Это продолжалось бесконечно долго. Каждый день, каждый час, каждую минуту. Карие глаза следили за ней, изучали, пожирали, любовались. Элира ненавидела эти взгляды, ненавидела Каллена. Проклятый храмовник, вздумавший влюбиться в неё! Когда она читала книги в библиотеке – он был рядом: высокий, рыжеволосый, хмурый. Она обедала в столовой – и снова карие глаза следят за каждым её движением. Тренировалась со старшими магами – и, да, Каллен всегда был неподалеку. И она попалась в ловушку темных омутов.
Элира и сама не заметила, как храмовник перестал её раздражать, как она постепенно привыкла к его молчаливому присутствию. Но стоило Каллену заметить ответный интерес – храмовник стал её избегать. Трус. Он до смерти боялся гнева командора Грегора, но ещё больше он боялся самого факта своей любви – дело было не в его церковных обетах, а в том, что Элира – маг, мерзость, потенциальный сосуд для вместилища демона. Как можно любить это?

Элира потеряла всякий покой. Она сходила с ума от желания. Запретность плода и игнорирование её Калленом только подогревало интерес. Зачем он смотрел на неё, заставив увидеть и обратить внимание, отделить его от того стада надсмотрщиков, которых Элира презирала, ненавидела и боялась? А потом отбросил, будто и не было той острой тоски в его взгляде, боли и страданий.

Ночью, лежа в постели, она погружалась в полудрему, в свой собственный мир. Она боялась, что это не её воображение, а демон пришел за ней, принял форму Каллена, и теперь терзает разум сладостными видениями. Элира истекала от желания, металась по мокрым простыням, сжимала до боли бедра, отчаянно пытаясь ощутить не эфемерное, а реальное присутствие мужского тела. Кусала уголок одеяла, пытаясь приглушить стоны, вырывавшиеся изо рта.

Каллен…

Йован, единственный друг Элиры, не видел и не понимал, что происходит с ней. Он был слишком занят своей любовью к некрасивой глупой девице, решившей посвятить свою жизнь Создателю и Андрасте.
Элира как в бреду слушала его просьбу о помощи в похищении амулета. Она была на грани, и не понимала, что делает. Каллен, Каллен, Каллен. Каждую минуту, каждый час, каждый день.

Это был бы бесславный конец чародейки Круга Магов, только недавно прошедшей Истязания, если бы не появление Серого Стража Дункана. Он еле отбил её у командора Грегора, требовавшего немедленного наказания за помощь в побеге Йована.
Когда Элира поняла, что её хотят забрать Серые Стражи, забрать из Башни магов, куда–то далеко, где не было Каллена… Она кричала, плакала, билась в истерике. Ирвинг, давно наблюдавший за своей талантливой ученицей, думал, что знает, в чём дело. Бедная девочка влюблена в молодого храмовника, ничего удивительного. По крайней мере, в отличие от учеников, не стесненных никакими безбрачными обетами, можно было не бояться, что подобные чувства выльются в очередного ребенка, которого придется выслать из Башни в какой–нибудь приют. Он наклонился к рыдающей девушке, и, осторожно погладив её по волосам, зашептал на ухо:
–Девочка, так у тебя будет хотя бы один шанс вылечить своё сердце. Уходи, Элира. Ты же сильная, ты сможешь.
И она послушалась своего любимого учителя.

***

Время не излечило её страсть, такую мерзкую и вязкую, похожую на лирумную зависимость. Сны о карих глазах и гибком теле, сильными толчками вжимающем её в постель, сменились на видения об Архидемоне и порождениях Тьмы. Мысли были лишь о нескольких вещах – сне, еде, и поиске союзников в борьбе с Мором. Элира бездумно, будто по инерции, подшучивала над Алистером и Лелианой, смеялась с пошлых шуток Зеврана, пила с Огреном, устраивала вместе с Морриган тренировочные магические дуэли. Всё это, будто снег черную землю, скрывало затаенные желания, до тех пор, пока они не отправились в Башню за поддержкой магов.
Элира искусала губы до крови, пока они с Алистером, Винн и Зевраном поднимались всё выше и выше, этаж за этажом. Она гадала, был ли Каллен среди одержимых? Может, только что, в эту самую минуту, он превращается в чудовище? Или он давно мертв, мертв от руки Элиры, не узнавшей его?


Она думала, что увидев его живым, обрадуется. Но внутри Элиры что–то сломалось. Она будто со стороны слушала молитвы Каллена, запертого в магической клетке, его стенания и признание в самом страшном грехе – любви к магу, к ней. Она была спокойна, потому что поняла, что должна забрать Каллена, и знала, как именно этого добиться. Жажда победы над Мором теперь обрела иной смысл. Чародейка сделает это, но попросит, нет, потребует свою награду. И эта награда – кареглазый рыжий храмовник, будет принадлежать не Церкви, а ей, Элире. Навечно.



Когда Архидемон был побежден, Элира отбросила в сторону свой меч мага–воина, и громко, истерично расхохоталась, пугая сопаратийцев и выживших денеримских солдат.


–Алистер, я убила Архидемона. Это я прикончила огра, убившего Кайлана. Ты должен мне помочь.
–Но ведь он храмовник. Нам, знаешь ли, запрещено заниматься всякими непристойными вещами. Эли, как я мотивирую свою просьбу? Не могу ж я так всё и выложить…
–Ты король! – чародейка сорвалась на визг, заливаясь слезами, – ты хочешь, чтоб я сдохла, да?! Хочешь завершить начатое Мором?
И новый король не мог отказать своей подруге.
–Наверное, это настоящая любовь, – вздохнул Алистер и отправился писать письмо в башню Магов.
Элира не стала уточнять, что её желания с любовью не имели ничего общего.


