Джефф «Джокер» Моро только что сдал смену второму пилоту и, почесывая затекший от долгого сидения зад, направился к каютам экипажа. На корабле была глубокая ночь — но это трудно определить, глядя в иллюминатор. В космосе нет понятия суток, и со временем забываешь, что где-то существуют восход и закат, яркий полдень и мягкие сумерки...

Только цифры на электронном табло высвечивают единое галактическое время. Два часа, тридцать семь минут. Поздно. «Нормандия SR-2» непривычно тиха — он любил ночь, когда большинство членов экипажа спит, когда смолкают шаги по стальным переборкам и стихают голоса, и слышно только тихое урчание двигателей...

В такое время можно побыть самим собой. Помечтать, подумать. Сдернуть порядком надоевшую беспечную маску неунывающего шутника... Джокер спустился на кухню, налил в кружку горячего чая, присел к столу, отхлебнул. Сегодня она опять приходила. Как всегда, скрестив руки на груди, и прислонившись к стене спиной, спросила как у него дела — не машинально, нет, она всегда была искренна. И посмеялась над их очередной перепалкой с СУЗИ. Незаметно для себя он стал нуждаться в ее приходах. Каждый день. Это стало необходимо, как воздух. Видеть ее глаза и слышать такой волнующий, чуть с хрипотцой, голос. Видеть ее улыбку... Каждый раз, заступая на вахту, он ждал вечера — она обычно приходила по вечерам. Сидел, натянув на себя маску безразличия и беспечности, тогда как все внутри у него сжималось от мучительного ожидания. И вот, наконец, сзади раздаются ее легкие, но решительные шаги и голова идет кругом от простой фразы:

— Как дела на мостике, рулевой? — и ее голос так бодр, так силен, словно весенний ветер с гор...

Джокер встряхнул головой. Вот дерьмо! «Как дела?» Да какие у него могут быть дела?! Щелкать кнопками, препираться с ИИ и отпускать шуточки! Дела... Она никогда не рассказывает о своих делах — и лишь изредка, по потемневшим глазам, таким восхитительно-изумрудным, по чуть заметной морщинке между изящных бровей, он чувствует, каково ей приходиться. Что происходит с ней там, на неизвестных планетах, на которые забрасывает их судьба? О чем она думает, возвращаясь на корабль в искореженной, оплавленной броне, с новыми ссадинами на тонком лице и не остывшим еще оружием? О, он бы все отдал, чтобы быть рядом с ней. Чтобы иметь возможность защитить ее... Чтобы никогда больше не пережить того, что пережил, когда увидел ее силуэт, стремительно удаляющийся от разваливающегося корабля, и тонкую струйку воздуха, вырывающегося из-за ее спины... И он вновь слышал свой собственный крик, крик отчаяния и ужаса, вырвавшийся, когда он понял, что она УМЕРЛА.

Она не заслуживала такой смерти. Только не она. Такая красивая, сильная, уверенная, добрая, смелая, жертвенная, принципиальная, дерзкая, умная Джейн Шепард. Она заслуживала покоя и счастья, пусть недолгого, но счастья. Пусть не с ним. Но с тем, кто любил бы ее так, как он... Два года он жил, захлебываясь в собственной вине. Захлебываясь в ее крови. Если бы не его бесполезное упрямство, не его идиотские попытки спасти «Нормандию»... И он уже начал спиваться, не в силах продолжать жить без нее, без корабля, без звезд.

А когда с ним связались из Цербера, и сам «Каспер-Бой», как он немедленно окрестил Призрака, рассказал ему о проекте «Лазарь»... Господи, если бы не голограмма, он бы ринулся к этому надменному, больному деспотией типу с неоновыми глазками и зацеловал бы его до смерти! Она жива, жива! Какое же это было облегчение! Но он не верил, не мог верить, пока не увидел ее собственными глазами и едва сдержался, чтобы не обнять ее.

Ее глаза, такие родные, чуть уставшие. Ее привычка скрещивать руки на груди. Ее усмешка и забавно дергающаяся в разговоре бровь. Ее отливающие медью тяжелые волосы. Ее восхищенный взгляд из-за толстого стекла на изящный корпус новой «Нормандии». И только тогда, стоя рядом с ней в ангаре базы «Цербера», он, наконец, поверил, что она вернулась, как мифический Феникс, такая сильная и красивая, что даже смерть отступила перед ней. И только сеточка шрамов на левой щеке, посверкивающая красным, напоминала о пережитом. Но и шрамы со временем затянулись, и только в глубине глаз иногда вспыхивали красноватые огоньки — очень редко, когда она злилась. И это было даже притягательно.

