Император Тамриэля стоял на крепостной стене Храма Повелителя Облаков и смотрел на затянутое разбухшими серыми тучами небо. Шел снег. Что за прекрасное, унылое зрелище - рассвет над нежащейся в хлопьях снега, плавающей в вязком белом мареве предгорий Брумой, которая сейчас хорошо видна с горных высот, со старинной стены. Где-то на самом краю снегопада отсвечивает розовым и золотым восходящее солнце, но здесь, внизу, все серым-серо. В такую погоду промозглых ветров и сырого тяжелого снега хорошо лежать под одеялом и обнимать кого-нибудь теплого.

Клинок и Друса, Герой Кватча, Чемпион Сиродиила, Грандмастер Гильдии Воров, а так же одна из самых непостоянных членов Гильдии Белошвеек стояли внизу, на тренировочной площадке и смотрели на своего господина, задрав головы и только не ловя языками снежинки. Со стороны посмотришь - то ли два верных пса, то ли двое зачарованных снежными пчелами малышей. Гильдия Белошвеек, да. "Чтобы вступить в Гильдию, уметь шить необязательно" - намекали они. Друса не любила вспоминать об этом. "Белошвейкой" она успела побыть крайне недолго, почти сразу же попала в тюрьму. Но покорно отсидеть несколько месяцев так и не удалось... Там, в Имперской Тюрьме, Друса впервые увидела своего Императора. Отца Мартина. Последнего из Драконов. Ну ладно, ладно, Предпоследнего. Она могла бы его спросить, как так вышло, милорд, что девушка из благородного Дома Хлаалу вынуждена бежать в далекий Имперский Город за справедливостью, не найти ее, зато найти множество проблем, побираться, спать на улице, даже... Зарабатывать на жизнь шитьем, да. Определенно шитьем.

- Иди, - велела воину эльфийка, потрепав его по плечу. Молодой редгард, племянник Бауруса, поежился, ведь горный ветер задувал во все щели доспехов акавирского образца и даже в раструбы кожаных перчаток. - Император ценит твою преданность. Но он бы оценил ее чуть больше, если бы ты не ходил за ним по пятам каждый день.

- Но госпожа, - удивился Клинок - А если наемные убийцы?

Ему явно не давал спокойно спать призрак Лашанса и компании. Друса сама не могла о них вспоминать без содрогания душевного и едва избежала участи, худшей, чем смерть - любви Матери Ночи. Она ведь так и не поехала в тот далекий трактир, отнимать жизнь у старика Клинком Горя, Зубом Ситиса. Казалось, тот кроваво-красный с обреченно-агатовым даэдрический клинок будет вечно жечь ее ладони. Хотя... Перекупщик отвалил за него столько монет, что вместе с болью в руках Друса и сейчас ощущала тяжесть в карманах. Какая прелесть!

- Во-первых - нет, это уже совсем другая история. Императоров не заказывают ассасинам, это противоестественно. Потому, что и жизнь, и смерть императора всегда кому-то выгодны и должны быть соответствующим образом обставлены. Каморан тоже это понимает. А во-вторых, его милость и сам справится. Он хороший боевой маг, - проговорила Друса, возвращаясь взглядом к одинокой фигуре последнего из Септимов, недвижимо стоящей на стене так, словно ему и холод нипочем.

Редгард вздохнул, сунул пику подмышку и ушел, растирая ладони. Оно и понятно, в Хаммерфелле сейчас такая жара, что сталь плавится и капает на песок. Все спят до вечера, а вечером пьют, играют на ситарах, философствуют, молятся богам... Или занимаются любовью. Друса поднялась вверх по ступенькам и виновато сложив руки за спиной, встала рядом с Императором. Рядом с Мартином она последнее время чувствовала себя, как побитая собака. Они почти не разговаривали. И Джоффри говорил, Мартин по ночам читает, почти не спит и не ест, даже в огромную деревянную бочку под открытым небом, наполненную обжигающе горячей водой, залезает с книжкой. Нормальные люди идут мыться с деревянными уточками, а не с даэдрическими трактатами.

- Ваше величество...

- Не называй меня так. Это смешно, - оборвал ее Мартин. Сейчас Друса смотрела на него и понимала, да, он Септим. Нужно было быть слепой и тупой, чтобы не видеть этого. Светлые глаза, густые, непослушные каштановые волосы, волевой подбородок - но очень мягкое, сострадательное выражение лица, выдающее человека думающего и неравнодушного. Это брат Мартин мог тискать ее в стогу, с братом Мартином они могли дурачится, распевать песенки под аккомпанемент расстроенной лютни или затеять игру в прятки в лесу. Император Мартин Септим - совсем другое дело.

- Я подумала, что с тех пор, как ты стал Императором, мне нужно быть любезнее, - сказала Друса, сложив руки на груди. Неосознанный, сварливый жест. Пытается ли она защитить себя - от него? Нет, не от Мартина. От чувства вины. Как будто бы Друса и Джоффри заставляют бастарда Уриэля и по иронии судьбы - единственного выжившего из его сыновей, действовать на пределе возможностей. Мистический Рассвет, Мехрунес Дагон, свитки и манускрипты, ненавистная Мартину даэдрическая магия, осада и разрушение Кватча - он весь пожелтел, посерел, даже осунулся как-то, мантия на нем болтается, как на пугале огородном. Еще бы, принц и будущий Император ничего не ест, только утром - молоко и к ночи - немного вина.

