Друса любила Чейдинхол по многим причинам. Но главными, конечно же, были неяркие, но такие чарующе милые в своем скромном обаянии красоты природы срединного Сиродиила и причудливый стиль городских построек, радовавший праздный глаз. Решетчатые оконца, балки мореного дуба крест-накрест на беленых известью стенах, соломенные крыши и удивительная сонная тишина, царящая во вроде бы совсем немаленьком городе - в Чейдинхоле даже имелось по отделению от каждой Гильдии, несколько торговых лавок, сносные ярмарки на рыночной площади и высокий, старинной застройки, собор, посвященный Аркею. Чувствовалось, правда, что-то неуловимо провинциальное в сонном спокойствии Гильдии Бойцов, в жужжании мух, бьющихся в мутные оконца Гильдии Магов под закопченными от чада зелий и неудачных заклинаний потолками - никто никуда не спешил, а пресекать карьерный рост особенно настырных претендентов в городе, где все всех знают, было проще простого. Слушок там, сплетня тут и репутация добропорядочного пожилого мага словно по мановению Ваббаджека превращается то ли в тритона, то ли в дохлую козу.

Было в Чейдинхоле и местное отделение Гильдии Воров. Впрочем, у воров нет гильдии. Конечно же, ее нет. Деловые люди Чейдинхола пересекались в определенных местах, чтобы перекинуться парой слов и обменяться профессиональными новостями. Те из них, которые искали работу, могли ее найти; те, которые хотели совершить пару взаимовыгодных сделок по продаже крайне редких и ценных предметов, всегда встречали хорошего и даже почти справедливого оценщика. Естественно, на срочную скупку редких и ценных вещиц, которые огорченные прежние владельцы все еще искали, шла приличная наценка. Так же в Чейдинхоле был и торговец особыми товарами, который без лишнего шума и по достойной цене мог приобрести у делового человека то, что деловой это человек по мелочи нажил, нашел или раздобыл в поездках, "рейдах" или "на гастролях". То, как деловой человек добывал свой товар, значения не имело. Торговец был человеком широких взглядов и удивительной терпимости.

Друса любила Чейдинхольскую часовню Аркея больше других. Свет, неторопливо сочившийся сквозь цветные витражи, похожие на выпуклые сладкие леденцы, вправленные в титанические оконные рамы, протянувшиеся от пола до самих темных сводов собора, падал на каменный пол, образуя призрачную мозаику. Пахло древностью и покоем, миррой и ладаном, замшелой стылостью могильных плит потягивало из приоткрытой двери в крипту. Крипта была почти всегда открыта для посещений, девушка проверяла. Родственники многих представителей знатных семейств Чейдинхола покоились в ней, набожные аристократы могли захотеть наведаться к покойным родным в любой день, не только по праздникам или памятным датам. Еще в часовне стояла поразительная тишина, бальзамом проливавшаяся на истерзанные какофонией портовых районов Имперского города уши. Эта тишина была совсем особенной, гулкой и спокойной, располагающей к размышлениям о смысле жизни, правильности принятых решений, недостатке любви и сострадания в мире. Кроме того, в часовне испытывающий нужду в деньгах мог легко свое финансовое положение поправить. Обладай он определенными талантами, конечно же.

Воровать у Девяти и в доме Девяти - не очень-то хорошо. Даже кощунственно как-то. В Вварденфелле к этому относились крайне серьезно. В Вварденфелле вообще живут довольно серьезные меры, а самые серьезные из них поступают в Ординатуру и там могут навсегда попрощаться со своим умом, ибо Трибунал выполощет из него любые крупинки разумных сомнений навсегда. Но с другой стороны, Друса искренне раскаивалась, а при деньгах - никогда не скупилась на пожертвования, так что она предпочитала думать об этом, как о "краткосрочном займе". В Морровинде твои предки всегда готовы с тобой всем поделится. Конечно, в крипте Чейдинхола предков данмерки никогда и не лежало, но все мы чьи-то дети, внуки и правнуки, верно? Людям и эльфам стоит быть добрее друг к другу. Особенно посмертно. Но оставались еще Девять и их возможный гнев....