И все стало на свои места — она сражалась, собирала команду, продиралась сквозь полчища врагов к своей цели, а он наслаждался новой «Нормандией» и вновь видел звезды... И СУЗИ оказалась не таким уж плохим элементом нового корабля. Он изо всех сил старался оставаться прежним Джокером, отпуская шуточки и втайне наслаждаясь ее улыбкой. Но беспокойство все снедало его изнутри — может быть из-за Коллекционеров, из-за того, что они все ближе и ближе подходили к последнему рубежу... Или из-за того, что он видел, как она и Тейн смотрели друг на друга... Нет, он совсем не против Тейна — дрелл благороден и честен, и наверняка он любит ее — да и как не полюбить! Но, черт его возьми, бедный ящер смертельно болен! А ведь она, словно стремясь причинить себе еще больше страданий, все равно выберет его! Здесь даже Гаррус был бы предпочтительнее... А, к черту, зачем себя обманывать? Ему просто тяжело, до слез тяжело видеть ее влюбленный взгляд, обращенный на другого. Он ни на что надеется и он никогда не даст повода, но, Господи, как же это тяжело!

Джокер вздохнул, отхлебнул уже остывший чай и надвинул кепку глубже на глаза. Но нет, она никогда не узнает о его чувствах. Никогда. У нее и так достаточно проблем. Да и что он может предложить ей? Джокер горько усмехнулся. Он даже обнять её не может, прижать к себе, без риска повредить себе ноги, не говоря уже о большем. Жалкий калека в тени великой женщины. Шут в свите у королевы.

Иногда он начинал мечтать — совсем по-мальчишески, по-детски, о том, как этот саларианский гений, однорогий Мордин, изобретет лекарство от синдрома Вролика и его худые, бледные ноги, покрытые рыжеватыми волосками, станут сильными и красивыми. И он сможет бегать, сможет носить ее на руках, и от души набьет морду сволочи Кайдену. Он никому ее не отдаст. Ни Гаррусу, ни этому верзиле Джейкобу, ни вкрадчивому Тейну. И сделает ее счастливой. Так, как она этого заслуживает...

— Джокер? — раздался за спиной хрипловатый, уставший голос.

Джефф подскочил со стула, рискуя сломать себе бедра, и резко оглянулся. Джейн. С покрасневшими глазами, уставшая. Как всегда, ложится последней.

— Ты чего такой дерганый? Почему не спишь?

— Не спится, — тихо ответил Джокер. Она слегка удивленно посмотрела на него — удивленно, потому что голос его был непривычно серьезным и грустным. Она села рядом, и он ощутил запах ее волос — слабый и сладкий, как запах молодых полевых цветов. Локтем она чуть касалась его руки и от этого прикосновения крупная дрожь прошла по телу — никогда еще она не была так близко. Так невероятно близко... Она прижала пальцы к переносице, устало склонив голову. Он заметил на ее ногте маленький заусенец.

Как же она может выносить все это? Как она может сражаться, принимать предательство, поддерживать каждого из них, забывая о себе, и не опускать руки? Он едва сдержался от жгучего желания обнять ее за поникшие плечи и прошептать что-то ободряющее. Что-то ласковое. Сердце заколотилось быстро-быстро, и сразу перехватило дыхание. «А может, пошло оно все к черту?» — лихорадочно подумал Джокер. Вот сейчас, прямо сейчас, он скажет, что любит ее — просто возьмет и скажет! Всего три коротких слова и эта невероятная тяжесть внутри его груди наконец исчезнет. Всего три слова... Что он увидит в ее глазах? Удивление? Насмешку? Брезгливость? Плевать, он должен сказать! Один раз он не успел, но теперь он должен... Его пересохший рот уже приоткрывается, губы и язык образуют первый звук ее имени и сердце резко падает куда-то вниз живота... Но он не успевает. Шепард поднимает голову, откидывает назад блеснувшие темной бронзой волосы, виновато улыбается и говорит:

— Джокер, сделай мне кофе... Пожалуйста.

И Джокер встает из-за стола и идет делать кофе. Горькая улыбка прячется в его бороде. Нет, никогда он не скажет этих слов. Никогда...