Привет всем. Меня зовут Бьянка. Я — чистокровная азари. Не бойся, подойди поближе, я не Ардат-Якши. Так, хорошо.

Я не люблю красочные эпитеты и сочные метафоры, а потому рассказываю всё так, как есть. Ведь если вымыть дочиста старую шлюху c Омеги, она не станет чище, не правда ли? А потому — нечего строить из себя невинных овечек. Если ты уж сел за мой столик и захотел узнать меня поближе, заглянуть, как выражаются некоторые, в душу, так будь любезен выслушать мою автобиографию до конца. Молча. Не встревая со своими замечаниями. В моей жизни нет редакторов и критиков, которые бы вытаскивали меня из жопы одной только правочкой.
Это жизнь, мать вашу, и гора розовых, ванильных соплей не скроет грязи того, что вы называете существованием.

 И да, меня не заботит, что вы думаете обо мне и о том, что я делаю, потому что я — это я, это моя жизнь, и высказывать своё высокоморальное «фи» будете в другом месте. Признайся, ты же всегда так поступаешь, гордый житель Омеги, имеющий с собой сотню-другую кредитов? Ты строишь из себя святого, фыркаешь при виде голых сисек в экстранете, а сам тайком наблюдаешь, как твой сосед имеет свою подружку. И тебе это нравится, потому что у тебя нет своей жизни, и ты лезешь в чужую, пытаясь перекроить её под себя. Не надо. У тебя ничего не получится.

Тебя не смущает то, что я сказала? Нет? Тогда я, пожалуй расскажу тебе то, что ты просишь.

***
Родилась я на Омеге, на станции, которая никогда не бывает спокойной. Звуки перестрелок часто не давали мне спокойно спать по ночам, мне приходилось забираться с головой под одеяло и накрывать голову подушкой. Тогда я была ещё очень мала, и считала что убийство — это неправильно. Но теперь я знаю, что каждый должен научиться выживать. Даже если ради этого придётся пройтись по костям тех, кто пытался этому помешать. Но я отклонилась от темы. Так вот.

Хоть район, в котором мы жили, был не очень бедным, денег в нашей семье почти никогда не было. Позже я узнала, что было тому причиной. Красный песок. И скудная зарплата матери, на которую сложно было просто прожить, не позволяла постоянно покупать его. Чёрт, я снова отвлеклась.

Каждый раз перед тем, как пойти спать, я, тогда ещё маленькая азари в поношенном розовом платьице, смотрела в окно, из которого открывался вид на клуб «Afterlife». Тогда, глядя огромными фиалковыми глазами на неоновые вывески, я думала, что этот клуб — самое лучшее место на Омеге.

Но однажды мне объяснят, как я ошибалась. Когда я буду идти, а из простреленной в этом же клубе каким-то пьяным наёмником ноги будет литься кровь, никакая блядь не поможет мне. Мне даже не дадут немного меди-геля, не говоря уже о том, чтобы помочь добраться до дома. Потому что им это не нужно. Они увлечены своей жизнью, одурманены красным песком и разной крепости напитками.

Но тогда я этого не знала, ведь в будущее смотреть я не могла, а потому отворачивалась от манящего гламурными огнями пейзажа за окном только тогда, когда меня звала моя мать, Сильвана. Тогда я со всех ног бежала в свою кровать, накрывалась одеялом, но через сон всё равно шептала: «На улице хорошо... Мама, можно я пойду, погуляю?»

— Какой же глупой я была тогда! — ухмыльнулась Бьянка, опрокидывая содержимое стакана, приторно-сладкий «Поцелуй Спутницы», в горло, — я верила байкам матери о том, что отец скоро вернётся. Но Итэлия уже дано не могла вернуться. Никуда.
— Твой отец — женщина?
— Она была азари, — Бьянка слегка пристукнула кулаком по столу, — вы, люди, вечно судите нас со своей чёртовой точки зрения!
— Извини. Пожалуйста, продолжай.
— Ладно.