Да, девушка не очень-то верила в богов. Не сколько в богов, столько богам, но вовсе необязательно выказывать неуважение тем, кому не веришь. По слухам, к своим последователям Девять были довольно отзывчивы и почти справедливы. К тому же, вовсе необязательно и не верить в бога, чтобы почувствовать его гнев. Всегда довольно разумно действовавший дом Хлаалу первым поддержал возрожденного Неревара Индорила, Нереварина, остановившего Дьявола Дагот Ура. И что? Вивек, в которого Хлаалу никогда не верили, припомнил им верность традициям и древним легендам. Лорд Вивек не любил, когда ему напоминали о друге, которого они с Сота Сил и этой-шлюхой-Альмалексией бросили раненым умирать на склоне Красной Горы.

Нереварин взял в жены женщину из Хлаалу. И вскоре глупо погиб от ран, нанесенных взбесившимся гуаром, спасая беременную жену. Вивек надел маску печали, погоревал некоторое время - а потом припомнил Хлаалу их поспешное признание прав Нереварина. В первую очередь поплатился род его жены, жены безродного данмера, который, едва ступив на земли родного Морровинда, смог остановить корпрус и помешать чудовищным планам лорда Дагота. Друса с матерью бежали в Сиродиил, искать помощи у Императора. Но у Трибунала были друзья и в Империи. Им дали понять - иногда выгоднее забыть, кто ты. И Друса решила забыть. До тех пор, пока не появится возможность снова об этом вспомнить.

Эльфйика обошла святилище кругом, погруженная в мрачные мысли, окруженная призраками из прошлого. Дом Индорил совсем ослаб. Они, с подозрением отнесшиеся к отцу, радостно приняли его тогда, когда он доказал, что древнее пророчество сбылось. Но они не смогли их защитить. Чье это было решение? Вивека? Безумной Альмалексии? Соты Сил? Или Трибунал, оправдывая свое имя, принял тройственное решение? Лже-Боги Красной Горы, так презрительно называли их воины Дома Индорил, оставшиеся в меньшинстве.

Друса вошла в нишу, где на алтаре стоял отполированный прикосновениями множества рук золотой кубок с пожертвованиями, призывно отсвечивая выпуклым боком. Кубок был вовсе не золотой, определила она, а медный, но позолочен до того искусно - не приглядевшись, не определишь. Монеты в нем лежали самые разные, от медяков до золотых и серебряных септимов, кое-где встречались золотые кольца и подвески с аметистом и агатом: дешевенькие, конечно, зато даром. Проще, чем отнять... Проще, чем продать начинающему культисту поддельный амулет. Данмерка вздохнула. Да простят меня боги, подумала она с сожалением и...

- Что ты здесь делаешь, дитя мое?

Голос прогремел, влетая к самому куполу храма, резонируя, набирая силу и рассыпаясь колокольчиками по тенистым углам. Прямо за спиной у Друсы возвышался ало-золотой витраж Акатоша, где бог-Дракон в багровых языках пламени взлетал к небесам, разя своих врагов. В роли врагов неизвестный мастер искусно изобразил айлейдов. Альтмеры-прихожане давно требовали заменить витраж, утверждая, что это расизм... На мгновение она замерла: как и многие данмеры, темная эльфийка успешно сочетала некоторое еретичество с потрясающей суеверностью. Вот и все, подумала она. Нечего воровать у чужих богов. И взламывать крипты тоже не стоило. Это все плохо заканчивается. Руки похолодели, дыхание сперло, в висках застучали молоточки, а ноги уже начали подкашиваться.

- Я хотела принести пожертвование, - сказала Друса быстрее, чем подумала - и осторожно обернулась. Конечно, вряд ли за ней в огне и в дыму стоял Дракон Времени, но все же, все же... Нельзя исключать такую возможность, жизнь ведь полна сюрпризов, и никогда эти сюрпризы не бывают приятными. Перед ней стоял молодой мужчина. С этим людьми и их человеческим возрастом никогда не разберешь, стареют - быстро, умирают - быстро, хлипкая раса, но вроде бы она уже начала немного различать, в каких годах находится говорящий с нею. По эльфийским меркам он, может быть, еще совсем мальчишка, полуребенок, но по человеческим - уже довольно взрослый для того, чтобы зваться "господином".

