Я просыпаюсь рано. Обычно, если нам надо подниматься, тихонечко бужу Зеврана, нежно поглаживая его по щеке. Мои пальцы привычно повторяют в своём движении линии татуировки от виска, но всякий раз я прикасаюсь к ним будто впервые, с таким же затаённым трепетом. И зачастую, мой милый друг встаёт не сразу, а сладко так потягивается, побуждая, самое малое, к поцелую. Бессмертная Силейз! Я так люблю его…
Сегодня я его не потревожу.
Когда стало совсем светло, Зевран нашёл меня в кабинете, в своём любимом кресле, как он того и опасался накануне. Ну, что ж, хотя бы не голым. Но именно с той, ненавистной ему вещью – передо мною письмо Алистера.
- Так-так, с ранья они уже вдвоём! Так не терпелось?
Я не желаю отвечать на эту провокацию и отвожу взгляд: опять может начаться перепалка. Что ему до письма? В конце концов, оно для меня. Но его не обманешь. Тон меняется.
- Эв, что случилось?
- Гарда больше нет.
- Что? Вот беда. Такой забавный пёс! Они с Тейрином говорили на одном языке. И как этот оболтус не сберёг беднягу?
- Никак. Зевран, Гард умер… от старости.
Воронам непривычно это понятие: до старости почти никто из них не доживает. Поэтому Зевран даже не знает сразу, что мне сказать: какая, в баню, старость? Но всё-таки находится:
- И правда… я даже не подумал: собаки ведь живут так быстро. Вот наша Розка, что на кухне. Казалось бы, совсем недавно ты приволок её щеночком, а у неё самой уже щенки. Ох, Эв, да ты же их ещё не видел! Пойдём, пойдём, на это стоит посмотреть.
Как он всегда мигом придумывает выход! Да, это мой Зевран.
Вскоре мы возимся с потешными щенятами, едва раскрывшими глаза, и образ Гарда – боевого пса с душою резко противоположной его внешности, становится воспоминанием и отпускает. Семь с лишним лет назад, отбывая из Амарантайна, я почему-то верил, что ещё когда-нибудь его увижу, а вот, уже две луны, как пса нет в живых, а я не знал. Вся боль потери досталась Алистеру. Я напишу ему попозже, чтобы разделить остаток скорби. И обязательно про Розкиных щенков.

Тотчас же после завтрака Зевран собирает лучших Воронов у себя в кабинете. Когда я там появляюсь, он просит меня рассказать всё, что я знаю о ребёнке леди Бриссон. Детально обсуждается план поиска. Спустя ещё пару часов его эмиссары уже в пути. Мы остаёмся одни в комнате, и я довольно долго наблюдаю, как мой друг поглаживает медальон.
- Зев, что ты чувствуешь?
- Не знаю толком. Кажется, жизнь приобретает новый смысл.
- Теперь у тебя есть для чего жить.
- У меня есть для чего жить с той ночи, как ты, в сердцах, избил меня в палатке за мои выходки. И что, раскаявшись, сказал мне после. О моей свободе, о том, каким я хочу быть на самом деле.
- Не лучшее воспоминание.
- Лукавишь сам с собой. Ты тоже тогда понял, что хочешь навсегда со мной остаться. Нет, ты в меня влюбился ещё раньше.
- Не буду спорить.
- И незачем.
Он снова прячет медальон с портретом мальчика в шкатулку, но вряд ли может сейчас думать о чём-нибудь другом.
- Зев, мы найдём его. Что я могу для тебя сделать?
- Разве что помолиться древним богам. Они тебя, бывало, слушали.
- У него уже есть могучий покровитель. И не один. А кроме шуток? Разве ты не намерен сам вести поиски? Я думал, тебя не удержать на месте.
- Но это ведь начнётся со дня на день. Ты полагаешь, я способен оставить тебя одного?
«Это» - тяжёлый приступ, вроде лихорадки, который раз в году на два-три дня превращает грозного Долийского Палача в беспомощную развалину. Примерно в то же время, когда я заразился скверной в склепе. В юности, помнится, я был сильнее прочих эльфов клана, но, приняв участь Серого Стража, ещё заметно увеличил свою силу. По-моему тут явно связь не столько с моим мастерством бойца, сколько с воздействием таинственного яда, ставшего частью моей крови. На меня этот страшный дар действует значительнее, чем на прочих Стражей, я полагаю, потому, что я, по сути, принял скверну дважды. Впервые – там, в этом проклятом склепе, и после, выпив чашу с кровью порождений Тьмы, я был уверен, что это не убьёт меня, а сделает сильнее. И вот расплата за мои способности, что настигает меня каждый год. Мне становится почти так же плохо, как и тогда, когда я чуть не умер, и ничего не помогает: надо лишь переждать это и отлежаться.
- Ведь из-за этого ты и прервал свой поиск. А так бы точно, не ты, а я сидел нынче с письмом, отосланным откуда-нибудь из Тревизо, в лучшем случае, и тщетно пытался догадаться, зачем же тебя туда понесло. Нет, это надо было – не сказать мне сразу!
- Всё ещё сердишься?
- Ещё и как! - в его глазах сверкают солнечные зайчики, он почти счастлив.
Сколько же раз он начинал, как будто в шутку: «Давай усыновим сиротку?» Почти всегда, как подавал милостыню, или отсылал подарки в приют. Но я-то знал, что шутки шутками до времени и мне когда-нибудь придётся поддержать его в этом желании. Чужой ребёнок? Я боялся этого: возьмёшь в лесу волчонка, вырастишь, привяжешься к нему, а он потом зарежет твоих галлов и удерёт обратно в лес. Долийцы знают это и не пытаются спорить с природой. Кто может догадаться, что понамешано в его крови, с которой не поспорить? Зевран прекрасно относился к детям, наверняка, он бы завёл когда-нибудь семью, хотя бы для порядка, если бы не встретил меня. И если бы, при всём при том, не сложил голову, что без меня ему уже не раз бы удалось.

