- Отвяжись, - модель вздохнул, лег и накрылся одеялом с головой. Джой посидел, похихикал, посмотрел на сопящий клубок на дальней кровати. И заполз под одеяло Инкена, лег у него за спиной. Ростом он был, конечно, ниже модели на добрые двадцать сантиметров, но это его как-то не смутило. Он Инкена даже не трогал, просто лежал у него за спиной, дышал в холку и действовал на нервы. Моник не выдержал минут через пять, не больше, повернулся и уставился на него.

- Брысь, - выразительно попросил.

- Попробуй выгони, - Джой показал, что ему вполне удобно и уютно, устроился на подушечке и закрыл глаза. Инкен почти сдернул с него одеяло, но не тут-то было, Мартинес в край вцепился мертвой хваткой.

- Паразит, - сверкнул глазами модель. Джой проигнорировал, поняв, что Инкену не хватит ни сил, ни решительности, чтобы его выпихнуть. Моник посопел недовольно, чувствуя еще не выветрившийся (да и вообще стойкий) запах яблока от нежелательного соседа. А потом сам не заметил, как заснул. Все же лучше, чем в одиночку возле холодного окна, а Джоя пусть продует, не жалко.



Вахтерша в эту ночь в клинике не сидела, сдав все здание на попечение трех охранников у разных выходов. В больнице обычно задерживалась еще и главврач Ребекка Доусон, но она ничего против ранних уходов и прогулов не имела. Она сидела в своем кабинете на третьем этаже и разбиралась с какими-то бумагами. Просматривала дела пациентов и решала, кого нужно будет перевести в какую палату, кому какое лечение назначить, кому увеличить дозу медикаментов, кому уменьшить. А кому устроить амитал-кофеиновое растормаживание. Еще вчера ей безумно хотелось устроить его новенькому Джою. Конечно, личное отношение к пациенту не имеет права заслонять профессиональный взгляд, но уж очень интересно было узнать, какого черта вполне адекватный человек делал ночью перед дурдомом, да еще с целью в него попасть, которую успешно осуществил? Амитал-кофеиновое растормаживание законно, абсолютно безвредно, через сутки в организме и следа препарата не остается. Это обычная инъекция, после которой пациент перестает бояться чего-либо и радостно рассказывает врачам все, что они спросят. Подробно, с деталями. Несмотря на то, что Джой, как он себя назвал, обладал на редкость поганым характером и взглядом, сравнимым разве что с взглядом голодного ротвейлера, Доусон все же относилась к нему с легкой усмешкой. Она была не самой стандартной представительницей докторской профессии, но уважение внушала. Женщина высокая, но не так, как Инкен, а скорее, просто длинная. Каланча, с детства ненавидевшая ровесников и с опаской относившаяся к взрослым. Надменность была вторым счастьем, первым - наблюдательность. С детства Бекки мечтала людей не лечить, а изучать. Препарировать морально, чтобы понять, почему они такие странные. Позднее пришло осознание, что каждый человек по-своему болен, но в разной степени. Внешне она тоже расположения не вызывала, всему виной некрасивое, почти плоское лицо. Круглое, с маленькими светлыми глазами, тонкими скулами, маленьким носом, сломанным в юности. С немного перекошенным вправо большим подбородком, узкими, не имеющими четкого контура губами. Ощущение создавалось такое, будто рта у Ребекки не было вовсе, была просто щель, прорезанная на белом, как блин, лице. Внешне она напоминала акулу, крупные зубы впечатление усиливали, верхние клыки нависали над детскими, не удаленными молочными зубами, так что улыбалась главврач тоже редко. Круглое лицо подчеркивалось вечно собранными в высокий хвост волосами, натянутыми так, что смотреть было больно.
Из-за внешности не сложились и личные отношения. Друзей у главврача было настолько мало, что это «мало» грозило перейти границу «совсем нет», а поклонников и так никогда не было. Как бы смешно это ни звучало, Ребекка Доусон до сих пор была девушкой. Сорок шесть лет полной невинности и целомудрия никогда ее не напрягали.
Когда она впервые увидела Джоя, ей стало смешно. Ему тоже. Его взгляд, который прошелся по ее прямоугольной, лишенной талии фигуре, небритым ногам под темными колготками, пересекся с взглядом врача. Джою было смешно, что она такая нелепая и, если честно, жуткая, а Ребекке было смешно, что он полностью в ее власти. Как бы гадко это ни звучало, она могла дать ложный диагноз, могла выписать аминазин, после которого умник с лицом несчастной сиротки, обозленной на мир, станет просто овощем без воли и желаний. Но после терапии Тиш она решила, что пусть живет. Ничего плохого, кроме дурацких выходок, пациент не делал. Всего в клинике людей было мало, от одного лишнего симулянта Сэнт-Долорэс не обнищает. А наблюдать за ним было безумно интересно. В свои годы Ребекка Доусон еще не растеряла чувства юмора, который понимали немногие. Он был ее собственным, довольно черным юмором, иногда переступавшим рамки корректности по отношению к работе. Даже Ленни и Питера, которые иногда слышали шуточки главврача, передергивало. Не говоря уже о Тиш, которая мысленно сгорала от злости и обиды за несчастных больных. «Всех вылечим. И больных, и здоровых, всех вылечим», - любила усмехаться Доусон, стоя возле вахты после приема очередного пациента. Себя она считала если не здоровой, то одной из самых адекватных в радиусе нескольких километров личностей. Если присмотреться к вахтерше, к санитару (особенно к санитару) и даже к психоаналитику Тиш, можно было с уверенностью поставить тот же самый диагноз, что был у любого из пациентов клиники. У Тиш была яркая паранойя, у Ленни истерия, у Питера вообще шизотипическое расстройство, которое со временем грозило вырасти до размеров полноценной шизофрении. Ребекке не хотелось издеваться над работниками, которые и торчали-то в клинике за не такую уж огромную зарплату, но при взгляде на них очень хотелось выдать что-то типа: «Все там будем». И хмыкнуть. «Там» в данном контексте оказывалось в палате Сэнт-Долорэс.
Рабочий день давно закончился, главврач посмотрела на часы, на идеальный порядок на собственном столе. Встала, заперла очередное дело, которое было заведено на нового пациента, в шкаф. Остановилась, взяв сумку и повесив ее на плечо. Задумалась насчет завтрашнего дня. И решила, что правильно сделала, ознакомившись с материалами. Новый пациент, судя по всему, будет тем еще кадром, вроде Инкена, но хуже. Сам он еще, конечно, был не в курсе, куда и когда его увезут, а вот его родственники (если они были родственниками) уже все решили за него. Симптомы Ребекку заинтересовали, смутила только пара фактов, но каких только людей в клинике не было. Он не станет самым необычным, это точно.
Заперев кабинет, доктор Доусон пошла по коридору, едва слышно стуча каблуками по гладкому полу. В руке у нее был большой фонарь, но его она пока не включила. Третий этаж она знала слишком хорошо, чтобы запутаться, а на втором уже погасли все лампы, санитар выключил свет перед уходом. В конце длинного коридора Ребекка вдруг остановилась, услышав странный шорох слева. До поворота было еще метров десять, ей нужно было свернуть направо, к лестнице, но слева что-то отчетливо шевелилось. Влажно шевелилось, как будто там стояло или лежало что-то скользкое.
- Кто здесь? – главврач немного зло прищурилась, включив фонарь и направив его на темный поворот коридора. Что было за ним? Дверь в душевую. Ее пациенты посещали либо по желанию (что относилось к более адекватным), либо насильно, с «помощью» санитаров (что касалось совсем невменяемых, не фанатеющих гигиеной).
Но ночью душевая была закрыта. Пятно света от фонаря высветило угол, Ребекка медленно провела этим светлым пятном от потолка до пола и вздрогнула, заметив, как от угла быстро убрались чьи-то пальцы.
Она вздохнула. Наверняка какой-то псих пугает, выбрался из палаты и бродит по больнице. Его поймает Бадди в случае чего, а ей, главврачу, совершенно не обязательно идти и тратить нервы. Выключив фонарь и стараясь не оборачиваться, доктор Доусон повернула направо и спустилась по лестнице. И ей очень хотелось верить, что взгляд в спину ей просто мерещился.

