В то время, когда Лидия витала в облаках, во всех красках представляя себе будущую супружескую жизнь со своим таном, а Цицерон и Мэллевир видели уже по десятому сну, маленькая рыжая лисица, привлеченная вкусным манящим запахом, витавшим возле спящих, засунула свою острую мордочку в первую котомку.
Пушистый зверек был так осторожен, что ни один из троицы не проснулся. К утру от всех съестных запасов остались лишь объедки, да пара надкусанных и обслюнявленных фазаньих ножек. Лисица не рассчитала возможности своего желудка, да так и заснула на распотрошенных котомках, выставив своё набитое до отказа пузико на всеобщее обозрение.
Первым проснулся Цицерон, повертел головой, обозревая увиденную картину, и молча пихнул альтмера под бок.
–Пей вода, ешь вода, срать не будешь никогда… – грустно протянул Мэллевир и с отвращением выкинул обслюнявленную фазанью ножку.
Лисица, наконец, проснулась, и попыталась убежать, но заплетающиеся лапы и набитый желудок настолько ей мешали, что это скорее было похоже на уползание, а не бегство.
–Прибить её, что ли? – с тоской протянул имперец, с грустью глядя на уползавший круглый меховой клубок.
– А толку–то? Бабетте на воротник что ли? Ладно, придется потерпеть несколько часов до Виндхельма. Там и купим еды.

Проснувшаяся Лидия так и не смогла понять, с какой стати её спутники ночью поели все припасы. Цицерон и Мэллевир молчали, и на упреки голодной девушки только хмуро переглядывались. Два ассасина Темного Братства как распоследние болваны проспали всё на свете. А ведь вместо лисицы к ним на огонек могли бы заглянуть более опасные гости…

В окрестностях Виндхельма погода будто по злому волшебству резко портилась: дули ледяные северные ветры, моросивший дождь превращался в снежную крупу, больно бившую в лица путников, а дороги сковывались льдом, что было очень полезно, если спускаться с пригорка. А вот взбираться на возвышенность было затруднительно, особенно когда на вас надеты тонкие кожаные сапоги, рассчитанные на бесшумность, а вовсе не на ледяной каток. Про эбонитовые сапоги и говорить было не о чем – Лидия предпочитала сгибаться и почти ползти – всё равно она периодически падала, так хоть лететь было невысоко.
–Вот же выпендрежница, – альтмер уже который раз поднимал своего несчастного хускарла за шкирку, чему девушка была очень благодарна, и одаривала тана нежными взглядами, – как думаешь, на кой я оставил в сундуке ламелярную броню, а? Чтобы она пылилась там?
–Но тан, – Лидия беспомощно барахталась на скользкой дороге, – это же ваша броня! Да и вы сами…
– Что сам? Ни я, ни рыженький пока что не собирали носом снег с дороги. Я же говорил, что не шучу про теплые трусы – думал, ты догадаешься. Как только пройдем Виндхельм, и начнем спускаться с пригорка – я самолично сяду на твою эбонитовую попку и съеду вниз, хоть немного времени в пути сократим.
Лидия от такой перспективы только довольно покраснела.

***
Последний раз в Виндхельме Лидия была в далеком детстве, но и тогда, и сейчас, от города у неё остались неприятные впечатления: снег здесь был какой–то серый и грязный, каменные плиты домов – черными и будто закопченными от пожара, а разрушенные лесенки и мостовые грозили оставить растяпу, не смотрящего под ноги, без зубов и с новой формой носа.
До Винтерхолда нужно было добраться до ночи, поэтому на этот раз альтмер на таверну даже не посмотрел, предпочтя сразу отправится на рынок.
Пока тан закупался жареным мясом, яблоками, и сладкими рулетами для Цицерона (хотя, в большей степени всё же для себя), Лидия сверлила имперца взглядами, пытаясь напомнить о сговоре.
–Погоди, нордка, – шикнул Цицерон, – дотерпи до Винтерхолда.
Расчет имперца был прост – ночевать троица собиралась в таверне, и альтмер наверняка бы не отказался перед сном посидеть у очага с бутылкой мёда, а там и поговорить можно, намекнув на губительную страсть и показав альтернативу в виде готовой на всё молодой нордки.
Имперец рассчитал всё верно, полагаясь на своё мастерское красноречие, но забыл, или просто не взял в расчет упрямство альтмера и его способность в каждом слове видеть подвох.
Мэллевир бросил трактирщику несколько золотых в уплату за комнаты, и устроился в дальнем уголке на стуле, запивая сладкие рулеты подогретым пряным вином.
Лидия осталась сидеть недалеко от трактирщика, уплетая горячую похлебку, а Цицерон ухватил бутылку солитьюдского вина и подсел к альтмеру.
О чем говорил имперец, подливая Мэллевиру вино, девушка не слышала, но зато могла наблюдать за его мимикой. Сначала тан обрадовался подсевшему Цицерону, смеялся, согласно кивал, но по мере убывания вина и длительности разговора, он становился всё более хмурым, иногда бросая на своего хускарла непонятные взгляды.
В конце концов, альтмер вскочил, бросил со всего размаху пустую бутылку об стену, вызвав гневный вопль трактирщика, и скрылся в комнате.
Имперец на вопрошающий взгляд Лидии только недовольно дернул плечами.