- Это довольно глупо, Зев. Что твой приёмыш будет говорить о нас: мой папа и его любовник?
- Какая разница, если он будет счастлив? Эв, у тебя ведь есть ребёнок.
- У Морриган. Наверное, есть.
- И ты не чувствуешь его своим?
- Ночь перед казнью, которую, быть может, соизволят отменить?
- Ты так воспринимаешь это? А голос крови? Ты бы узнал его, если бы встретил, точно. Сын или дочь – не важно. Ты бы сразу понял, что оно, это дитя, твоё.
- Если бы я выведал, где Морриган, то попытался бы узнать. А так – что толку терзаться неведомым?
Терзаюсь. Ещё и как. Но это - только моё дело. Ему и так проблем хватает.
- Поверь, мой храбрый воин, это станет важным, когда задумаешься о своей судьбе, о прошлом. Скажем, лет через двадцать.
- Зевран, скорей всего, тогда меня уже не будет.
- Что ты такое говоришь опять? Прекрати немедленно!
- Мы оба знаем, о чём я. Когда тебе известен смертный час, то жизнь проходит в ожидании приговора.
- Нет, я не так воспринимаю обстоятельства. Ты лучше вот о чём подумай: если нам на роду написано пасть на Глубинных Тропах…
- Нет, не тебе.
- Ох, прекращай нытьё! Я повторюсь: если нам суждено пасть на Глубинных Тропах, плечом к плечу, в один и тот же час, – какой триумф амбиций! Не завершение, а апогей всей жизни.
- Не так торжественно.
- С последней песней. Разве приятнее загнуться от маразма и радикулита?
Это не скоро, слава Митал, если ещё и доживём. Тот факт, что каждый из нас, при видимом благополучии, ходит по лезвию ножа, то и дело, каким-то чудом избегая фатального исхода, почему-то угнетает куда меньше. Пока на это можно закрыть глаза. И я, как со стороны, слышу свою грустную усмешку:
- В твоих устах даже такое звучит красиво.
- Достойный летописи, героический финал – это куда как лучше, чем сжимать в объятиях холодеющее тело, рыдая: как мне теперь жить? Кстати, о теле: пока оно горячее…
- О, Зев…
- Ты что, уже меня не хочешь?
- Тигрёнок, я хочу тебя всегда. Как ты умеешь радоваться каждому мгновенью!

Теперь Зевран, быть может, пересмотрит свои планы на смерть. Мне это по душе.
- Ты мог бы начать поиски сейчас. Для тебя это важно. Я понимаю, как тебе трудно будет ждать вестей, вместо того, чтоб действовать.
- Мы должны переждать, сам знаешь что.
- Обо мне позаботятся.
- Кто? Наша бабка-знахарка? Она и сама еле ноги волочит.
- Пошли за лекарем. А впрочем, мне всё равно мало что помогает. Как-нибудь отлежусь и поспешу к тебе на помощь.
- Эвлар, ты ведь не хочешь, чтобы я уезжал.
И я качаю головой: конечно, не хочу, останься со мной, милый.
- Вот что, переживём твою болезнь, а там и разберёмся, что дальше делать. Вороны, может быть, уже разведают хотя бы в какую сторону мне гнать коня.
Потом он чуть ли не выталкивает меня в кабинет: «Иди, пиши своё письмо. Ведь ты не прекратишь об этом думать, пока его не отошлёшь. И завитушки там на каждой букве позаковыристее нарисуй, пусть Тейрин долго наслаждается, разгадывая, что ты написал. Вот видишь, я уже стал беспокоиться о нём. Давай, живее, а то совсем испортишь мой характер сентиментальностью».

Насчёт письма он прав, надо скорей ответить. Мы расстаёмся до обеда, а после едем на охоту. Вроде бы на охоту. Моя кобыла поработала на славу, пусть отдохнёт и вволю попасётся, поэтому я взял другую лошадь – холёную красавицу чубарой масти: тёмные барсовые пятна на серебре атласной шерсти. Белая грива впереди – так непривычно и ход немного не такой. Прикрыв глаза, можно представить, что подо мною галла – белый олень. Что мне совсем немного лет, я полагаю, что свободен и счастлив. Нет, это сейчас я свободен и счастлив, поскольку сам для себя выбрал этот путь.
Спугнув стайку пернатых и даже разглядев издалека некрупного кабанчика, мы стрелами сбиваем несколько больших цветков тореи. К чему зазря истреблять дичь?
Я вспоминаю другой лес…
- Будь мы по ту сторону моря – постреляли бы по шишкам. Но тут, в Антиве, ели не растут.
- Зато тут много чего полезного растёт. Вот, например, цветущий акинот – яркий такой. Не прикасайся: ядовит. А я возьму, мне может пригодится… Скучаешь? По родине, по лесу?
- Иногда.
- Что, съездим в Ферелден под зиму, чтобы от души продрогнуть, наконец?
- Иди ты!
Суть даже не в словах его, а в интонации. Зевран всегда умеет заставить меня позабыть печаль. И я, хоть научился понимать его иронию и шутки, не знаю когда ждать очередного начала игры.
«Вот, посмотри на это». Зевран что-то внимательно рассматривает, будто бы желая и мне показать какую-то диковинку. Когда я подъезжаю едва ли не вплотную, он вдруг обхватывает мою шею, быстро целует в губы и тотчас даёт шпоры своей лошади. «Догоняй!» Под ним Шико – молодой, резвый жеребец, один из сыновей моей любимицы - кобылы Шёлк от призового скакуна. Попробуй, догони такого! Моя серебряная лошадь красива, но не так быстра. Мы безнадёжно отстаём, и всё-таки чувство полёта захватывает безотчётной радостью всё моё существо. Или же, это не галоп, а поцелуй?
Когда я подскакал к конюшне, Шико уже водили по загону.
- Что мастер Араннай?
- Да, вроде, в дом пошёл.

Он в спальне. Он очень соблазнительно полулежит на огромной застеленной кровати, успев сбросить лишь сапоги, и ждёт меня. Край покрывала смят его рукой, приоткрывая огненно-алого цвета простыни. По комнате витает аромат канеллы… он, разумеется, не перебьёт запаха пота после такой-то скачки, но явно тут не лишний. Кому-то надобно отвлечься от своих навязчивых дум. А мне… да я с ума схожу, когда Зевран вот так вот смотрит на меня!
- Эвлар, ты же ведь не всерьёз хотел вчера…
Я чувствую, как крылья носа вздрагивают, и он это заметил.
- … взять меня силой?
Жар поднимается откуда-то из живота и приливает к щекам.
- А что, если всерьёз?
- Тогда…
Я весь дрожу от нетерпения.
- … тогда, не хочешь получить награду за самообладание?
И я рычу от страсти, набрасываясь на него. И снова слышу: «Нет, не надо, отпусти!», но на сей раз это игра, сопротивление притворно. Этот приз мой.