* * *

Посреди ночи в квартире Тиш начался какой-то бред. Сначала хлопнула дверь, но дамочка не обратила внимания, перевернулась с живота на бок и продолжила спать. Потом раздались шаги по скрипучему паркету в коридоре, вот это уже заставило тонкие волоски на руках встать дыбом, глаза психоаналитика открылись. Ни в одном не осталось и следа сна, звуки продолжились. Шаги «прошли» по коридору на кухню, чьи-то руки хлопнули дверцами шкафчика, потом ноги вернулись на перекресток двух коридоров и зашли в маленькую кладовку. Потом в гостиную. Включился телевизор, и Тиш поняла, что либо у нее очень хорошие галлюцинации, либо это все происходит на самом деле.
Она перевернулась на спину, откинула одеяло, глубоко вдохнула и закрыла глаза. Лучше не смотреть в потолок, пугая саму себя и прислушиваясь к звукам в квартире. Она жила на втором этаже частного дома. Дом сдавался ей и семейной паре на первом этаже, ключ от квартиры был только у нее, да и пара сейчас уехала, в маленьком городке они жили только летом. Осенью, зимой и весной развлечений здесь не было никаких. Иногда Тиш даже завидовала Ленни и Питу, которые жили в большом городе, но когда речь заходила о работе, точнее, о времени, которое тратили все они на путь до клиники, Тиш только мысленно злорадствовала. Ей-то можно было хоть пешком дойти при желании, но обычно через лес она гулять не рисковала, брала такси и объезжала «райские кущи».
«Ну и кто ты? Ты маньяк? Ты убийца?» - она начала мысленный диалог с тем, кто бродил по квартире. В человеческом происхождении звуков и действий Тиш не сомневалась. Не привидения же хлопают шкафчиками и включают телевизор.
«Нет, ты не убийца. Если бы ты хотел меня убить, ты бы сделал это незаметно и уже давно, как только вошел. У тебя есть ключ? Вряд ли. Как ты зашел? Ты не ломал замок или дверь, это точно, я бы услышала. Значит, у тебя есть отмычки. Один шанс на миллион, что я просто забыла закрыть дверь. Ты маньяк-извращенец? Хочешь меня изнасиловать? Тоже вряд ли. Рожей не вышла, да и опять же, какой тогда толк бродить по квартире? Взял и… Нет, ты не насильник. Вор? Вполне возможно. Отмычки есть, прокрался незаметно. Но тогда зачем шуметь и привлекать внимание? А если я сейчас встану и пойду смотреть, что происходит?»
На этом месте Тиш сглотнула, ей поплохело, тело передернулось само собой, рефлексом на волну страха.
«Ты не вор. Не домушник, не киллер, не насильник. И уж точно не хозяйка дома, заранее сделавшая ключ и внезапно вернувшаяся ПОСРЕДИ НОЧИ. Тогда кто? А что, если ты нарочно шумишь, чтобы я вышла посмотреть, что происходит?»
Дамочке стало вообще не по себе, прошиб пот, ресницы задрожали. Очень хотелось открыть глаза и проснуться, но на сон это было не похоже. Мысль ей не понравилась совершенно, но все логические тропинки сводились именно к тому, что некто в квартире жаждет привлечь ее внимание. Разбудить, разозлить или напугать. Заставить выйти из комнаты любой ценой.
«Ну и зачем? Что там будет? Ты же просто человек. Или, правда, псих? Я выйду, а ты меня прирежешь. Почему именно так? Может, ты любишь смотреть в глаза? Или задушишь? А смысл? Я же не красотка и не богатенькая дурочка. Зачем?»
В голову полезли мысли из триллеров на тему мистики и зомби. Тиш мгновенно нарисовала картину по сюжету любого голливудского фильма.
«Ладно, допустим, ты не человек, что очень и очень сомнительно. Ты нарочно шумишь, чтобы я вела себя, как глупая героиня ужастика. Взглянем на ситуацию со стороны, окей? Маленький город, поздняя осень, окраина, двухэтажный дом. Я в нем одна, ночью сплю и ничего не подозреваю. И вдруг в квартире начинаются шорохи и шумы. Самый банальный триллер ведь. Что обычно происходит дальше? Я выйду из комнаты, включу свет, неожиданно вылетят пробки, я, как полная дура, пойду на кухню искать фонарь в ящике. На кухне тебя уже нет, в гостиной вырубился телевизор. Я толкну дверь кладовки, там бардак, никого нет…»
Воображение в этот момент живо предоставило картинку с тенью, вырастающей у Тиш за плечом, пока она смотрит на пылесос и швабру в кладовке. Психоаналитик сначала зажмурилась, а потом поняла, что это просто глупо. Нарочно показушно (а для кого, непонятно) потянулась, зевнула, расслабленно разлеглась на кровати. Одну руку закинула за голову, вторую положила на живот.
«А потом? А потом я все же зайду в гостиную, нагнусь, чтобы выключить телевизор из розетки, а то мало ли… Выпрямлюсь, а ты стоишь сзади и дышишь мне в затылок, я поворачиваюсь и…»
Она уже даже увлеклась представлением жуткой, разлагающейся морды. Или девочки в белом, с распущенными черными волосами, закрывающими лицо. Или чего-то подобного.
И тут хлопнула входная дверь, Тиш открыла глаза. Прислушалась по-хорошему – ничего в квартире больше не шевелилось. Ничего не хлопало, никто не ходил, телевизор перестал работать.
«Нет, ты все же человек, а не глупость из сериала «Сверхъестественное». Ты просто человек, ты псих, живущий в нашем городе и какого-то черта делавший ночью у меня дома. Еще один псих. Тебя тоже туда же надо, обязательно. К нам в больницу и лечить-лечить-лечить…»
Она не пошла проверять, точно ли некто странный покинул квартиру. Тиш просто снова накрылась одеялом, жар куда-то пропал, ночь снова стала спокойной. И ничто не заставило бы ее выйти из комнаты. И всему виной – триллеры, вселившие страх перед призраками и подобной мутью. А может всему виной и опыт работы с психами. Среди них слишком много симулянтов, а если не дать им то, чего они так добиваются, смысл симуляции просто исчезает. Наступает скука, разочарование и «выздоровление». Тиш не стала поощрять очередного симулянта.