***
–Ну, вот и Альфтанд, – настроение альтмера за ночь не улучшилось, и эти слова за сегодняшний день были первыми, которые он произнес. Цицерон был на взводе, всё время хмурился и что–то обдумывал, а Лидия предпочитала молчать и не спрашивать ни о чем, чтобы не нарваться на скандал.
–И как мы попадем внутрь? – хмуро протянул Цицерон, ежась от холода.
–Здесь должна быть пещера, а в ней вход.
И альтмер повел своих спутников за собой. Толщи льда и снега полностью погребли под собой руины Альфтанда, и на поверхности виднелись лишь верхушки самых высоких наземных строений. В Ледяных руинах Лидию прошиб озноб, и вовсе не от холода – пол пробитого сквозь лед прохода был заляпан давно застывшей кровью, факелы и светильники валялись, будто брошенные впопыхах. Вдобавок, за толстой деревянной перегородкой ей почудился чей–то бормочущий голос.
–Оппаньки, – Мэллевир осмотрел раскиданные вокруг вещи, – похоже, какая–то экспедиция. Интересно, в живых кто–нибудь остался?
–Кто их так? – Лидия опасливо спряталась за широкую спину тана, совсем позабыв о том, что она хускарл и вообще–то должна сама защищать своего господина – неясный липкий страх был сильнее разума.
–Вряд ли фалмеры. Возможно, двемерские сферы или пауки. Хотя… Скоро сами всё увидим.
Цицерон не проронил ни слова, только хмуро оглядывался по сторонам и прислушивался.
Чем ниже в руины спускалась троица, тем теплее становилось вокруг. Снежная, пронизывающая до костей, холодная метель осталась наверху, а работающие в глубинах двемерских руин механизмы и котлы согревали воздух паром.
Лидия, успокоившаяся и потерявшая бдительность, не сразу заметила, что её спутники замерли на месте позади неё, за что тут же поплатилась.
Двемерский паук, хоть и был механизмом, пугал не меньше обычного морозного паука, особенно когда неожиданно выпрыгивал на голову из–за угла. Взвизгнув от неожиданности, Лидия отскочила в сторону и с размаху перерубила его мечом. Остатки паучьих ножек разлетелись по коридору, задев валявшийся факел, который упал точнехонько в лужу разлитого масла. Огонь тут же радостно понесся вперед, взрываясь и гремя взлетевшими в воздух кусками двемерских отливок и посуды.
–Молодец, нордка, – покривил губы Цицерон, – ты бы ещё поорала вслед, а то в глубинах тебя не все фалмеры услышали.
–За невнимательность тебе полагается кара, – пряча мерзкую ухмылку влез альтмер, – постираешь мои носки.
–Но…
–Никаких «но»! Ты хускарл мой или так, девка за компанию?!
–Но, мой тан! – взмолилась Лидия, – здесь даже воды нет нигде! Не над паром же мне их держать.
–Слышащий, твоей жестокости нет равных… Эти носки ещё по Хелгену от дракона убегали. Нордка не так сильно провинилась.
–А ты молчи, рыжий! – внезапно взбесился альтмер, – если так беспокоишься за эту дуру, пусть идет позади тебя и никуда не лезет, если не хочет, чтобы я её в святилище Боэтии отволок! – скрипнув зубами, он резко развернулся и пошел вперед, не дожидаясь спутников.
–Цицерон? – Лидия жалостливо вздохнула, – да что такое с ним?
–Ревнует, – коротко и зло сплюнул имперец.
–Меня?! Неужели?.. О, милостивая Мара..!
–Да ты и впрямь дура, нордка. Меня он ревнует, к тебе. Плевать ему на тебя, хоть голой ходи, и слышать ничего не хочет. Зато теперь Слышащий вообразил, что ты мне нравишься. И после этого Цицерон чокнутый?! Ага, фигушки!

Лидия расстроено выдохнула, и напомнила себе, что мнение тана об её умственных способностях всегда было не в пользу девушки. А то, что Цицерон теперь считает также – тоже ещё ни о чем не говорит.