На следующий день уже с утра мне стало дурно, к обеду разболелась голова и меня начало потряхивать. Конечно, лучше всего было лежать и не двигаться, но безделье так невыносимо! Сознание покинуло меня на лестнице, но, судя по всему, я грохнулся весьма удачно. Очнулся, спустя время, под грудой одеял, с холодными компрессами на лбу.
Любимому сегодня не до шуток и, тем не менее: «Вот ты ответь мне: чем я заслужил, чтобы один неблагодарный эгоист испортил моё настроение, свернув себе шею?»
Он умудряется шутить всегда. Он плачет, когда думает, что я не вижу и, обнаружив, что раскрыт, быстро оправдывается: «Мне показалось, ты уходишь. Не уходи, не оставляй меня. Жизнь – не такая уж плохая штука, чтобы бросать её. Не правда ли?» Мне трудно отвечать, но я даю ему понять, что слышу и согласен. Я знаю: ему легче было бы принять эту расплату за меня, чем наблюдать мои страдания.
Мои припадки, хоть и редки, пугают слуг не меньше, как если бы я вдруг обратился в монстра. Наверное, они придают ещё больше таинственности тому загадочному образу, которым наделила меня молва.
Кошмарный, беспокойный сон, тяжкое пробуждение, озноб сменяется на жар, боль судорогой сводит мышцы, закручивает в узел внутренности, выламывает кости. Состояние ужасное. Но каждый раз со мной Зевран. Не знаю, как он себя заставляет так долго сидеть на месте, но если я его не увижу, открыв глаза, наверное, тут же сдохну. Никого ко мне не подпуская, кроме старухи-знахарки, которой доверяет, он занят только мной. Он поит меня ароматными отварами, на время притупляющими боль, и заставляет принимать еду, как говорит, «из клюва в клюв». Наседка ты моя любезная, кто бы поверил, что ты умеешь быть таким? Враги видят в тебе лишь хитрого и дерзкого соперника без принципов и жалости. Они стараются смириться с твоей властью, коли умны, или недооценивают… ненадолго. Друзья, даже те, давние друзья, что были в моей боевой команде во время Мора, знают о тебе лишь то, что им хотелось. Они не тронули твоей души, и ты им не раскрыл своей. Я знаю больше. Я хотел тебя понять и понимаю. Но главное – ты рядом. Ты нужен мне и в радости, и в горе. Сейчас. И даже забываясь очередным кошмаром, я чувствую: ты здесь. Сознание цепляется за эту мысль, чтобы не сгинуть в мрачной бездне, и я ищу опоры по эту сторону бытия, сжимая твою руку.
Через два дня мученье отступает, я быстро прихожу в себя и вскоре обретаю свою силу вновь. Ещё на год.
Спустя несколько дней, Зеврану присылают вести, которые не позволят больше маяться сомнениями и бездействием.

Выхватив у гонца конверт, гильдмастер тотчас же его вскрывает и на лице его сменяется такая гамма чувств, что мне не терпится узнать: дурная весть или же добрая? Я выдержанно жду, когда он соизволит просветить меня, но сегодня это куда труднее, чем я ожидал.
- Зевран?
Что он там шепчет?
- Эльф Эллеан Амаро. Воспитанник, что называется «Приюта для сирот войны» - учебки Воронов, чёрт побери! Антива-Сити – каких-то двести миль отсюда. Он там уже два года, а я… я ничего не знал. Я обходил кожевенный квартал из-за его этой проклятой вони, поскольку ностальгией не страдаю. Больше того…
- Ты говорил, что любишь этот запах.
- Да, он меня влечёт. Как будто против воли. И всё же, мне бы не хотелось вновь оказаться там, бродить по этим улочкам и вспоминать. Хорошее, плохое – всё прошло.
- Так это в южной части города, если считать от порта?
Я мысленно прикидываю расстояние. Мы часто навещаем столицу, обычно по большой дороге и через нижний мост, но в сухой сезон путь может быть короче.
- Если мы срежем через перевал и брод, то отними три тысячи асанов и добрых пять часов пути.
- Эв, я не разбираю твоих вычислений, но знаю, что мы будем там уже через три дня. Нет, никакой кареты – верхом куда быстрее. Ну, вот зачем тебе картинки в атласе? К науке потянуло? Закрой, всё равно там ни демона не понимаешь. У тебя карта в голове, притом долийская. Вот ты и поведёшь. Как предлагаешь - через перевал и брод?
Зев отбирает сборник карт, легко находит нужную, быстро проводит пальцем линию. Всё, он больше не может усидеть на месте. Он уже там – в Антива-Сити.
- Эй, Рикко! Рикко, чёрт тебя возьми! Шико и Шёлк сюда!
- Прямо сюда? – хихикает его охранник и главный по конюшне, увешанный серьгами и цепочками, как майское дерево лентами.
- К переднему крыльцу, болван!
В его ругательствах ни капли злости: всё так, по ходу жизни и от избытка чувств.
И, выпроводив Рикко, тянет меня в комнату: «Пойдём, переоденемся. Ведь ты… Эвлар, ведь ты со мной поедешь?»

Из весьма сдержанных воспоминаний о нелёгком детстве, я понимаю, что Зевран отнюдь не рад тому, где именно нашли Эллеана.
Когда, с очередным упоминанием об Alma-mater его взгляд останавливается на мгновение, я чувствую, что для него прошло гораздо больше времени.

- Убийца. Посмотри в его глаза – убийца! Ловок, как лиса, и так же смел и жаден. Лови монету! Видишь – реакция как у змеи. Ох-ох, мы о тебе ещё услышим на старости лет.
- Убийца, думаешь? Ну, разве что кинжал и яд. Косточки тонкие, навряд ли будет крупным и сможет выйти на открытый поединок. Зато уже читает хорошо. Я полагал, что стоит обучить его игре на лютне, подделке почерка и шпионажу.
- Нет, бард - это для него слишком мелко. Хотя, любовник – однозначно. Само изящество. Самый высокий класс. Природа постаралась, а мы только подправим.
- Так может тогда проще потом продать его в бордель?
- Там и нашёл. Он уже кое-что умеет, верно? Иди сюда, малыш.
- Не надо, мастер, меня целовать! Вы грубый! Отпустите!
- Ты охренел? Пусти, сломаешь ему что-нибудь. Он ещё маленький.
- Зато кусается! Щенок!
- Это не повод искалечить перспективного воспитанника. Сколько ты отдал за него?
- Три золотых. Он будет милостыни больше подавать, если брыкаться перестанет. И выкуп даст такой… Да забери его в казарму и объясни доходчиво, что надо слушаться.