- И что же? - спросил он спокойно. Некрасивое лицо: не слишком правильные черты, крупный нос, волосы неряшливо путаются, по плечам то ли спадают, то ли свисают. Тем не менее, этому мужчине невозможно было не ответить или солгать. У него были поразительные глаза. Весь облик его дышал каким-то строгим обаянием: к таким людям всегда испытываешь необъяснимое, почти детское доверие. Такому человеку хочется рассказать о себе все: признаться, что никогда не считала себя красивой и что раскаиваешься в том, что делала для того, чтобы выжить - лучше уж было умереть с честью, правда. И казалось, он поймет. Все поймет. Не осудит. Ведь если эти глаза могут наполниться осуждающим презрением, то и жить незачем.

- Но у меня совсем не оказалось денег, - тихо сказала Друса, усилием воли выдав более пристойную полуправду взамен преступной правды. Испытав внезапное волнение, она принялась крутить на пальце источенное временем эбонитовое кольцо; единственное, что у нее осталось от прошлой жизни. Некоторое время этот удивительный человек смотрел на нее молча - священник, запоздало догадалась Друса, но как же я его раньше не заметила? - изучающе. Потом тряхнул волосами и сказал, улыбнувшись:

- Девять благословляют щедрость. Но щедрость неимущего - это его вера. Кто скажет, что более ценно для богов? Они видят в сердцах людей то, что порой не всегда можно выразить подношением.

Друса мягко улыбнулась, опустив глаза. Ей понравилось, как он говорит. Так и должен говорить жрец. Данмеры знают толк в словах и церемониях, вся жизнь в Морровинде - это слова и церемонии, церемонии и слова. Только боги у них совсем другие. С даэдра, даже с лучшими из них, нужно держать ухо востро, и не доверять, ни в коем случае не доверять. Доверие к богам - понятие для темной эльфийки совсем новое: возможно, чисто сиродиильское явление и она еще не вполне поняла, как к нему относиться.

Гулко дрогнули тяжелые дубовые двери на входе, задребезжали по древним плитам шаги закованных в броню ног, засеменили мелко сафьяновые туфли. Предчувствие нежданной беды захлестнула девушку, она подумала было - бежать, рванулась - но священник схватил ее за руку, удержал на месте.

- Воровка! Эта эльфийская дрянь украла мой кошелек! - завопил пожилой бретонец, хватая легионера за руку в кольчужной перчатке и обличающе тыкая пальцем в присевшую, словно кролик, ухваченный за уши, девушку. Жрец держал крепко - не вырваться, но не больно, синяки сводить не придется.

- Ты! Именем Императора, стой! - рявкнул стражник, попытавшись схватить эльфийку за рукав. Он даже и не подумал о том, что Друса и так стоит на месте, пойманная служителем Девяти. Да что за день такой, подумала данмерка. И в худшие свои "сезоны" она никогда не попадалась больше, чем раз в три недели, ну раза - в две. Но дважды за день, да после того, как с треском накрыли их "гнездо" в Имперском городе - что за шутки, неужто даэдра тоже решили поиграть? Однако священник вдруг шагнул вперед, загораживая ее собой.

- Это правда? - спросил он, обернувшись к эльфийке, чтобы увидеть выражение ее лица. Соврет - не соврет? Он все понял, он сразу все понял...

Девушка решилась.

- Прошу вас, господин, только не отдавайте меня им! Они посадят меня в тюрьму! - взмолилась она, падая на колени и хватаясь за край рясы жреца, с мрачной решимостью понимая, что лучше утонуть в море лжи, чем шагнуть на галеры правды. - Умоляю, я не брала никаких денег...

- Она врет! - взвизгнул бретонец, запахнув на груди плащ. Плащ был редкостной красоты, весь расшитый диковинными зверями и птицами и Друса отметила про себя, что хочет такой же. Бретонские толстяки, ненавидящие других по цвету кожи и форме ушей, не должны иметь такие красивые вещи, правда. В этом есть что-то не очень справедливое.