* * *
Ленни сидела в ванной и подпевала радио, ноющему какую-то глупость. Радио стояло на стиральной машине, шептало приятными мужским баритоном какую-то экстравагантную расчлененку, а Ленни сидела по грудь в воде с пеной и брила ноги. Заканчивала со второй, задрав ее на борт ванны. Буйные кудри на не менее буйной голове она усмирила заколкой, чтобы не намочить, а сама иногда косилась на часы. Будильник «нескафе» стоял на стиральной машине, как и радио. На углах ванны стояли маленькие свечи в турецких подсвечниках с «золотыми» проволочками и большими цветными бусинами. Красивости и приятности Ленни конечно обожала, вся ванная была выполнена в стиле «мечта флиртующей нимфетки».
Зазвонил телефон, бритва, призванная быть «безопасной», соскользнула, и вахтерша порезалась. Зашипела, отложила в сторону и мокрой рукой схватила телефон. Обычная большая черная трубка с крупными кнопками салатового цвета.
- Да? – она не поняла, с чего бы это ей ночью кто-то звонит. У всех поклонников, особенно у того, который должен был вот-вот прийти, был только мобильный телефон. Питер или Тиш? Вряд ли, они тоже звонят на мобильник. На домашний могла позвонить только мать, но она сейчас в медовом месяце с очередным молодым поклонником, недавно ставшим мужем. Отчим Ленни годился ей в младшие братья, но ее мать это не смущало.
В трубке была тишина.
- Алло-о-оу… - дамочка нашарила крем и, прижав трубку плечом к уху, открыла розовую баночку.
В трубке были какие-то шорохи, но не помехи в телефонной сети, а что-то обыкновенное. Хруст чипсов, звук глотка, потом шаркающие шаги, удаляющиеся от трубки. Скрип. Ленни послушала живую тишину минуты две, поняла, что ей как минимум неуютно. Потом подумала о том, что в квартире она одна, везде выключен свет, «поклонник» придет еще только через час, не раньше.
- Молодой человек, - то, что это могла быть девушка, Ленни в голову даже не пришло. Нет, ну какая девушка станет звонить ночью ДЕВУШКЕ на домашний телефон и молчать в трубку? Ленни продолжила тихо-возмущенный спич. – Если вам нечего мне сказать, до свидания, я не имею ни малейшего желания слушать, какой у вас там хавчик. Если у вас в горле пересохло, и слова застряли, попейте водички, если уж вообще все плохо, перезвоните. Учитесь кратко и ясно излагать свои мысли. Знаете, у меня в детстве были большие проблемы с дикцией, я заикалась. Просто жутко. Так вот, мама меня отвела к логопеду, он мне сказал, что «чтобы говорить, надо говорить». Знаете, что это значит? Это значит, что надо тренироваться говорить, делать это как можно дольше, чаще и больше, чтобы перестать стесняться и изжить недостатки с комплексами. Я вот говорю, и как слышите, довольно понятно, чего и вам желаю. Думаю, у вас все получится со временем, всего хорошего, было приятно с вами поговорить, - вахтерша нажала на большую квадратную кнопку и отключила телефон. Потом подумала и щелкнула маленьким переключателем на «дне» трубки, отключая ее вовсе. И так на работе с придурками общается, еще в жизни их не хватало.
По радио все тот же сладкий баритон пел про вены, скрипящие на лезвии бритвы.