«Поклон и отступай одновременно. Спину ровней. Ты должен сохранять достоинство, даже склоняясь. Клиент не любит гордых, но хочет чувствовать, что ты сильней и всё же подчиняешься, как лошадь, которая ему послушна. Не напрягайся. Ещё раз».
Спокойнее, Зев, у тебя получится как надо… Не обращай внимания на надзирателя у выхода, на то, что он нарочно громко хлопает себя по голенищу упругим стеком. Тебя ведь это не смущает, верно? Вот, молодец: сегодня тебе не придётся спать на животе.

Не раз мне доводилось слышать что-то вроде: «Как бы сложилась моя жизнь, если бы мать была жива? Если бы убийства не стали моим ремеслом? А мне ведь нравилось: ты всегда прав, тобою восхищаются, тебя боятся, ты можешь делать то, чего нельзя другим (только не вздумай, что смеешь сам это решать!). Или я просто принял это, поскольку жизнь меня не спрашивала. И я не видел смысла рассуждать: а что бы стало, если…
Быть может, мне бы не пришлось так долго ждать, чтобы понять себя… Но ведь тогда бы мы с тобой не встретились».
Сейчас, во время сборов, я слышу только нервное бормотанье вполголоса: «Как эту стерву угораздило отдать туда ребёнка?»

Буквально через час мы выезжаем в сторону моря. А дальше…
- Его зовут Эллеан, - как песню повторяет мой любимый. - Эв, как ты думаешь, какой он?
- Ну, судя по портрету, сейчас такой же, как и ты лет в десять.
- А ты думаешь, что я был подарком в этом возрасте? Эвлар…
- Да, дорогой мой?
- Эв, я… боюсь. Что если он меня невзлюбит?
- Зевран, я полагаю, в этой стране десятилетние мальчишки осведомлены, кто такой Гильдмастер Дома Воронов. Это должно его хотя бы заинтересовать.
- Когда его наставники узнают, кто он, одни будут стелиться перед ним травой, другие… могут сделать мне большую гадость. Эв, что если его похитят мои враги?
- Мы это сами можем сделать.
- Верно. Кто хватится исчезнувшего сироты? Мы никому не будем говорить, зачем всё это мне понадобилось. Вообще, пока незачем всем подряд об этом знать.

В столице у Зеврана, конечно, есть хорошая квартира. Но свои люди тотчас же ему предоставляют неприметный домик, поскольку он тут неофициально, рассказывают кучу новостей и ждут распоряжений. Ворон по имени Кирк Ларго ловит каждый жест хозяина. За то, что он вышел на след, ему блазнится если не повышение, то уж наверняка прощение за некий мелкий прокол, и он теперь в лепёшку расшибётся для Зеврана, чтобы не упустить удачу. Воспитанников теперь держат в бывшем монастыре за городом, если я понял правильно, из-за того, что, якобы, старое здание пришло в негодность. Но есть такая версия, что дети подожгли его. Да уж, «хорошие детишки»… Наш Ворон быстро договаривается с кем-то из учебки, ведь босс не собирается светиться там, и уже докладывает моему другу: «Наставник вышлет мальчика после обеда с поручением в город. Вам нужно только встретить его на дороге. Всё правильно, босс Араннай?» Зевран чуть снисходительно кивает и делает небрежный жест - иди, мол. Но как только разбойник исчезает, волнение берёт верх и, чтобы заглушить его, Зевран вцепляется в меня, как утопающий, и несколько минут мы стоим молча, обнявшись крепко-крепко.

Нечасто доводилось видеть моего друга растерянным. И это был тот самый случай, когда ему действительно потребовалась помощь.
- Эв. Я не в состоянии соображать. Как я с ним встречусь? Что я ему скажу?
- Уж ты за словом в карман не полезешь.
- Браска! Я - как невеста перед брачной ночью! И тут ещё эта разборка с проклятыми контрабандистами – совсем некстати. Мне надо самому там побывать.
- Но как же… Отложи своё срочное дело. Сейчас нет ничего важнее Эллеана.
- Ты, вот что, встреть его и приведи сюда, я обернусь за это время. И… знаешь, для начала сам поговори с ним.
- Интересно, что скажу ему я?
- Ну… правду. Не всю, конечно. Просто пусть он уже знает, когда мы встретимся. Не вздумай напугать его. Ты слышишь?
- Я быстро. Подъеду ближе к зданию, но так, чтобы меня оттуда не заметили, и привезу его сюда. Зачем мальчишке преодолевать пешком такое расстояние?

