Взлеты, посадки. Перелеты, переезды. Аэропорты, вокзалы… Сколько их было, сколько еще их будет в нашей совместной жизни. Я уже сбился со счёта. Вот так получилось. Мы никогда не сможем быть все время вместе. Никто в этом не виноват. Просто так сложилась жизнь. То у тебя, то у меня съемки в разных частях страны, да и сами-то страны иногда разные, хотя… Знаешь, Иваки, я не думаю, что мы очень-то отличаемся от «обычных» влюбленных (как там надо? Сделать пальцы рожками - ведь обычных влюбленных не бывает, если это чувства, а не секс), которые живут в одном городе, в двух шагах друг от друга или даже в одной квартире. Так мало людей могут дать друг другу в этой жизни стопроцентную гарантию, что будут вместе через пять, десять, двадцать лет. Они, скорее, исключение, да и такие по-настоящему счастливые пары редко планируют и обсуждают подобные вещи. И, наоборот, разговоры «докажи мне, как сильно ты меня любишь», «пообещай, что ты будешь только со мной всю жизнь», обычно приводят к тому, что у того, от которого это требуют, любовь безвозвратно и быстро проходит. Ведь если ее вдруг больше нет, то удержать человека не помогут никакие клятвы.
На самом деле мне бы очень хотелось, чтобы через долгие годы мы были по-прежнему влюблены друг в друга. И дело тут не в охуенном сексе, хотя он выше всяких похвал. Мне просто еще никогда не было так тепло ни с кем, как с тобой. Это, типа, такое дебильное чувство, когда после секса хочешь заснуть с человеком вместе и также вместе проснуться. Да просто обнимать его, тискать и строить глупые рожицы по утрам в зеркало в ванной, брызгаться водой при умывании. Можно даже и вообще без секса. Чёрт! Что я ляпнул только что? Без секаса нельзя. Так, Иваки, если я еще такую херь на публику понесу, ты меня сразу в бок локтем толкай, ну, или рот заткни поцелуем.
Да, вот так вышло. Сейчас мы оба порноактеры. Конечно, это не совсем то, о чем мечтаешь в детстве, и чем будут гордиться в семье. Но когда по-настоящему вырастаешь, начинаешь понимать, что самое главное – это заниматься в жизни тем, чем хочешь ты, а не диктуют и навязывают сначала родители, а потом окружающие. Тогда приходит уважение к себе, появляется уверенность в своих силах, и жизнь перестает быть планом на завтра. Ты начинаешь дышать, любить, дружить, здесь и сейчас, и больше не живешь мечтами о неком нереальном мифическом будущем, в котором все безоблачно и правильно, а потому оно никогда не наступит. У некоторых жизнь так и проходит в подобных иллюзиях поиска себя через призму бесконечных мнений окружающих и боязни оступиться, совершить неправильный с точки зрения общества поступок или высказать вещи, которые не понравятся большинству. Хорошо, что это не мы, мой Иваки.
Конечно, ты иногда бурчишь, что хочешь завязать с порно-бизнесом, сниматься только в настоящем кино (я верю, так однажды и будет, ведь это нормально, что ты всегда готов к карьерному росту), но даже сейчас в каждую сцену ты вкладываешь максимум себя, что было бы невозможно, если бы ты занимался нелюбимым делом.
Но что-то я совсем зафилософствовался. Лучше, давай я на тебя посмотрю. Я ж тебя сто лет не видел. Ну да, две недели без тебя - это для меня сто лет. Все правильно.
Да вообще, мне кажется, время вечно мухлюет с нами. Когда мы вместе, оно летит, как паровоз, когда нет - тянется бесконечными секундами ожидания.
Вот, вроде бы еще две минуты назад я возился дома, собираясь встретить тебя в аэропорту. Затянул свои рыжие патлы в хвост, нацепил бейсболку, очки надел побольше, джинсы поплоще, обмотался до кучи модным этим летом платком, все только, чтоб папарацци не узнали, и улизнул по черному ходу от своего охранника. К тебе.
Потом, наверное, еще пару минут ждал, пока ты сойдешь с трапа приблизительно в таком же камуфляже и выйдешь ко мне. Мы наскоро поцеловались, бочком проскользнули в машину и погнали ко мне домой.
А, оказывается, представляешь, прошло уже больше трех часов. От наших с тобой общих на этот уик-энд сорока восьми. Угум, я стал с тобой таким скрягой на время, считаю каждую общую минуту.
У тебя новые морщинки в уголках проницательных голубых глаз, появился еще один серебряный волос на виске в гуще черных. У меня – синяки под глазами, желтые пятна на пальцах от сигарет, скулы проступили четче, щеки еще больше впали.