* * *
Крис проснулся в очередной раз с криком, опять застонал, выругался и рухнул обратно на подушку, чувствуя, что еще чуть-чуть, и у него поедет крыша. В самом деле, поедет, он просто будет сидеть в комнате и пить кофе, вставлять в глаза спички, чтобы веки не смыкались, чтобы просто не спать. Кейти в соседней комнате не выдержала, когда снова, как и каждую ночь, хлопнула дверь ванной, парень снова там заперся, чтобы наглотаться таблеток. Успокоительного, снотворного…
Встала и, накинув старый махровый халат, пошла за ним. Прищурилась, встав в двери ванной, галогеновый свет, ставший зеленоватым из-за кафеля, бил в глаза. В отражении зеркала Крис выглядел совсем дерьмово, черные подглазники никого не красят.
- Я тебя разбудил? – он закрыл глаза, опираясь о раковину и медленно пережевывая таблетки. Наклонился и глотнул воды из-под крана.
- Я не спала, - Кейти его рассматривала и кусала губу. Отец-то наверняка спит и в ус не дует. Точнее дует, храп слышно на пол-дома, именно поэтому его дочь и не могла уснуть. А еще она мучилась вопросом, как же сказать Крису о том, что в клинику ему лечь все же придется. Она вздохнула, подошла к бывшему однокласснику со спины и обняла его. Вся футболка Криса была, как обычно после кошмара, мокрая насквозь. – Как ты? Вообще плохо?
- Моя жизнь – дерьмо, - бесцветным голосом пропел парень, открыв глаза и пялясь на себя уничтожающим взглядом в зеркало. Артерия на шее стала такой видной, что в пору было удавиться от ужаса. – Проще, по-моему, сдохнуть.
Кейт в очередной раз решилась, досчитала мысленно до трех и выдала.
- Может, лучше все-таки полежать в реабилитационном центре пару деньков?
- Что? – Крис на нее уставился в отражении, повернувшись боком, так что от его спины соседке пришлось отлипнуть.
- Ну, это же как санаторий. Гостиница. Ну, там. Минеральные воды, это же тоже считается лечением, а люди там отдыхают…
- Вы хотите сдать меня в дурдом?.. – вкрадчиво уточнил парень, медленно и четко выговаривая каждое слово. – Ты хочешь, чтобы я лежал среди психов и с ума сходил?! Я не схожу с ума, у всех бывают кошмары, но не всех же в дурку ссылают! – он возмутился и махнул рукой.
- Это не дурдом, это просто реабилитационный центр, - спокойно и тихо поправила его Кейт. Она-то знала, что орать на Криса бесполезно – не переорешь. А спорить – тем более. Он был упрямый, как баран, даром, что овен по зодиаку. Из тех, что тихушник-постебушник, а разорется, так не заткнешь, с пеной у рта будет доказывать, что прав. Вот и сейчас, кажется, начиналось.
- Мне плевать, я останусь здесь! – рявкнул Крис и закрыл лицо руками, сел на борт ванны, замычал бессильно.
«Да что ж за нахер-то такой…» - пронеслось в голове. Нет, Крис, конечно, слышал о том, что жизнь, как зебра. Полоса белая, полоса черная, полоса белая… Но сейчас черная полоса явно затянулась, а белая еще не светила. Или уже до задницы зебры дошли?
- Крис, ну пожалуйста. Ночью невозможно спать, это каждый раз одно и то же.
- Я перееду, если ты так хочешь! – вот теперь он еще и обиделся, разозлился и обиделся, Кейти чуть сама головой о стену не начала биться. Только слегка приложилась затылком, зажмурившись. «Да что ж ты баран такой тупой…» - подумала она. Крис ей раньше даже нравился. Сейчас она готова была его на руках носить, но не в состоянии вечного недосыпа и нервного истощения.
- Да не в том дело! Черт… - она хлопнула себе по лбу ладонью. И снова заговорила, уже тише, чем до этого. – Крис, ну мы уже все оформили. Это же не больница, это просто… Просто санаторий. Гостиница.
- Для дебилов, да, - Крис убрал руки от лица и оперся локтями на собственные колени, уставился на соседку снизу-вверх. – Ты хочешь сказать, что меня там таблетками пичкать не будут?
- Но ты их и дома пьешь, - начала было Кейти, но ее опять оглушила волна крика.
- Вот и прекрасно! Могу и дома так же чудесно отдыхать!!!
- Тебе нужно отдохнуть от работы, а там уже все оплачено, какая разница, в конце концов?! Как будто что-то изменится от того, что ты будешь торчать в магазине и валять дурака, все равно не платят, ты на себя посмотри: краше в гроб кладут! – Кейт тоже разоралась, потом застыла и попыталась отдышаться. Крис на нее уставился немигающим взглядом, ожесточенно думая, что ответить. На ум, как назло, ничего не шло, сплошной бред и банальное «не хочу».
- Надолго? – у него на лбу было написано: «Вы все – предатели».
- Пока месяц, - так же спокойно и тихо, будто и не было воплей-криков, ответила Кейт.
- Пока? – на нее ехидно взглянули. Девушка открыла было рот, но тут же его закрыла, прищурилась, поняв, что Крис просто издевается. Парень вздохнул, поднялся. – Ладно. Месяц, так месяц. Может, ты и вещи за меня соберешь?.. – вот это точно было издевательством.
- А я уже собрала, - Кейт все же тоже съехидничала, не выдержала. – Иди, спи, - тронула его плечо, парень дернул им, скидывая чужую руку, и пошел к себе в комнату. – И если ты не понимаешь, то это для твоего же блага… - девушку переполняло желание врезать ему чем-нибудь тяжелым по голове. А Крис обернулся уже на пороге комнаты.
- Знаешь, что? Если у тебя какие-то иллюзии, то я их развею. Я просто снимаю у вас комнату, как мог бы снимать, где угодно. И это никак не влияет на наши отношения. С чего ты взяла, что мы такие близкие друзья, что ты можешь решать за меня, что для меня лучше? Это только я могу решать, поняла? Как там… Благими намерениями вымощена дорога в ад, - он мрачно закончил и захлопнул дверь. Кейт еще очень многое хотелось высказать в деревяшку, но она проглотила факты и ушла к себе. Ну и ладно. Не хочет, как хочет, пусть лежит себе в центре и отдыхает. Сам потом поймет, что так было лучше.



