— А ты помнишь?..
Шепчет она во тьме, прислонившись спиной к холодной тюремной решетке, и чувствует его спину. Через грубую ткань дорожного плаща, через кольчужные кольца, через шрамы на коже. Чувствует кровью. Здесь холодно, так холодно, что сводит хрупкие кости, но дрожит Йован не из-за этого.
Андерс снова сбежал…
Суллу убили…
Она слышит, как гулко и медленно бьётся его сердце: тук…тук…тук…Лили…Она впитывает в себя это ровное биение, растворяясь в стенах подземной тюрьмы эрла Эамона. Тук…тук…тук…Каллен…
— Нет. Напомни, пожалуйста...
— Какой же ты дурак, Йован.
Горькая усмешка никак не хочет превращаться в улыбку, да и губы предательски дрожат. Они не справились. Она подбирает ноги, прижимая колени к груди, обнимает их одной рукой. И хочется кричать, вопить, лезть на скользкие стены, так или иначе, срываясь вниз.
Девнет сошёл с ума…
А не это ли они делают всю свою жизнь? Рука шарит в темноте, пробирается через железные прутья, чтобы поймать его пальцы. Сжать холодную, слабую руку её Йована, не давая никаких обещаний. Чтобы вновь почувствовать кровью, как тихо плачет душа, пойманная в клетку. Их покалеченная, изнасилованная душа.
— А ты, как всегда, самая умная...
— Как…всегда…
Она должна была сделать это сама. Сколько их осталось, которые еще помнят первые рисунки Андерса на страницах старых, как сама Башня, фолиантах? Которые ещё помнят спятившего Баната, круглые сутки дежурившего у склада, охраняя рваные чертежи от крыс? Чтобы жить вне стен башни-тюрьмы, нужно иметь достаточно сил, умение жрать себе подобных. Они просто оказались не готовы к свободе. Глупые, наивные дети Круга…Взрослые дети, отказавшиеся взрослеть.
Веррас стал малефикаром.
Брикам повесился перед Истязаниями
Эвду ищут до сих пор
Она медленно поворачивается, на миг, отпуская его руку, садится на колени и крепко обнимает за плечи, обжигая холодным металлом грудь под кольчугой и мантией. Она не плачет – нельзя плакать сейчас, не при нём. Глупый Йован не должен думать, что она может из-за него плакать. Он вообще не должен думать, что она может это делать. И она зарывается носом в волосы малефикара, вдыхая едкий запах отчаянья и крови, яда, которым он отравил Эамона.
— Беги…— шепчет она срывающимся голосом, грязными пальцами впиваясь в складки его мантии, — Беги без оглядки, не останавливайся нигде надолго. Я всё сделаю, Йован. Они – просто люди, они поверят и забудут тебя. А потом…потом…Я сама найду тебя.
Она закрывает глаза и целует его в затылок. Её Йован. Маг. Отступник. Малефикар. Брат. Они будут сильнее, друг для друга. Они всё переживут: гражданскую войну, Мор, храмовников, церковь, Круг.
— Ты…видела море? Я всегда мечтал увидеть настоящее море. Думал, покажу его Лили, домик на берегу построим. Чем пахнет море?
— Не знаю. Я же никогда там не была. То есть…у моря.
И снова галдящая тишина. Тяжёлый топот рыцарских сапог над головами, крики прислуги и смех…Кто-то ещё умеет смеяться.
— Жаль. Побывай там, ладно, за меня. И, пожалуйста, найди Лили. Скажи ей…Скажи, что я не хотел, чтобы так получилось.
— Йован, пожалуйста…
— Когда-то у нас было время. Жаль, детство быстро проходит…Иногда я думаю, что нам вообще не стоило рождаться. Что все мы – мертвецы от рождения. А когда решаемся ожить, они убивают и наши тела. Убей меня, Амелл.
Сулла…Девнет…Веррас…Брикам…
Война уже началась. С первых каракуль Андерса, с первых криков Суллы, с экспериментов Верраса. А Йован не умеет быть воином.
…Ульдред…
— Мне жаль…
Шепот на грани немых движений губ. Мягкое, почти интимное, касание мозолистых пальцев области сердца. Он не почувствует боли – убивать оружием дело варваров, она сделает всё так, как надо. Как всегда. Ни вскрика, ни шороха. Теперь можно плакать. Вцепиться в стальные прутья пальцами и завыть, как подстреленная собака, причитать и трястись от острого холода. Умереть вместе с ним, вместе со всеми. Их война проиграна, потому что выигрывают только сильные. А сильные всегда хотят жить.
…Йован…