Заговаривать первым не пришлось. По уговору с Кирком Ларго, наставник выслал мальчика по делу в центр Антива-Сити. Опекунам «сиротского приюта» не надо знать, что мы тут ищем, да и вообще, что Араннай посещал город. Узнают в своё время.
Когда я преградил мальчишке путь, верхом на лошади, он среагировал как все: слегка опешил, соображая, что тут что-то нехорошее, но убегать от конника бессмысленно. Я спрыгнул на дорогу и приблизился к нему, с удовольствием читая в огромных, искрящихся солнцем, глазах не страх, а любопытство. Но его взгляд давно не был наивным. Он меня разглядывал, оценивая ситуацию, и размышляя, вероятно, что делать дальше и вдруг, так непосредственно, воскликнул: «Ох, яйца огровы! Да это же Палач! Наши треснут от зависти, когда я им скажу!» И всё-таки - ребёнок. Набравшийся культуры у портовых грузчиков да хулиганов, и не вполне, возможно, понимающий, что он сейчас сказал. Важно, что это выразило его удивление. Поскольку я молчал, выдерживая паузу, Эллеан Амаро насторожился. Через секунду, собрав мысли, он мне выдал:
- Ты же… Вы, сударь, конечно, не за мной? Ума не приложу, кому я перешёл дорогу! – последнее прозвучало насмешкой.
- Я не наёмник, а палач. И всё-таки я за тобой.
Пугать его мне не хотелось, но коль ты выбрал взрослый тон, малыш, поговорим по-взрослому. Впрочем, откуда мне знать, как надо говорить с детьми? Я сам рано расстался с детством и почти не общался с теми, кто мне по пояс. Зато они, как выяснилось, прекрасно знают, что вряд ли по Антиве разъезжает, верхом на грозной чёрной лошади, второй долиец с татуированным лицом и необычной золотой серьгой, в доспехах и с двумя мечами за спиной. И репутация моя у них не лучше, чем у больших, тем более, что дети суеверны, и если даже взрослые распространяют слухи, что моя лошадь пожирает человеческое мясо, а я пью кровь… Хотя, я ведь действительно пью кровь, бывает. Ну, правда, не живых людей, а только что забитых кур и поросят, но это весьма добавляет популярности. Э… то, что я сейчас сказал себе, смешно? Не очень, вероятно. Маленький эльф сейчас, по-видимому, проворачивает в своей светлой головёнке примерно то же самое. Хоть он и потрясён подобной встречей, но вряд ли рад.
Переживёт. Быстрый взгляд в сторону: куда бежать? Вокруг чистое поле. А тот, о ком он, верно, слышал много неприятного, подходит ближе.
- Ножи отдай. Поговорим - потом верну.
Если «потом», оно, это «потом» всё-таки обещает быть.
- Ну, что ж, я проиграл. Надеюсь, работорговлей Вы не занимаетесь? – так щебеча, он отцепляет нож от пояса, передаёт мне и, вздохнув, тянется к сапогу.
Вдруг резко выпрямляется. Вот это выпад! Если бы я позволил обмануть себя невинным личиком, сейчас валялся бы, согнувшись пополам: детёныш собирался двинуть меня головой. Внешнее сходство – только ли? Уверен, Зевран, в его возрасте, запросто выкинул бы подобное, едва запахло жареным. Его характер, его кровь. Я крепко прижимаю к себе маленького негодяя и понимаю, что уже люблю его, как собственного сына.
Легко забросив мальчика на лошадь, я забираю второй нож из его голенища. Тот, первый, явно выдан из арсенала «Приюта для сирот войны»: на кожаном чехле печать – ворониха в гнезде. Какой цинизм! Стало быть, парень заслужил привилегию появляться на улицах вооружённым. Второй кинжал тщательно выточен из твёрдой древесины (может, из ножки табурета?). Мало того, что такое, странное на первый взгляд, оружие вполне сгодится для прямого назначения, оно достаточно красиво сделано, являет знак определённой гордости хозяина, и вряд ли им когда-то будут резать хлеб.
- Об этом, полагаю, знаем только мы?
- Подумаешь, он деревянный.
- Мне не хотелось бы, чтоб кто-то ткнул меня в шею такой занозой, пока не выяснит, в чём дело.
- Я и не думал.
И на мгновение переключился, запуская пальцы в гриву Шёлк.
- Чёрная лошадь Палача! С ума сойти. Я уже сам себе завидую. Ну, что же дальше, сударь?
Я веду лошадь за собой, а Эллеан, тем временем, соображает, насколько хорошо или не очень его положение. Наверняка, кроме страшилок-выдумок, он знает и о всяких вполне реальных ужасах, которые могут случиться с маленьким эльфёнком, которого невесть куда увозит взрослый дядя. Силой меня не одолеть, хитрости не поддался. Мальчонка осторожно подёргивает меня за косичку на виске и делает несчастное лицо:
- Мастер Палач, пожалуйста. Вы ведь меня отпустите? Иначе, если я опоздаю к ужину, он ждать меня не будет, а если и к отбою задержусь, наставник изобьёт меня.
О, Митал, что тут бить? Его щелчком прикончить можно…
- Разве твой наставник не знает, что Зевран Араннай не позволяет жестокости с воспитанниками? Если вдруг тебя ударят не по делу, или больше двух раз подряд…
- Простите, сударь, маэстро Араннай, хоть и гильдмастер Дома Воронов, но вряд ли проникает взглядом сквозь все стены. Нет, правда, у меня ведь куча дел. Вы думаете, кто-нибудь поверит, что какой-то Лео Амаро был похищен самим Долийским Палачом?
- Ведь твоё имя - Эллеан.
- Я в курсе. Мало того, что эльф, да ещё и со старинным именем. Из сказок, что ли, его вычитали те, кто нарекал меня так?
- Меня зовут Эвлар. Тоже эльфийское. И можешь обращаться ко мне на «ты».
Он от души хохочет и после, совершенно знакомым тоном, заявляет: «Даже если после этого, Эвлар, ты снимешь мою голову и отошлёшь её в мешке в учебку, чтобы порадовать наставника Вимора, оно, зараза, того стоило!»
Вимор – надо запомнить. Я останавливаюсь, оборачиваясь, чтобы увидеть, что это дитя почувствует, услышав:
- Ты не Лео Амаро, а Эллеан Араннай, меня прислал за тобой твой отец.
- Тут, если можно, поточнее. Отец, который может выслать за мной Палача?
- Его имя уже упоминалось. И, полагаю, мне не нужно объяснять, кто это.
Не нужно. Эллеан переживает новость, но детский мозг работает иначе.
- А мать у меня есть? Отец – это такое дело… я ещё не вполне разобрался, у всех ли есть отец и для чего он нужен. Но мать-то обязательно нужна, иначе вовсе не родишься.
- Если бы у тебя была мать, позволила бы она отдать тебя в такое заведение?
Позволила, малыш. Она устроила твою судьбу, как сумела, потому, что больше не могла тебя прятать от своего влиятельного покровителя. Встречаться с тобой раз в полгода и всё время дрожать, что тайна раскроется.
Его ноги не достают стремян, те шлёпают кобылу по бокам и это ей не нравится. Она приплясывает, приглашая поскакать. Подвинув пацана в седле вперёд, сажусь за ним и чуть приподнимаюсь в стременах.
- Держись за гриву крепче.
Кобыла делает буквально пару тактов рысью и рвётся в бешеный галоп. Эллеан даже вскрикнул от ощущенья такой скорости. Ветер свистит в ушах, копыта рубят землю, будто передавая мощь лошади тому, кого она несёт, и дух захватывает от полёта.
Мы пролетаем вскачь асанов двести, затем придерживаю Шёлк, а к городу мы подъезжаем шагом, конечно, чтобы успокоить скакуна и собственные нервы. Мне кажется, я чувствую удары сердца Эллеана через драконью кожу и металл доспехов. Даже если мальчику доводилось ездить верхом, то вряд ли так стремительно.
Восторг, испытанный во время скачки, медленно остывает и уходит в память. Такое впечатление не забудешь. Но Эллеан внезапно возвратился к оборванному разговору.
- Мать должна быть.
- Была, конечно. Но её больше нет.
Ещё бы! Совсем недавно я казнил твою мать по велению твоего отца, не дав ей слова вымолвить. И если бы не медальон, мы не скакали бы сейчас на лошади к твоей новой судьбе. Когда-нибудь ты и об этом узнаешь, мой эльфийский принц. Когда уже не будешь издали восхищаться именем Долийского Палача. И что мне тогда делать?
Мы прибыли, вот этот дом. И шторка в окне дёрнулась. Я останавливаю лошадь, спешиваюсь, снимаю пацана на землю, не выпуская его ни на мгновение, и припадаю на колено, чтобы быть вровень с ним.
- Смотри на меня, Араннай, Эвлар Махариэль – друг твоего отца, а значит, и твой друг. Потому никогда не пытайся меня обмануть. Тогда я буду предан тебе, как и ему.
Сейчас, кажется, он напуган куда больше, чем в начале нашего знакомства, и выдаёт это, невольно облизнув губы, пересохшие от страха, но тут же берёт себя в руки.
- Значит, сработаемся. Я не лгу тебе, а ты устраиваешь так, чтобы я вовремя вернулся в эту паршивую учебку. Дело есть дело. Уговор есть уговор.
- Ступай туда, поговори с отцом.
- Мне нужно отдать эти письма.
- Давай сюда, я сделаю.
Я подтолкнул его к двери, уверенный, что Зевран нас заметил. Сейчас, должно быть, его сердце колотится не более спокойно, чем у Эллеана во время скачки.