Фергюссон Брайт. Родители определили его в клинику Сэнт-Долорэс только потому, что в любой другой стране вряд ли было бы лучше, а в тихом пригородном «реабилитационном центре» его не нашли бы папарацци. Сын одного из самых важных политиков просто не мог быть психом, как же иначе? Ферги с детства был ребенком нянек, а не родителей. Хотя, сложно быть маменькиным сыном, учитывая, что маменька осталась где-то далеко позади, когда папенька женился на более молодой и красивой. Для политика Брайта женщина после тридцати была живым трупом, смысла оставаться с ней дольше не было, он искал новую. И обычно оставлял детей женам, но тут случилось исключение, родилась не дочь, а сын. На Фергюссона мистер Брайт возлагал большие надежды. Но до совершеннолетия оставил его на нянек и горничных, на репетиторов и учителей, чтобы учили-учили-учили и еще раз учили. А они не особо старались, ведь запрета на развлечения у Ферги не было. Он развлекался с двенадцати лет до того самого дня, как с одной из вечеринок его забрала полицейская машина. Забрала вместе со всеми участниками «шутки», после которой одна из девушек оказалась изуродована. Кто-то бросил петарду со второго этажа клуба, она взорвалась, дальше Ферги не знал. Он только точно знал, что в участке протрезвел, даже действие экстази куда-то испарилось, парень стал прозрачным, как стеклышко. А когда начали звонить папаше, он понял, что ему конец, просто финиш, отец его убьет. И глазом не моргнет, убьет, ведь до совершеннолетия осталось меньше года, в восемнадцать лет ему светило либо сесть в кресло, которое папа для него готовил, либо…

В голове быстро оформилась мысль, что папа совсем не одобрит дурную славу, которую сыночек ему только что обеспечил. И не просто не усадит его в кресло, а вышлет вообще куда-нибудь в Сибирь. Или еще хуже – к матери, которую Ферги и не помнит вообще. Она, небось, живет где-то у черта на рогах, в двухэтажной развалюхе. Замужем снова, детей нарожала. Нафига ей еще один рот? А папочка точно не простит, алиментов платить не будет, да и какие алименты в почти восемнадцать лет? Никакого будущего, полный ноль, как и знаний. Из знаний у Фергюссона был только французский язык, которому его научила-таки репетиторша. Остальные знания очень относительны.

Ферги сидел на черном «кожаном» стуле в участке, смотрел в маленький телевизор, там шел футбольный матч. «Друзья» разъехались по домам и получали нагоняй от богатеньких предков, жирный коп сидел за столом и ронял крошки от сухих пончиков на форменные штаны. У Фергюссона в мозгу билась мысль: «Мне конец». Кровь носилась по телу, как от мощного насоса, быстро и почти ощутимо. Парень сначала закрыл лицо руками, потом потер его, запустил пальцы в мелированные волосы, уложенные дорогущим гелем в красивую причесочку. Растрепал косую челку, вытаращил глаза, глядя в место между решетчатой дверью камеры, в которой только что сидел, и полом. Отец все никак не ехал, в наушниках, болтающихся на шее, играла песня «Тату». Он тащился от их песен, сейчас две когда-то юные девочки надрывались в очередном «хите» о несчастной однополой любви. Ферги любил полежать на полу собственной огромной комнаты и послушать их на полную громкость, когда не был обдолбан по самые глаза, и помечтать о том, что когда-нибудь сможет стать независимым от богатенького папочки. И уехать на поезде куда-нибудь в горизонт, улететь или просто пешком уйти. Никогда не хватало смелости, он понимал, что если сделает так, то не получит той «свободы», о которой мечтает. Максимум, что он получит – стычку с местными отморозками, которые его ненавидят из-за папочки. А потом смерть на улице от холода и голода, если на органы не порежут или просто ножиком из вредности не ткнут. А работать? А он не умел работать, не приучили. Нет, для улицы Ферги был не создан, его жизнь – настоящая клетка, из которой нет выхода, просто нет. Ни выхода, ни выбора, все решает отец, отец для Ферги был все решающим богом.

При таком раскладе парень предпочел бы дьявола.

Уйти и стать кем-то независимым? Просто перечислить побольше бабла на собственную кредитку и уйти, например, в крутые певцы? Притереться к какому-нибудь продюсеру или пиарщику? Это Ферги было тоже слабо, не хватило бы стойкости и выдержки, он не был ломовой лошадью, которая упорно идет к своей цели. А ленивый мусор пиарщикам не нужен.

Вот сейчас в несчастливой (нельзя сказать, чтобы уж совсем несчастной) жизни «нефтяного ребенка» наступил локальный апокалипсис. Все разрушилось из-за одной неудачной выходки, да и то, не его. Кто-то бросил петарду, которая взорвала все его будущее.

Фергюссон выключил плеер, услышал отчетливее крики по телевизору, покосился на копа. И медленно сполз со стула на пол, встал на четвереньки. Сначала на лице нарисовалась ехидная, ядовитая ухмылка на тему «нет, папочка, ты от меня так просто не избавишься», а потом мозги отключились, поддавшись усилию воли. Человек может ко всему привыкнуть. Легче всего привыкнуть к боли, а вот к обстоятельствам привыкать труднее, приходится не ломать себя, а заковывать в рамки и держать, как бешеного пса, на цепи. Ферги заковал свое адекватное «Я» в кандалы и полез под стол копа, мяукая. Коп сначала обалдел, уронив пончик, а парень, богатенький отпрыск бриллиантового ублюдка на высоком посту(!) наклонился и понюхал его. Потом лизнул и куснул, как настоящий кот. Пончик был съеден, маленький сумасшедший «котенок» полез на колени копа, тот не смог вскочить, просто отодвинулся, отклонился на стуле, тараща глаза. А Ферги сам себя не узнавал, сам себя не контролировал, тело двигалось само, решив за парня все. Он будто со стороны наблюдал, как в участок влетает разъяренный папаша с красной рожей, криво болтающимся галстуком. За ним вбегает лысоватый шофер, держащий фуражку и ключи в руках. И папаша начинает орать. Копы прибегают из соседней комнаты, тот, что сидел за столом, осторожно снимает с себя Фергюссона и опускает на пол. А Ферги ползет к папе и начинает боком тереться о его ногу.