Полгода она ждала в Башне Бдения, пока Алистер разберется со всеми делами и наконец–то уговорит Грегора отправить Каллена к новому Стражу–командору. Ведь командор Элира – маг, и за ней всегда стоит присматривать, на всякий случай.
Спасение Аммарантайна и победа над Архидемоном впервые вышли Элире боком. Грегор принял предложение короля за попытку Элиры доказать Церкви и храмовникам свою лояльность и послушание, и уверил растерянного Алистера, что доверяет героине Ферелдена, выросшей на его глазах, и в постоянном наблюдении нет никакой необходимости. Ирвинг понял, для чего именно нужен был в Башне Бдения Каллен, но благодарность и привязанность к бывшей ученице пересилила разумные доводы, и, скрепя сердцем, он уговорил Грегора согласиться.


Элира не смогла встретить Каллена, перепоручив это сенешалю. Она лежала, запершись в своей комнате, прямо на полу и мучилась от лихорадки. Ходили слухи, что командор Серых Стражей в одиночестве употребляет лириум, но лучше это, чем если бы все узнали правду. За последние полгода приступы повторялись тем чаще, чем больше откладывался приезд храмовника. Её трясло, выворачивало, она смеялась и плакала, а внутренности будто рвало своей когтистой лапой огромное мерзкое чудовище. Никакого демона не было, ни с кем чародейка не заключала сделок, и в Тени шарахалась от каждого шороха. Она знала, как беззащитна из–за своей навязчивой страсти, и всеми силами пыталась спасти себя. Если какой–нибудь демон из Тени сумел всё же добраться до неё, то где же сладостные видения, морок и грезы наяву? Были только холодные ночи, наполненные снами о прошедших битвах, хмурые рассветы и куча баннов, каждый день таскавшихся к Серому Стражу для решения своих споров и проблем.

Когда сенешаль вежливым голосом через закрытую дверь сообщил, что храмовник Каллен прибыл в Башню Бдения, и поселен в комнате недалеко от покоев Элиры, она наконец–то смогла подняться на ноги.
Сегодня, ночью. Наконец–то.
На верхнем этаже, помимо комнаты самой Элиры и нового жилища Каллена, находится ещё и спальня сенешаля. Но даже если он что–то услышит, то не посмеет никому рассказать.


Она приходит ночью, бесшумной тенью скользит в комнату и защелкивает замок. Каллен уже спит, растянувшись на постели. Чародейку трясет, хотя в комнате жарко, несмотря на открытое настежь окно.
Элира избавляется от платья и осторожно ползет по постели к изголовью. От запаха Каллена кружится голова.
–Будешь моим навечно, – шепчет чародейка и наклоняется к его губам. Ради этого вкуса стоило пить кровь порождений и оставлять за собой горы трупов, пробираясь к победе над Мором. Когда храмовник просыпается, девушка уже прижимается к нему всем телом.
–Элира?.. Снова этот сон?..
Она тихо смеется и опускает вниз руку, ласково проводя от его груди до низа живота.
–Элира! – Каллен окончательно сгоняет с себя сон, понимая, что голая магичка, бесстыдно гладящая его почти поднявшийся член – настоящая.
–А ты разве не меня представлял, Каллен? – она продолжает настойчиво целовать его губы, переходя к шее, и храмовник не знает, что делать.
– Ради Создателя, что ты творишь?!
–Ты разве не видишь? И не чувствуешь? – нежная ладошка сжимается ласково и сильно, и Каллен вздрагивает.
–Ты одержима! Прочь от меня! – он мог бы одной рукой отшвырнуть её, но порхающие уже по всему телу губы отчего–то не позволяют пошевелиться.
–Ты всерьез считаешь, что я уйду? Теперь, когда мы вдвоем и одни?
Каллен бледнеет, когда понимает, что собственное тело окончательно его предало и поддалось искушению.
–Прошу тебя, Элира, уходи. Ты не понимаешь, что делаешь. Я – храмовник, а ты – маг.
–Я люблю тебя больше жизни, – бесстыдно врёт Элира, напуская в глаза слез, – если ты прогонишь меня сейчас, я умру. Каллен, сжалься надо мной…
И храмовник не может устоять. Обет Церкви, долг – всё летит в бездну.
Он дрожит от желания не меньше Элиры, а когда касается её кожи, о которой не мог мечтать даже в самых бесстыдных грезах – все разумные мысли тонут в тягучем потоке ощущений.
Чародейка стонет под ним, выгибаясь навстречу и умоляя войти глубже. У Каллена голова идет кругом, он не узнает сам себя – разве это Каллен держит тонкие женские запястья, прижав их к постели, разве это он сильными толчками вторгается в горячее дрожащее тело?
Он испускает низкий рык, не в силах сдержаться, кусает сухие от тяжелого дыхания губы, и сама Андрасте не заставила бы его сейчас остановиться. Время тянется, как сахарный сироп, долго, бесконечно.
Он делает последний рывок и замирает.
–Создатель, что же я сделал…
Элира пытается отдышаться и обхватывает Каллена за голову, прижимая к себе.
–Создатель простит нас, Каллен. Он милосерден. Разве может он винить нас в наших чувствах?
Храмовник обнимает её и прижимает к себе, не сдержав счастливый вздох.
Его глаза закрыты, и он не может видеть улыбку Элиры, порочную и страшную. Тучи прячут за собой заглядывающую в окно луну, и чародейка тоже закрывает глаза, скрывая черные вертикальные зрачки и багряно–красную радужку.
Не было никогда никакого демона, чародейка могла не бояться вторжения. Разве можно сделать одержимым того, кто уже родился не человеком?