Она стоит напротив огромного, во весь рост, зеркала, и походит на принцессу из старых легенд – прямая спина, блестящий шелк, сверкающие в волосах камни. Лазурная синева платья подчеркивает умело обнаженные плечи и застывший в темных, как небо в полночь, глазах лед. Орана поправляет переливающиеся островки гребней, скрепляющих высокий пучок, и застегивает на шее госпожи тонкую цепочку с начищенным до блеска маленьким серебряным медальоном, отходит, восхищенно улыбаясь. Хоук проводит рукой по скользким волнам шелка, поднимает голову и уголками губ улыбается своему отражению. Улыбка еле заметна, так, легкая тень, но Изабелла ее замечает и внутренне торжествует – когда последний раз Леони улыбалась, хотя бы так?
А на Защитницу из зазеркальной страны холодно смотрит монна Хоук – уверенная, высокомерная, невозмутимая, истинная аристократка Города Цепей, и Леони от этого взгляда не по себе.
Шум голосов из зала оповестил о прибытии гостей, и через пару мгновений они уже ввалились в комнату – порыв свежего ветра в тяжелом сладком воздухе дамского будуара. Варрик звонко свистит и хлопает в ладоши, Мерриль восторженно щебечет, Фенрис молчит, но в глазах – привычное рабское обожание. И только Авелин, случайно поймав взгляд Хоук, озабоченно хмурится, и докладывает, что в городе пришлось удвоить патрули – люди жаждут поприветствовать Наместницу. Леони вяло улыбается в ответ, зябко поводя голыми плечами: последние месяцы она постоянно мерзнет, как бы жарко Бодан не топил камин.
Легкий взмах руки, и друзья замолкают, в их глазах за бурными восторгами – опасливое ожидание. Они ждут от Хоук отказов, обвинений, истерических слез, но она тихо просит подождать ее внизу, и они слишком привыкли ей подчиняться, чтобы начинать перечить сейчас. Через пару мгновений в комнате остается только вязкая тишина, да незнакомая холодная красавица в золотой раме. Тяжелый от множества свечей и благовоний воздух сдавливает виски, неприятно напоминает Леони старую Церковь. Ее так и не отстроили, впрочем, отстраивать было нечего и некому. Ничего не осталось. Ничего…
Леони сбрасывает изящные туфельки из синего атласа – подарок на коронацию сестры Соловей, и тихо выскальзывает из спальни.


В комнате матери все как раньше, только камин не горит, и в этом есть что-то символичное. Над изящным резным комодом – ее портрет. Тот самый, который Хоук с Бетани нашли в подвале этого самого дома, кажется, это было так давно, еще в другой жизни, в той, где у Леони была любящая семья и вера в будущее. Мама на портрете молодая, красивая, в глазах – знакомый аристократический лед рода Амелл. Леони тяжело опирается руками на комод – в маминой комнате Наместница на пару минут милостиво уступила ей место в собственном разуме. У Леони, в отличие от монны Хоук, руки все время дрожат, она заметно сутулится, и глаза у нее больные, лихорадочные. Таких не пускают на балы, богемным аристократам неприятен вид людей с переломленным собственной совестью хребтом.
Но у монны Хоук есть имя, и это имя иногда нужно вспоминать, чтобы не сойти с ума. Леони исподлобья смотрит на портрет, кривит губы, раздраженно смахивает с щеки слезы.

Ну что, добилась своего, да?
Защитница Киркволла, Наместница Леони Хоук Непобедимая, достаточно для тебя, мамочка?
Ты же об этом всегда мечтала? Чтобы весь этот сброд смотрел на меня снизу вверх и заходился в благоговейной истерике, если я посмотрю в ответ?
Кареты, дома, деньги, балы в мою честь, а главное – высокий титул и всеобщее признание, да? Они даже герб мне нарисовали, будь они прокляты! Там есть в углу и маленький гербик Амелл, не волнуйся.
О, если бы ты была тут, ты бы вся светилась от гордости. Ты сразу простила бы мне и смерть Карвера, и призыв Бетани. Ведь их уже не вернешь, конечно, нет, зато старшая дочь теперь Наместница, Защитница! Какая слава, какой почет!
Проклятая героиня проклятого Создателем города…
Тебе даже жениха бы не пришлось мне искать, представь себе. Они сами выстраиваются в очередь: дворяне Ферелдена, аристократы Орлея, торговцы Антивы. Последним просил моей руки принц Оствика, и даже Себастьян, узнав о том, что я сделала, сменил гнев на милость и предложил скрепить союз Киркволла и Старкхевена более традиционным, личным способом. О, ты бы хлопала от восторга в ладоши и вечерами зачитывалась их родословной! Какая мерзость, дикость, какое фантастическое лицемерие... А я - звезда этого бала.
Дыхание Создателя, это же ты бросила меня вариться в этот котел, это ради тебя, ради твоей глупой мечты я металась по Киркволлу, как пойманный наг в загоне, заводила связи, зарабатывала деньги, отправляла к Создателю тех, кто вставал у меня на пути, рисковала своей и чужой шкурой, и все ради чего? Чтобы выйти на финиш в гордом одиночестве и с разбитым сердцем?! Ты хотела этого, ты, не я! Так какого же Архидемона ты не осталась со мной до конца?!

Леони Хоук смотрит на портрет матери, стиснув зубы до скрежета, так ей хочется закричать, завыть волком, чтобы знатные соседи исподтишка переглядывались и тихонько пожимали плечами. Хочется разнести это проклятое поместье по кирпичикам и станцевать на этом проклятом гербе, разорвать это проклятое платье, плюнуть в лицо всем тем, кто улыбается любезно и качает головой сочувственно... Хочется плакать, но монна Хоук не позволит – Орана ведь так старалась, скрашивая румянами неестественную бледность Наместницы, черня тушью ресницы, маскируя синяки под глазами. Да и выходить скоро.
Лиандра Хоук, в девичестве Амелл, смотрит на дочь спокойно, невозмутимо, и Леони с прерывистым вздохом опускает глаза – глаза человека, опустошенного чувством собственной вины.
- Надеюсь, ты там счастлива.
Вытереть батистовым платком соленые капли на комоде, сделать пару глубоких вдохов, чтобы выровнялось сбившееся дыхание - и можно отправляться на бал.