- Я не изменился. Все тот же глупец, но уже немного в других одеждах, - грустно сказал Мартин, улыбаясь. Его улыбка - как отблеск зимнего солнца сквозь тучи, такая красивая, такая светлая, такая чудесная. "Я таю, как скрибовое желе, оставленное на тарелке под солнцем над Красной Горой", подумала данмерка. Мартин заставлял всех, кто его окружал, верить в то, что они лучше, чем есть на самом деле.

- Не говори так. Ты умный. Ты очень умный, - возразила Друса, понимая, что несет какую-то чушь, а в голове - ни одной умной мысли или красивой фразы из тех, что обычно попадают в баллады. Но Мартин подошел к ней и данмерка, как зачарованная, позволила ему разомкнуть ее сомкнутые на груди руки.

- А ты все та же лживая девчонка. Я всегда верил, что смогу заставить тебя бросить твое ремесло. Но именно благодаря ему мы оба сейчас живы. Я жив, чтобы служить своему народу. Я умру, если это потребуется для блага Тамриэля. Какая ирония - мечты сбываются.

Друса уткнулась лицом в пышный горностаевый мех роскошной мантии. Мартин невесело засмеялся:

- Мне на роду написано умереть в платье. Что роба, что мантия - все одно. Ты плачешь?

- Нет, скампы тебя задери, я рыдаю от счастья, что ты опять собрался принести себя в жертву - вздохнула данмерка. От него вкусно пахло, от чисто выбритой кожи, от шеи, каштановые волосы до плеч чуть завивались - а все от сырости.

Мартин Септим взял ее за плечи и поставил перед собой. Он был очень красивый. Он всегда был очень красивый. И очень гордый.

- Я говорил тебе, что люблю тебя, женщина неизвестного происхождения?- спросил он строго и нежно.

- Один раз, - сказала Друса, не смея поднять на него глаз и проводя пальцами по расшитым языками пламени рукавам. Драконорожденные, да-да. Они такие. Всегда доводят дело до конца, любой ценой, всегда знают, как сделать всех счастливыми. Кроме себя, разумеется. Да и кто это знает, как сделать - себя - счастливым?

- Ты не захотела быть моей, когда я был священником, - напомнил Мартин без обиды. Было да и было, прошло.

- Я... я обещала подумать...

- Ты врала мне. Как, впрочем, и обычно. Я стал Императором - теперь я достаточно хорош для тебя? - спросил он, наклонив голову и девушке показалось, что его глаза смеются. Это был странный смех: так на краю мира, над бездной, человек смеется в лицо Судьбы - или просто смеется от того, что застал свою Судьбу со спущенными штанами.

- Мартин, - вздохнула Друса. - Я...

Она могла бы многое ему сказать. Что годы скитаний научили ее бояться и не доверять, что при мысли о том, что она может стать его женой, ей становится очень страшно, ей кажется, что она не готова, что опозорит и его, и себя. А еще предательский голос звучит внутри головы: "свободные отношения мне тоже нравились, я еще слишком молода, чтобы хранить верность, я еще не успела пожить для себя, столько сокровищниц ждут меня, столько привлекательных и опасных мужчин готовы предложить мне свою помощь и прогулку под луной..."

Мартин нахмурился и убрал руки. Иногда ей казалось, что он читает ее мысли. Говорят, Драконы и это умеют - так, не все мысли сразу, конечно, от такого любой с ума сойдет, а настроения умеют улавливать. По страху они выслеживают жертву, по настрою - охотника.

- Можешь не продолжать.

- Мартин, постой, - Друса робко взяла его за рукав роскошной мантии. А раньше он носил робу из самой простой ткани и непохоже, чтобы будущий Император особенно придавал значение тому, шелка на нем или дерюга. - Ты всегда был достаточно хорош для меня. Просто теперь я, теперь я недостаточно для тебя хороша. Безродная и не слишком добродетельная.

- Ты - Герой Кватча. А я - Император. Я подарю тебе любой титул, пожалую любые земли отсюда до самого Чернотопья - видят боги, я могу поступить так, как пожелаю и никто не посмеет мне возразить, - в его голосе прозвучали властные нотки покойного Уриэля, когда тому случалось гневаться или настаивать на своем. Септимы мягкие-то мягкие, но когда доходит до дела, целеустремленные, как дракон в полете. Мартин схватил Друсу за плечи и она поняла, что ведь захочет - и подарит. Друса, госпожа Вварденфелла - каково, а?

- Но... сам ты никогда не пожалеешь об этом? Твои подданные скажут: вот, наш добрый король. Взял в жену какую - то эльфийскую девицу - сказала Друса, посмотрев ему в глаза. Ей хватило совести устыдится своих мыслей. Он молчал. Снег падал пушистыми хлопьями, и кружился, подхваченный порывами северного ветра, как рои белых пчел, оседая на волосах, в складках одежды, тая на руках, пушистыми хлопьями касаясь ресниц.

- Ты будешь моей королевой, - сказал Мартин Первый и наклонился к эльфийке, воровке, любовнице священника и фаворитке императора, чтобы получить подтверждение своим словам. Впрочем, ее согласие - это формальность. Все - формальность, кроме поцелуя, конечно же. Друса коснулась пальцами его затылка и подумала, что оба они еще успеют об этом пожалеть. Никогда еще императрицей не становилась женщина мерской расы, со времен айлейдов люди ненавидят эльфов - и есть за что. Да, они еще пожалеют об этом.

Но не сейчас. Нет, не сейчас.