«Вы… Вы что сделали, мрази?! Что с ним?!» - мистер Брайт в ярости, лицо такое красное, что шоферу кажется – политик сейчас лопнет, придется отмывать стены участка. В головах копов примерно те же мысли, но объединяет их одно – все думают, какого же черта случилось с нормальным маленьким ублюдком, который испортил жизнь девушке в клубе. Он же только что сидел спокойно и переживал, что его маленькую аппетитную задницу ждет порка отцовским ремнем? И вот теперь мурлычет и ластится к шоферу, который машинально пытается его поднять с пола. У Ферги будто атрофировались ноги, он опускается на четвереньки, не желая стоять, и ползает-ползает-ползает. Мозги вместе с разумом витают где-то далеко-далеко отсюда, на Ибице или, может, на Канарских островах. Или они в испуге застряли в маленькой комнате двухэтажной развалюхи, больше похожей на сарай. Именно так Ферги представляет себе дом матери. Туда он точно не хочет, это заставляет его играть придурка и кретина, опсихевшего от наркотиков и превратившегося в безумную зверушку в человеческом теле.

Отец отправляет его к врачам, нарколог выдает факт, что парень по самые глаза накачан разнообразными наркотиками. Чего там только не было… Экстази, лав, кокаин, бриллиантовая пыль, дохрена всякого дерьма. После этого эксперт скромно выдвинул предположение, что в смеси с алкоголем, которого в крови «сыночка политика» тоже было достаточно, это дало убийственный результат. Коктейль Молотова, от которого что-то полетело, винтик из мозга выкрутился, и Ферги сошел с ума. Мистер Брайт не хотел верить, его кипящая лава уже остыла, злость пропала, остался шок, испуг и нежелание верить. Как сошел с ума? Его наследник, которого он растил столько лет? Который прожигал его бабки на всякие глупости? СОШЕЛ С УМА?

Посоветовавшись с молодой женой, он решил последовать ее совету и отправить одуревшего сыночка в клинику Сэнт-Долорэс. Она находилась в здании бывшего отеля, об этом узнал по просьбе шефа шофер. А отель, в свою очередь, когда-то занял место обычного жилого поместья. Это было огромное произведение искусства викторианской эпохи. В больнице до сих пор кое-где сохранилась старая мебель (например, в общей «гостиной») и старые гобелены в кабинетах врачей. Самая прекрасная обстановка для немного двинувшегося нефтяного ребенка. Не совсем клиника, но и не санаторий. Просто «реабилитационный центр». Мистер Брайт очень надеялся, что Ферги поправится, но самое главное – он простил его выходку в клубе. Это Фергюссон понял почти сразу, потом дошло и то, что для приличия надо хотя бы месяц продержаться в больнице.

Получилось разыграть психа и при главвраче, и втереться в доверие к врачихам. Тиш сразу поверила, а вот вахтерша сомневалась. Но после того как он полез облизывать ее пальцы, вымазанные кремом от эклера, когда она зашла в палату, даже Ленни поверила в неадекватность «бедняжки».

Бедняжка не был сумасшедшим, но с ума сходил без плеера, без музыки, вынужденный ползать на четвереньках и только мурчать, преданно заглядывая в глаза всем. Даже противному Джою, даже отмороженному Инкену. И санитару Питу, который откровенно издевался, иногда гладя его по волосам или плечу. И Ферги не имел права ни на один осмысленный взгляд, осмысленные взгляды он прятал в пол. Джой все равно заподозрил, что «дурилка» не такая уж сумасшедшая, какой пытается казаться, но Фергюссону удалось наскучить португальцу настолько, что тот переключился на модель.

Младший Брайт умирал от скуки и каждый раз мысленно смеялся над самим собой. Нефтяной ребенок в норковых пеленках? Бриллиантовый мальчик? Золотая детка самого Брайта?

Сидит в дурке и мурлычет, обтираясь о чужие ноги, лакая молоко из блюдца, как идиот, заставляя всех верить в свое сумасшествие. Зачем? Чтобы сесть в кожаное кресло шефа. О, Ферги лелеял мысли об этом, он не мог дождаться, когда «вылечится» и будет рулить людьми. Надоело правление отца, теперь править будет он. Он отберет у старика все, он забудет о нем, о его существовании. Сплавит его в дом престарелых на Мальдивах и забудет, а сам возьмет все в кулак, и хрен кто дернется из этих ежовых рукавиц. Он им устроит ад. Такой ад, что деспотизм папочки покажется им раем.

Самый кошмар был несколько раз. Когда на него смотрела главврач, пытаясь понять, симулирует он или нет. Жутко было потому, что у нее острый немигающий взгляд, прожигающий до подкорки мозга, но Ферги и тут умильно мурлыкнул, так что доктор Доусон перестала над ним издеваться. Кошмар был, когда Инкен лежал, как зомби, а Джой заподозрил, что Ферги придуривается, и начал докапываться. Вот его взгляд был даже страшнее, чем у Ребекки, та просто пыталась найти следы адекватности во взгляде Фергюссона, а Джой морально давил, так давил, что младшему Брайту казалось – все, его раскусили, он сейчас разревется. Тогда санитар его буквально спас. И еще страшно было с самим санитаром, который нет-нет, да косился на «котенка», не слишком доверяя ему.

С утра Фергюссон проснулся совсем не в той позе, в которой засыпал. Заснул он клубком, честно подражая кошкам, а вот проснулся на животе, обнимая подушку. Испугался, что кто-то это заметил, и встрепенулся, повернулся по-другому. И услышал шорохи и шепот на кровати у окна. Кроме шорохов и шепота иногда доносились шепеляво-обиженные интонации Инкена и скрипучее хихиканье Джоя.

«Какого черта?..» - подумал «котенок», не веря своим ушам. Чем они там занимались?!