На съемочной площадке морщины и синяки, худющие скулы скроют под гримом, седину – под краской. Пятна на пальцах не будут брать крупным планом, уйдут на перебивку.
Камера умеет творить чудеса, когда надо и когда она влюблена в того, кого снимает. Ты сам знаешь, что в жизни люди даже не заметили бы этих малейших огрех. Другое дело – на экране. Как будто, если мы попали туда, мы перестали быть обычными людьми с иногда выскакивающими прыщами на носу и простудным насморком. Ведь так многие хотят любить вот этот экранный идеал, а не нас реальных.
Иваки, однажды кто-нибудь из удачливых папарацци все равно «застукает» нас без этого самого съемочного «грима», в котором, как думают они, мы ходим везде и всегда. Этот папарацци будет смотреть сквозь прицел уже невлюбленной фотокамеры, которая, наоборот, поставит своей целью высветить все недостатки. Клац-клац-клац снайперским затвором.
Радостно потирая руки, он обзвонит все дешевые желтые газеты, еще кое-что дофотошопит. Потом все его остальные коллеги выйдут с сенсациями на первых полосах. «Шок! Только у нас вся правда об Иваки и Като. Мы расскажем вам всю историю их взаимоотношений без купюр». Из твоих первых седых волос и купленных по дороге домой игрушечных машинок, которые ты подаришь сынишке нашей уборщицы, они сделают вывод о том, что у нас серьезные проблемы в отношениях, и он твой внебрачный ребенок. Мои синяки и худоба убедительно засвидетельствуют для них этот факт, а еще благословят на предположение о том, что у меня еще большие неприятности со здоровьем.
Подожди, Иваки, не спеши. Ты всегда такой быстрый на решения и горячий.
Кому ты уже звонишь? Нашим адвокатам? И что ты орешь в трубку? Что ты засудишь всех этих писак и выставишь их на улицу с голой небритой задницей?
Вырываю трубку и целую тебя в губы.
Родной, ну я же люблю тебя.
Ведь это все мелочи.
Написали в газетах, ну и что? Зачем ты нервничаешь?
Ведь мы оба знаем, что игрушки для нашей уборщицы ты купил лишь потому, что один рос в семье. Ее муж развелся с ней пару недель назад и заявил, что ничего не хочет знать о ребенке. Я худой и с синяками под глазами, потому что элементарно мне стало плохо от местной еды, где я был на съемках и которую все расхваливали.
Но ведь людям гораздо проще поверить в сплетни и бредовые рассказы, которые регулярно поставляют желтые газеты, чем вот в такую банальную правду. Да и кому она нужна?
Потом нам будут звонить и писать наши хорошие друзья и поклонники (я, как и ты, не люблю слово «фанаты») и аккуратно, интеллигентно интересоваться, все ли у нас в порядке. Ты ведь сам знаешь, что таких у нас больше, чем тех, кому интересно наше грязное белье. А еще через пару дней, мы узнаем, что у твоих или моих родственников было плохо с сердцем после прочтения или показа по телевидению вот этих псевдо-новостей.
Чёрт. Ты был прав. Так, дай сюда мне мобильник. Я срочно звоню нашим адвокатам. Да эти, суки, у меня сядут на пару лет за вторжение в личную жизнь. Да я их по судам затаскаю, я их научу писать всякую хрень.
Ну зачем ты вырвал его из моих рук?! А рот зачем своим языком затыкать? Я ж как лучше. Говоришь, наши родные и настоящие друзья все понимают сами и знают, что это только газетные утки? Ну, ладно. Тогда не буду звонить.
Так. Стоп, стоп, стоп! Не снято! Я все понимаю, ехать ко мне домой по пробкам почти два часа. Ты всегда у меня такой трудолюбивый, а мне, раздолбаю и шалопаю, так далеко до тебя, не люблю я кропотливую работу. Я ж у тебя без царя в голове. Но что это у тебя в руках? Сценарий?!
Дай, дай, дай! Хочу почитать его. Ведь это же опять про нас?
«Постельная сцена номер тридцать три. Като и Иваки в гостинице. Като приходит к Иваки, чтобы убедить его, что он самый лучший семе в его жизни».
Е-пе-ре-се-те. Вот лажа-то какая. Мне похрен. Кто там у нас в семье семе, кто уке.
Мне с тобой в любых позах нравится: сверху, снизу - это без разницы. Ну, все, сейчас я настроюсь и буду очень серьезным. Это ж работа!