Вернулся я довольно быстро, застал обоих, как-то неловко сидящих по обе стороны стола перед окном. Молча передал детёнышу конверт, который мне вручили в обмен на его письма. Что там? Любовные послания к маэстро Вимору? Немного лириумной пыли? Неплохо бы узнать, но мне, честно говоря, плевать на это. Ах, да, ещё твои ножи, мой мальчик, вот. Он тотчас же встаёт со стула и – сразу к двери.
- Эллеан, подвезти тебя?
- Он сам дойдёт.
Пацан скрывается, я озадачен.
- Поехали отсюда.
- Что? Ты не заберёшь его?
- Он не хочет. Эв, с ним так трудно говорить. Знаешь, что он мне заявил прямо с порога? «Где ты был столько лет? Ты был так занят, что, не мог сказать своему сыну что он – не сирота?» Нет, мы поговорили всё-таки. Неплохо так поговорили, могло быть хуже. Уже не помню, что я врал, но меня просто огорошило: «Это моя судьба. А я хочу быть Вороном».
- Будешь спрашивать ребёнка?
- Да, буду. Я должен уважать его решение.
- Ты должен просто увезти его отсюда. Зев, ты ведь понимаешь, что…
- Что?! Я лучше тебя понимаю! И ещё понимаю, что если я не дам ему свободы выбирать, то получу неблагодарность. Нет, я не ожидал, конечно, что он повиснет у меня на шее…
- Я всё-таки провожу его хотя бы до тракта.
- Давай. Пока соберу вещи и своего коня.

Догнав Эллеана, я несколько минут шагаю рядом с ним. Ни слова. Всё-таки он ребёнок и первым не выдерживает этого молчания.
- Ну, начинай меня воспитывать.
- Ещё чего.
Он что-то буркает себе под нос, не разобрать, но вслух этого не произносит. Конечно, ему хочется поговорить, и он взволнован таким приключением, но Вороны умеют держать себя в руках, даже такие маленькие.
Чтобы это состояние не давило, я вспомнил небольшой эльфийский стих, прочёл его напевным слогом, и только собирался его перевести…
- Ты идёшь под деревьями, где каждый лист… - Эллеан запинается, и я подсказываю:
- Совершенство.
- Там, над листьями – небо, которому нет описания. И ты чувствуешь… их красоту?
- И ты чувствуешь власть красоты.
- Власть красоты… - ему это понравилось. Но разговор не может продолжаться ни о чём. Сейчас моего собеседника опять нужно взбодрить.
- Мало того, что эльф и со старинным именем, так он ещё и родной язык знает!
- Сейчас ты надо мной смеёшься что ли?
- Не над тобой. Над пошлостью жизни, как научил меня твой отец. Впрочем, я не закончил: и этот эльф… кстати, он собирается стать Вороном. Кому же он так хочет перерезать горло? Своей судьбе? Не вздумай дуться на меня, ребёнок. На Палача не стоит обижаться, поскольку он и сам не обижает никого зазря. Ну, посмотри сюда. У тебя дивные глаза, Эллеан, но почему-то грустные. Когда мы встретились недавно, ты смотрел совсем не так. Сначала – интерес, затем – печаль. Быть может, ты и не хотел узнать ответ на те вопросы, которые не раз обдумывал… Впрочем, сейчас не время говорить об этом. Ну что, идём? Ты лучше расскажи, кто научил тебя такой красивой речи. Не грузчики в порту?
- Ещё давно… у меня была то ли тётка, то ли нянька. Я её песни помню. Необязательно кого-то спрашивать, что означает это слово. Ты знал, что существуют такие словари, по которым можно узнать всё, что хочешь?
- Любишь читать?
- С книгами проще, чем с людьми. В монастыре есть старая библиотека. В дальнем крыле. И старуха, которая там живёт, время от времени подсовывает книжки тем, кому они нужны. Только ты ведь не скажешь никому?
- Что за паршивый мир, где мальчик скрывает своё истинное имя и вынужден стыдиться своего ума? И кто делает этот мир таким? Разве Создатель?
Дальше мы вновь идём в тишине.
Возле тракта я остановился. Эллеан прошёл дальше, потом оглянулся на меня, ещё по сторонам, чтобы убедиться, что нас никто не видит.
- Я тоже не трепач. Даже ребята не узнают, что было сегодня. Он… Зевран Араннай сказал – это тайна.
- Надеюсь, тайна, важная и для тебя.
- Я больше не буду отзываться на Лео.
- Отлично. Это всё?
- На самом деле ты – хороший.
- Кому как. Я всё-таки – Палач.
Он понимает этот мрачный юмор и дарит мне улыбку на прощанье.

Осёдланные лошади ждут во дворе. Кирк Ларго, стерегущий их, встаёт с лавочки при моём появлении. Зевран, видимо, в доме.
Крепко обняв его, я прерываю бесцельное метание по комнате и чувствую, как он тревожно дышит. Мне жаль его, я глажу его по спине и зарываюсь в его волосы, вдыхая родной запах. Я здесь, любимый. Какое-то время ему необходима эта безмолвная поддержка, потом он отстраняется. «Нельзя форсировать такие вещи. Я встречусь с ним попозже. Может быть, через месяц или два. Пускай переживёт, подумает. Мне нужно, чтобы он сам решил отправиться со мной». Даже не буду спрашивать: а если… Зевран может переупрямить даже сам себя, и я не сомневаюсь, что рано или поздно он достучится до Эллеана.
- Хочешь, останусь здесь и стану его тенью?
- Нет. Ни к чему. Он в относительной безопасности. За ним присмотрят мои проверенные люди.
- Сердце твоё не успокоится, пока он не приедет в «Рагнателу».
- Оно теперь, похоже, никогда не успокоится.
Мы выезжаем через несколько минут, и остановимся только в пригороде на другом конце Антива-Сити.