- Тогда обыщем. Позволите, брат... - уже спокойнее сказал легионер, обращаясь к священнику как к посреднику между перепуганной данмеркой и раздувшимся от негодования горожанином.

- Хорошо, я взяла эти деньги, - быстро согласилась Друса, понимая, что если кошелек найдут при обыске, будет хуже. Признание всегда идет за смягчающее обстоятельство. - Нужда толкнула меня на порочный путь! Я умирала от голода, а господин оставил кошелек на прилавке!

- В кошельке было пятьсот золотых, - обиженно заметил бретонец. - В конце концов, девчонка, если ты была так уж голодна, могла бы попросить монетку - другую. Эти эльфийские отродья, офицер, тащат все, что плохо лежит.

- Так, давай сюда деньги, - имперец протянул широкую, кряжистую ладонь. Друса послушно отдала легионеру кошелек, припрятав пару золотых в рукав. Тот взвесил кожаный мешочек, шитый бордовым шнуром, в руке и бережно передал бретонцу, на которого, тем не менее, посматривал без особого сочувствия.

- Что делать - то будем? - спросил стражник, обращаясь больше к священнику, чем к купцу. - По-хорошему, надо бы ее в тюрьму, голод не голод, а закон для всех закон. С другой стороны, поймали нарушительницу в доме Девяти, в часовне. Вам решать, брат.

У легионера было широкое, красное лицо и мощная шея, которой стальной воротник кирасы был явно тесноват. Он не сочувствовал бретонскому купцу, но привык всегда исполнять свой долг до конца. Но - слава всем аэдра и даэдра, в Сиродииле все еще действует право Убежища. По крайней мере, наказание для преступника, пойманного в Доме Девяти всегда остается на усмотрение служителя Девяти.

- Пусть посидит, поучится уму-разуму, - проворчал купец. Священник нахмурился. Это явно был не день бретонца, у воина и жреца толстая мошна расположения не купит, здесь в ходу другая валюта. Но и у Друсы нечем было купить их сочувствие. Она уткнулась лбом в пол, снова ухватившись за край монашеского одеяния. Ей было стыдно смотреть в глаза своему заступнику. Удивительно, но тот словно генерировал вокруг себя какое - то магическое поле, в котором все старались казаться лучше, чем они есть, и ей было стыдно, так стыдно, как никогда в жизни.

- Нет, - сказал жрец Девяти, помолчав. - Жестокость не порождает ничего, кроме жестокости. Я беру ее под кров Девяти, под свою ответственность на срок, равный сроку заключения, пусть поживет при Храме.

- Вы уверены, брат Мартин? - спросил легионер, почесав в затылке. - Можно - то можно. Но эти эльфы...

Да, эти эльфы. Всегда эти эльфы. Сколько раз в недолгой своей жизни Друса слышала эти слова! Никогда еще они не звучали так... обидно.

- Встань, - велел Друсе священник. Брат Мартин. Имя ему шло. Простое и честное, как клинок. И как клинок, вбирающий в себя свет битв, он был сложнее, чем казался, хотя по сути был всего лишь полосой стали, отточенной до бритвенной остроты, для того, чтобы хорошо выполнять свое предназначение. - Прекрати, я не Бог и не Император, чтобы падать передо мной ниц.

К огромному удивлению Друсы, брат Мартин принялся поднимать ее с пола.

- Как зовут тебя, дитя? - спросил он, не особенно преуспев в попытках заставить ее встать. Тогда он опустился на одно колено, чтобы быть с девушкой вровень.

- Друса, - ответила воровка. Священник держал эльфийку за руки, но держал очень ласково, не как ее будущий тюремщик, которым ему только предстоит стать.

- Я брат Мартин. Никто не отправит тебя в тюрьму: дом Девяти - твой дом. Здесь сошедший с пути Истинного всегда будет направлен на путь верный.

Друса только вздохнула. Ей снова начало становиться немного стыдно.