Разбиваю пустой бокал,
заливаю вином поленья,
вспоминая, как целовал
твои губы, глаза, колени.

Я касался густых волос,
и ресниц жестковато-влажных.
А ты задал тогда вопрос,
для тебя это было важно.

«Ты влюбился?» Кивнул в ответ —
по глазам всё давно понятно.
Я солгал бы, ответив «Нет» —
неуместны на чувствах пятна.

Ты тотчас же отвел глаза:
«Попрощаться пора настала.
Говорил же, что так нельзя», —
добивая, сказал устало.

Я поднялся тогда с колен,
улыбнулся, налив абсента.
Я хотел добровольно в плен,
ты расставил свои акценты.

«Я пойду. Заждалась жена».
«Ей привет и целуй сынишку».
У запретной любви цена
оказалась высокой слишком.

Мы дружили десяток лет:
на рыбалку и в горы вместе.
Забывая опять куплет,
под гитару мы пели песни.

А потом вдалеке от всех,
задыхаясь от сладкой боли,
мы вдвоем с головою в грех —
у иконы святой замолим!

Отдаваться и жадно брать,
наплевав, что сошли с пути мы.
Корефаном на людях звать,
про себя говоря: «Любимый».

Растворился мираж как дым.
Почему же глаза слезятся?
И тоска по губам твоим
не желает никак уняться.