В гостинице «Гвоздь и подкова» мы ужинаем в самом лучшем номере. Матово поблёскивает поддельное серебро, свечи рассеивают уютный полумрак, но романтикой и не пахнет. Потом Зевран уходит. Я ни о чём не спрашиваю. Не удивлюсь, если потом расскажет, как он гулял по крышам.
Жаль этой ночи. Две следующие, как и в пути сюда, нам предстоит провести под открытым небом – так скорее, по тайным тропам, доберёмся до тракта на Селени, а там уже рукой подать до нашего поместья.
Зев появляется посреди ночи. Через окно, естественно: я запер двери изнутри, слабо надеясь, что он постучит. Сон сразу как рукой сняло от дуновения ночного бриза. Я не люблю этот тревожный морской запах, лес мне милее. Хочу вновь поскорее оказаться в «Рагнателе», которая мне стала домом. О, ты чего-то хочешь Эвлар Махариэль? Бывает…
Когда любовник оказывается рядом со мной, я ухватился за надежду всё-таки отметить эту ночь чем-нибудь, стоящим внимания.
- Что, там прохладно? – я почти уверен, что он ответит: «Да. Согрей меня», и тут уж не заставлю повторять. Но Зевран говорит совсем другое:
- Он справится. Эв, как ты полагаешь?
- Конечно. Он ведь – Араннай.
- А, брось. Я сам не знаю, кто мне дал эту фамилию.
- Ты её создал сам.
- Угу, и сумел отчаянно прославить. Не без тебя.
- Я что-нибудь за это получу?
На самом деле, сегодня мне не нужно от него ничего, кроме ощущения, что ему хорошо, что он отбросил все тревоги и наслаждается избытком удовольствия, пока способен чувствовать, пока блаженная истома не унесёт его в мир сладких грёз. Хочу ласкать его без всякой меры. Хочу заставить его отрешиться ото всего на свете, кроме чарующего упоения нежностью, которую желаю ему подарить.
Забудь сейчас об Эллеане, Зевран. Он теперь далеко отсюда, он спит сейчас. А может, нет… Может быть, он переживает не меньше твоего. Как это знать? Но вот, рядом с тобою тот, кого ты любишь.
Он, как всегда, будто читает мои мысли.
- Эв, ты даже не думай… это… Любовь не делится на части, она растёт.
- Подозреваешь, что я стану ревновать к твоему сыну?
- Не станешь?
- Это же – наполовину ты. Я буду делать всё, чтобы вы оба были счастливы. Ты чувствуешь, невзирая на неудачу, что всё это было не зря? Ты рад, что встретился с ним?
- Куда уж лучше! Огрёб по полной.
- Да уж. И полегчало?
- А что? Не смейся. Впрочем, самое время посмеяться, вскоре будет не до того. Чувствую, проблемы с этим парнем только начинаются.
- Так он же – Араннай.
- Эвлар, нет, правда, несмотря на фиаско, это так… потрясающе.
- Только не говори, что теперь долго не заснёшь.
- Тебе бы этого хотелось?
- Ещё и как…
И больше не жду приглашения к танцу безудержной страсти.

Потом, в пути, мы стараемся не задевать волнующую тему и ведём себя, как обычно, когда ещё не знали о существовании Эллеана Аранная.
Уже через три дня, когда мы приближаемся к усадьбе, Зев первым заговаривает о нём. Даже не называя имени, как будто продолжает свои мысли вслух.
- Знаешь, Эв, что спасло наш разговор? Ты. Мы больше всего говорили о тебе: «А правда, что Палач…»
- И от меня есть польза. Надо же, как странно!
- Нет, Эв, я не шучу сейчас. Я потом понял: кто такой для ребёнка гильдмастер Антиванских Воронов? Какой-то важный и богатый, но скучный тип. А вот Палач – фигура увлекательная, почти что сказочный герой. Оказывается, он кое-что уже слыхал про пятый Мор, про Архидемона и Порождений Тьмы. Зато не связывал Героя Ферелдена и Палача. И, кроме прочего, он знает о тебе такие вещи, которые бы очень удивили тебя самого. Возможно, ты его пленил уже при встрече, и на меня у него просто не хватило душевных сил в тот день. Создатель, я не представляю, как мыслят дети.
- По-моему, именно вот так, как ты сейчас. Все их обиды и восторги во власти обстоятельств, какими они их себе представили, и трудно поддаются объяснению.
- Я опасался только одного вопроса. Но, видимо, он отложен на сколько-нибудь лет вперёд: пока его не очень интересует эта сторона…
- О его матери?
- О нас с тобой.
- Я полагал, тебя другое должно волновать. Когда мы вновь туда поедем, чтобы забрать его?
- Поедем? Ну, допустим, через месяц, если ничто нас не задержит. Попробую опять с ним встретиться. А вот забрать… Когда он сам захочет.
- Я бы не стал так долго ждать. Дети ведь непоследовательны в своих желаниях. Сегодня он упёрся, как ослёнок, а завтра его что-то огорчит, и он подумает: «Сбегу отсюда. Зачем я отказался ехать с папой? Пойду его искать». Что, полагаешь, он ни разу не мечтал об этой встрече?
- Мечтал, конечно. Все втайне верят в чудо. Даже я когда-то, хотя и знал, что за мною некому прийти.
- Зевран, бывают вещи, решать которые...
- А вправе я это решать?
- Ты должен его выкупить или похитить, если нужно.
Он круто останавливает лошадь, рвущуюся к дому. Я вижу, что в душе его смятение и борьба эмоций, и мысленно готовлюсь к любой выходке.
- Эв, знаешь, почему не Талисен, а ты?
Это достаточно суровое воспоминание для нас обоих, поскольку их когда-то связывало больше, чем казалось. Он сам не любит говорить об этом, но сейчас сам же и отвечает:
- Потому что тот всё время утверждал: «Так надо, Зев». Ему было плевать, что я при этом чувствую, верю ли я в его слова и в то, что мы правильно поступаем. Даже в тот самый последний день он был уверен, что я, как сучка, побегу на свист. А ты единственный сказал: «Как хочешь, Зев». Но тебе никогда не безразлично на самом деле.
- Поэтому я и сказал сейчас: так нужно.
- Если ты так уверен в этом, то почему ты не заставил меня это сделать, когда мы ещё были там?
- Когда ты сам захочешь…
Он только что не щёлкает зубами от моей жёсткой реплики, попавшей точно в цель, фыркает сердито и отдаёт поводья своей лошади, чтобы неслась, вытянув шею, к родной конюшне. Как его бегство не похоже больше на игру! Игры закончились. Или же нет? Мы избегаем щекотливой темы в течение ещё нескольких дней и если я вдруг смотрю на него пристально, он, либо тут же исчезает, либо бросается ко мне в объятия с таким отчаяньем и страстью, что я не в силах отказать ему в надёжном утешении, прервав безумный поцелуй.