На самом же деле Джой уже полчаса надоедал Инкену, сначала разбудив его, потом начав расстегивать на модели пижамную рубашку. Моник сопротивлялся, как мог, но не орал, чтобы не разбудить «ребенка» и не привлечь внимание санитаров. Опять ведь припрется этот белобрысый, начнет ехидничать.

- Ну давай потрахаемся, а? Тебе жалко что ли… - Джой выдал это обиженно, но захихикал опять. Инкен закатил глаза, ему было жарко, они лежали под одеялом, накрытые с головой, так что солнечный свет из окна проходил сквозь одеяло и становился желтым. А рука надоедливого португальца оказывалась то под рубашкой, то вовсе лезла стаскивать штаны.

- Я же сказал: «нет», - буркнул Инкен, отпихнув его.

- А теперь скажи: «да»! – Джой не отставал.

- Отвали, я не хочу, - выдал модель, сверкнув глазами, но разозлиться не получалось, потому что Джой не настолько серьезно лез. Скорее лениво домогался, не надеясь на успех, но не теряя веры в тот самый шанс из миллиона.

- Все ты хочешь, сам вчера сказал, - ему прошептали на ухо, колено Джоя раздвинуло длинные ноги модели, надавив. Инкен отвернулся, так что курносый нос португальца ткнулся ему в шею под ухом. Парень вдохнул, почувствовал запах шампуня, похожего на мед с чем-то еще сладким. В отличие от Коула, Джой-то как раз находил своего соседа по палате очень и очень аппетитным.

- Да хватит дурью маяться, - ему в грудь уперлась ладонь Инкена, модель выдохнул, так что под одеялом стало совсем душно. – Это уже… - он задумался на секунду, глядя в одеяло за плечом Джоя. Тот рассматривал львиное лицо модели, прищурившись. Все же блондина хотелось, очень хотелось. – Это уже лесбиянство какое-то получается, - Инкен хмыкнул, вторая его рука зарылась в лохматые черные волосы португальца, потянула за них, так что Джой ойкнул. Да, соседушка на взгляд Инкена был конкретным пассивом. И он тоже. Какой тут может быть секс?

- Ну я не против на ком-нибудь поездить… - заверил его Джой почти серьезно, начиная шипеть, когда его тянули за волосы.

- Вот и езди на ком-нибудь другом.

- Зачем на другом, если есть ты? – это было даже не удивление, а возмущение.

- До меня ты не дотянешься, а эквилибристикой я заниматься не собираюсь, - пояснили ему, напоминая о разнице в росте. Не гигантской разнице, но все же.

Джой разочарованно вздохнул, уткнулся лицом в подушку с разметавшимися по ней белыми волосами Инкена. Фергюссон пользовался моментом, когда на него никто не смотрит, и сам смотрел на закрытый кинотеатр. Под одеялом шевелился огромный ком из двух тел, они шептались и хихикали, а он думал, что действительно попал в дурдом. Это не шутка.

Моник почти снова заснул, указательный палец лежал у него на губах, как будто он кому-то говорил «тссс». И тут Джой опять оживился, приподнялся на руках в упоре «лежа», поставив их над плечами модели. Шепнул блондину в ухо.

- Инк?

- Ммм?.. – сонно и нехотя отозвался модель, не открывая глаза.

- А ты когда кончаешь, делаешь так: «А-а-ах…А-а-ах-х…М-м-м!» Да?

Инкен помолчал, по-прежнему лежа с закрытыми глазами. Потом вздохнул. И нависший над ним Джой сгрохотал с кровати вместе с одеялом от ласкового пинка.

Он успел заметить взгляд Ферги, который все это слушал и рассматривал. Сел на полу и задумался, Инкен протянул руку к одеялу и потянул его обратно на себя, оно не потянулось. Джой мешал изо всех сил, так что пару минут они забавлялись в «перетяни на себя».

- Слушай, ты достал… - Моник лег на бок и почти свесился с кровати. – Дай, а? – он глянул на Джоя ласково и нежно, уговаривая взглядом.

- А тогда поцелуй меня, - португалец прищурился, рассматривая помрачневшее личико модели. У того в голове было только «Так и знал…»

- Я зубы не чистил, - нашел он отговорку.

- Мне пофиг, - Джой фыркнул и пожал плечами. Встал на колени и закинул одеяло на кровать, но не отпустил его. – Давай, слабо что ли?

- Паразит, - вздохнул Инкен и наклонился, чмокнул его в губы.

- Не, так не пойдет, - его схватили за волосы и притянули обратно, заставив отрабатывать одеяло по-хорошему.

Ферги завис, наблюдая за этим. Ему было видно даже, как кулак Джоя разжался, выпуская волосы Инкена, и рука просто погладила его по щеке. А лицо модели из недовольного стало увлеченным.

Хлопнула дверь, «котенок» чуть не подпрыгнул на кровати и моментально свернулся клубком, чтобы не выдать себя. А безумно сладкая парочка у окна быстро расцепилась, Джой вскочил, Инкен вытер губы краем одеяла. Пит усмехнулся, вертя на пальце кольцо с ключами.

- А я думал, вы спите, - ядовито выдал.

На самом деле он последние минуты три стоял возле палаты, глядя на черно-белый экран и не веря своим глазам. Быстро же этот шустрый португалец раскрутил модель на свои шуточки. Но помимо научно-врачебного интереса у Питера был интерес чисто человеческий. Он бы и сам не отказался пообжиматься с Инкеном.

- Мы бы спали, если бы ты не приперся, - выдал ему Джой, как претензию. И наверно, только он сам точно знал, что имел в виду под «спали бы».

- А ты попроще будь, попей водички, - Пит кивнул на автомат в углу. А сам подошел и сдернул-таки с Инкена одеяло. – Вставай, собирайся, идем завтракать, - глянул на томно возлежащего и немного смущенного блондина сверху-вниз и почувствовал прилив не то нежности, не то желания.

«Вот это приехали», - мысленно поразился. Надо было срочно с кем-то пообщаться физически, а то уже на пациентов начал заглядываться.