Когда мне исполнилось сто лет, умерла моя мать. После того, как она узнала, что Итэлия погибла, Сильвана успокаивалась с помощью различных наркотиков. Я же в том, что матери часто не бывало дома, ничего странного не замечала. Я думала, что Сильвана ходит на работу, хотя деньги в семье таяли с огромной скоростью. Я была ещё слишком глупа, чтобы всё понять.

День за днём Сильвана всё глубже погружалась в наркотическое забвение. Она изредка появлялась в доме, чтобы взять деньги. Отношения у нас в семье были не слишком тёплыми, а потому мы с Сильваной почти не разговаривали. Я пользовалась её долгими отлучками, чтобы сходить в клуб. Где я брала деньги? Не помню.
Я даже завела себе несколько друзей там, в «Афтерлайфе» — это был турианец с ядовито-зелёными глазами и девушка-человек. У неё были тёмно-рыжие волосы и голубые глаза. Это всё, что я о них помню. Правда, лучше бы я не помнила о них ничего. Слишком дорого мне обошлась их лицемерная дружба.

В один «прекрасный» день Сильвана, не сумев найти денег для того, чтобы расплатится с растущими долгами и купить новую порцию наркотиков, покончила с собой. Тогда я пришла из клуба раньше. Кричаще-ярко накрашенная и одетая. В этот день я сделала себе татуаж — тогда я завидовала человеческой самке, ведь у неё были брови. Теперь они появились и у меня, ровные, чёрные, красивые... И бесполезные.

Швырнув сумочку на диван, я пошла в ванную, чтобы принять душ и завалится спать. Было утро — прекрасное время для отдыха. Разблокировав двери ванной, я застыла на пороге. Там сидела моя мать. Прислонившись к стене, без малейших признаков жизни. В правой руке у неё было лезвие, в левой она держала прозрачный пакетик со странной смесью. Под Сильваной растеклась фиолетовая лужа крови. Кровь продолжала сочиться из вскрытых вен.

Я истошно заорала, схватила в руки этот пакет и выбежала с ним на улицу. Там я выбросила его в ближайший мусорный бак. Я кричала, по щекам текли слёзы — до сих пор не пойму, из-за чего я плакала. Из-за того, что я осталась одна? Из-за того, что теперь у меня не будет денег, чтобы сходить в клуб?

Да, можешь назвать меня циничной сволочью, эгоисткой и вообще чистокровной сукой, как вы любите называть таких, как я, но я склоняюсь ко второму варианту. Да-да. Я не испытывала к матери трепетной любви, как в ваших сопливых историях. Потому что мне не за что было её любить. За всю свою жизнь она заботилась только о себе, и хоть была далеко не глупой, не пыталась найти достойную работу.

Ты спросишь, кем была моя мать? Угадай с трёх раз. Не угадаешь — получишь биотикой в лоб. Почему ты так удивлён? Ты же ходишь к этим «жрицам любви» каждый день, верно? Они ублажают тебя, делают всё, что ты захочешь, пока у тебя есть кредиты. Они податливо раздвигают перед тобой ноги — эти девушки разных рас, которых безвыходность (а может, и личная инициатива) толкнули на этот путь. И ты чувствуешь себя победителем, вдавливаешь шлюху в кровать, и несколько минут думаешь, что ты гиперохеренен. Да что я буду тебе рассказывать, ты же делаешь это регулярно, да? Да. И моя мать была такой. Обычной шлюхой. Итэлия была одной из клиенток, в которую по случайности втрескалась Сильвана.

— Это наверное ужасно — потерять мать, какой бы она не была. Мне тебя жаль...
— Мне не нужна твоя жалость, человек. Она ещё никого не сделала сильнее. Это удел тех, кто не способен справится со своими проблемами сам. А я достаточно самостоятельна. Страх, жалость — это всё, что испытывает дичь. А я — охотник, — глаза Бьянки полыхнули фиолетом в полумраке клуба. — Позволь мне продолжить, человек. Не встревай.