Несколько дней с виду беззаботной идиллии не могут обмануть. В какой-то миг, внезапно войдя в кабинет, я слышу: «…хотя, если подумать, его мать – тоже шлюха, но только более удачливая». Ну-ну, только бесед с самим собой тебе и не хватало. Зевран сейчас же понял, что я что-то слышал. Смущаться не в его стиле, но я тотчас цепляюсь за возможность полюбоваться на столь редкое явление:
- Зев, ты уже придумал, какую комнату отдашь ему?
- Я, главное, придумал, что сделать с тем, кто лезет не в своё собачье дело.
Что? В смысле, прямо здесь? О, Митал! О, что-то там вашей Андрасте! Проклятье, демоны, хвост Фен-Харела… не на столе же… О, нет, Зевран… О, да…
- Двери не запер, жеребец…

Призрачное спокойствие обрывается так же внезапно, как всегда.
Зевран проснулся раньше, да ещё умудрился встать так тихо, не разбудив меня. Когда я выхожу на длинную террасу, слышу издалека: «Рикко! Шмеля и Шико под седло. Готовность – полчаса». Я тороплюсь навстречу, жестом останавливаю охранника, спешащего в конюшню.
- И Шёлк.
- Ты не поедешь. Я сам.
Охранник ждёт. Зевран немного отстраняется, когда я приближаюсь, но ему не удастся сейчас ускользнуть от взгляда глаза в глаза. Помучив его несколько секунд, я очень тихо поясняю: «Шёлк для него. Он может отказать Гильдмастеру и даже Палачу, но он не сможет отказать Чёрной Лошади Палача».
Жду. Зевран вскинул три пальца, одновременно кивая Рикко, только чтобы отослать его отсюда, и тот бежит в конюшню.
- Старушка Шёлк, по крайней мере, не уронит мальчика. Она умеет бегать иноходью да и рысь её не тряская. Я полагаю, это будет первое большое путешествие Эллеана верхом. И не хочу, чтобы он надолго возненавидел всех лошадей на свете после трёх суток скачки. А на Шмеле поеду я.
- Эв, нет. Пожалуйста. Я должен сам.
- Конечно, милый. Палач поедет инспектировать провинцию Лонтано. Ведь этим я и должен был заняться чуть позже, не так ли? Люди навряд ли отличат одну чёрную лошадь от другой под эльфом, который к ним приходит в страшных снах.
- Да, хорошо, так лучше. Кстати, банкира этого - Тайена можешь грохнуть, коль он не образумился, и эту тварь Нелину тоже, особенно, если те слухи о работорговле подтвердятся. Только опять не вздумай тухлый череп привезти – тут ведь уже ребёнок будет. И вот ещё: то, что вчера произошло… ну, в кабинете… Мы не должны больше быть так неосмотрительны.
- И кто же начал?
- И кто же был не против?
- И кто дверь не закрыл? – я упиваюсь его новой ролью. Он нравится мне ещё больше.
- Эв, я, пожалуй, приглашу Эллеана, как будто погостить. В конце концов, у него скоро день рожденья и вряд ли он его нормально праздновал хоть раз. Чем не причина? А после, даже если ему вдруг не по душе придётся жизнь в поместье…
Прислуга может заказать надпись на камне: «Мы видели: Палач смеялся».
- Ты сам-то понял, что сейчас сказал? Лес, озеро, свобода, щенята, лошади, куча своих вещей, которые никто не отберёт, еда от пуза и чокнутый от счастья папка с толстым кошельком. Главная проблема у которого, что подарить единственному сыну: долийский лук или кинжал из орзаммарской стали.
- То и другое – и проблемы нет.
- Но лучше в разные дни, чтобы от радости не помереть.
- В смысле…
- Тебе чтобы не помереть от радости.
- Верно. Я так по-идиотски выгляжу? - Наконец-то и Зевран развеселился. Я ему нужен, очень, но сейчас вынужден его оставить. Это его право – открыть новую жизнь такому важному для него существу.
– Эвлар, но, если вдруг он всё-таки опять начнёт брыкаться, тогда ему скажу, что скоро ты приедешь, что ты просил его тебя дождаться. За это время он привыкнет. И ты потом… у тебя получается с ним говорить, и вы наверняка поладите.
- Зевран, это всего лишь мальчик. Не позволяй малявке сесть тебе на шею, он уже не младенец и способен понять серьёзные вещи. Веди себя с ним так же, как с разумным взрослым человеком. С той разницей…
- Что это мой ребёнок!
Я снисходительно качаю головой: «Пойдём, папаша, завтракать. Хочу ещё немного полюбоваться на тебя свободного. И, милость Эльгархана, я ведь ещё в халате!»

Вскоре три вороных коня фельской породы, с блестящей выхоленной шерстью, длинными гривами, роскошными хвостами, метущими дорогу, гарцуют возле коновязи во дворе. Зевран едва сдерживает ретивого Шико, а я подтягиваю стремена кобылы, чтобы не били её по бокам. Цепляю длинные поводья за переднюю луку седла – Шёлк не нуждается в привязывании. Я говорю ей по-эльфийски: «Пойдёшь с Зевраном». Она меня не подведёт.

Я жду, пока Зевран и моя лошадь с пустым пока седлом не скроются за рощей. Потом пускаюсь в путь и сам. Дворовые собаки долго бегут за мной и отстают только когда я, минуя виноградники, сворачиваю на Ансбургский тракт, и мой новый скакун охотно ускоряет бег. Меня любят животные. А люди ненавидят и боятся.
Когда люди внезапно встретят всадника-долийца - кошмар их неспокойной совести, они, дрожа, отступят, а то и спрячутся куда успеют. Они не знают, что я сегодня не убью даже последнего подонка. Что под драконьими доспехами живое сердце, вдохновлённое особой радостью. Всё, что мне дорого, умножилось. Любовь не делится, она растёт. Когда вернусь домой, я вновь увижу их обоих. Теперь - их вместе.
И снова ненадолго. Вскоре опять возникнет что-то, требующее вмешательства, и вновь пути наши с Зевраном разойдутся, чтобы сойтись где-то вдали. И ради этой новой встречи стоит жить.