Отметил цветущий и чистый вид модели и португальца, задумался. Значит, они все же тайком бегали в душ в конце коридора, он его на ночь хоть и обещал запирать, но всегда оставлял. Мало ли, вдруг кто-то очень стеснительный? А Пит ведь не зверь.

«Котенок» подобной пушистостью не отличался, значит, и правда, не симулянт.

Вопрос только в том, как они выбрались из палаты? Хотя, для Джоя это проблемы бы не составило, может заныкал где-то кредитку и легко открывал простейший замок.

Пит подождал, пока все наконец соберутся, глянул напоследок на пустую койку рядом с автоматом с водой. И выгнал всех, запер дверь. На эту койку должны уложить кого-то нового, кого сегодня обещали привезти. Доктор Доусон с загадочным видом сообщила, что псих интересный, Питер не мог дождаться.

А Джой был поглощен мыслями о том, какого черта «ненормальный» Фергюссон вполне осмысленно смотрел на них? Спокойно. Если бы он был таким психом, каким прикидывался, и проснулся, то по логике должен был бы опять начать мяукать и ныть, лезть и мешать. А он лежал на кровати во вполне человеческой позе и смотрел в упор. Странно.

- По-моему, он не просто нормальный, а нормальнее всех здесь, вместе взятых, - выдал он задумчиво и, как ни странно, тихо, сидя за столом напротив Инкена. Тот лениво поводил ложкой в тарелке с неаппетитно выглядящей кашей и взялся за апельсин. Апельсин хотя бы привлекал своим видом.

- Кто?

- Мелкий, - Джой перевел взгляд на модель и внимательно к нему присмотрелся. Хочешь, не хочешь, а найдешь признаки невменяемости у Инкена. Он был немного нервный и слегка отмороженный. Никакой особой активности заметно не было. Сам себя Джой, если честно, к нормальным тоже причислял с трудом. Нормальный вряд ли будет получать кайф от того, что общается с психами. А он тут, как в доме родном.

- Да ладно? – Моник сдвинул брови, покосился на Ферги, который опять стоял на четвереньках возле поварих и лакал молоко из блюдца. – По-моему, конченый случай, - такой жуткой усмешки от неженки Инкена даже португалец не ожидал.

- А ты посмотри на него повнимательнее. Отрывается-то он отлично, но без огонька, - Мартинес прищурился, пялясь на прогнутую в позвоночнике фигурку Ферги. – Знаешь, так обычно дети изображают зверушек. Зверушка должна ползать и мяукать. Вот он и ползает, и мяукает. Но ничего другого не делает. Он абсолютно нормальный.

- Да какая разница? Хочет придуриваться, пусть придуривается.

- Мне интересно, зачем. А тебе нет? – Джой выгнул бровь удивленно. Инкен подумал, покусал губу. Да, ему было интересно, больше-то тут нечем интересоваться.

- Ну да. Но не проверить никак. Если ты даже его к стенке припрешь и спросишь, он сделает тупое лицо и скажет тебе «Мя-я-я-яу», - Моник очень похоже изобразил и принялся за апельсин.

- Это да. Хотя… - Мартинес уставился на «котенка», как по мановению волшебной палочки подползшего к их столу. Просто Ферги почувствовал этот взгляд и решил развеять подозрения, подполз к ним, помурчал. Инкен глянул на Джоя, а у того уголок рта поднялся в полуулыбке. Пальцы дрогнули, почти незаметно толкнув стакан с вишневым компотом. И стекляшка опрокинулась, не разбившись, но компот потек по столу и щедро выплеснулся на светлую пижамку «кота». Тот выдал возмущенный мяв и чуть не вскочил на две ноги, но вовремя опомнился и заныл, сидя на полу.

Инкен поднял брови выразительно, мол: «Ну и смысл?» А Джой усмехнулся, наблюдая за происходящим. Повариха запричитала, назвав португальца халявой противной. Пит поднял «котенка» на ноги и, придерживая за талию, увел из столовой по коридору.

- И что теперь? – апельсин кончился, Инкен сидел и облизывался. А Джой к нему наклонился и по большому-большому секрету тихо пояснил.

- А теперь он его отведет к главврачихе, той страшной. А она отправит его отмываться. А как ты думаешь, неадекватного «котенка» оставят в душе одного?

До модели постепенно дошло, губы растянулись в улыбке, он покачал головой. А Джой продолжил.

- Ну вот. А с неадекватными обычно отправляют санитара. Санитар сейчас только один, так что он его туда затащит, разденет, - самые простые слова звучали от Джоя так пошло, что в пору краснеть и краснеть. – И будет отмывать, попутно лапая.

- А в последнем я не уверен, - Моник с сомнением повел плечом.

- А я уверен. Он же педик, сразу видно. А дурилка наша очень даже ничего. Свеженькая, юная, глупая.

Что удивительно, на Инкена слова «свеженькая» и «юная» не произвели ровным счетом никакого впечатления, кроме того, на которое Джой и рассчитывал. Все же общение с португальцем шло ему на пользу.

- И ты прикинь. Санитар педик, пустой душ, все в столовке, - Джой посмотрел на другого санитара, обычно торчавшего на первом этаже. Он обладал обаянием трактора, и при его появлении в столовой даже буйные присмирели. – Никто не следит. Он там вдвоем с нашим идиотом. Что он с ним там сделает?

- Да все, что угодно, - Инкен тоже обладал немаленькой фантазией. И подумал, что со сладеньким Ферги даже лично он бы мог сделать много чего интересного. – И как это относится к тому, что он нормальный?

Джой молчал, улыбаясь и ожидая, пока модель сложит все слагаемые и получит гениальную сумму. Инкену стукнуло в голову, и он выдал, прибалдев.

- А… Если он нормальный, а к нему полезет этот белобрысый…

Джой кивнул.

- Вот именно! Неадекватным плевать, кто и как их трогает. А вот нормальный просто не выдержит. Посмотрим, - он хмыкнул и откинулся на спинку стула. – Блин, ну мне дадут другой компот, или я буду тут умирать от жажды?! А вы знаете, вообще, что без еды человек может прожить тридцать суток? А без воды всего десять!