Бетани ферелденка.
Случайно Каллен выяснил – кажется, выругалась «какого гарлока», так только ферелденцы после Мора ругаются. Ну, еще Андерфелс, но женщины пустынных земель похожи на сухой песок, на камень и соленую воду. Бетани другая.
Бетани ферелденка.
У нее чистая кожа, сильные руки и ярко-золотистые глаза. Глаза ведьм Диких Земель Коркари, иногда сравнивает Каллен; говорят, там жила сама Флемет, и говорят Героиня Ферелдена забрала одну из дочерей ведьмы в поход против архидемона. Бетани тоже могла бы стать дочерью Флемет – янтарноглазая, темноволосая… Красивая.
Уже позже Каллен вытряс отчеты и досье, копался целый вечер в пыльных папках; но выяснил — Хоуки бежали в Киркволл из Лотеринга, спасались от Мора; и от мысли, что Бетани столько лет скрывалась от Ферелденского Круга лоб покрыла испарина злости.
Это неправильно.
Она должна была принадлежать Ферелдену.
Она должна была…
Но Каллен не додумывал; Бетани ни в чем не виновата – кроме того, что была отступницей, однако не ему решать, раз приняли в Круг. Зато она ферелденка, и встречая ее, Каллен улыбается.
В отличие от большинства зашуганных, как кошки на псарне, магов Бетани спокойна и вежлива с храмовниками. Она здоровается с ним, желая милости Андрасте, доброго взгляда Создателя или чего-нибудь столь же милого и дежурного; Каллен провожает Бетани, жмурится от янтарного ожога. Мантию она выбрала цвета морской волны, знакомого яркого цвета; и мерещится Каллену – протянулись объятия Амелл от Ферелдена, по Недремлющему Морю, здесь его достали. Насмешкой, белозубой ухмылкой: ты боишься меня, мальчик?
Бетани похожа на Амелл.
Он помнит Героиню Ферелдена.
Он думает, что все магессы – дочери Флемет и ведьмы Диких Земель; и ненавидит магию, магов, Амелл и Бетани.
И улыбается вслед – увидимся вечером.
Во внутреннем дворике Казематов прохладно после захода солнца. Магов не выпускают наружу, но комендантский час и «отбой» по команде – только для учеников, старшим не запрещают хоть всю ночь бродить между меняющимися караулами, или сидеть на холодной каменной скамейке. Бетани выхаживает заморенную казематскую зелень; только полынь и осока, злобные, упорные, ферелденские – пробиваются сквозь камни, Мором не возьмешь, лириумом не вытравишь, коваными сапогами не вытопчешь. Сорняки, собачья трава…
Хоук. Ферелденка.
А она заботится о вьюнках и плюще. Но все, кроме полыни и осоки вянет в Казематах. Каллен почему-то испытывает стыд, словно он лично вырвал под корень травы.
— Формари и травники выращивают в оранжерее. Ну, всякое ценное, — однажды караул закончен рано, поэтому Каллен обращается к Бетани.
Она кивает – спасибо. Он протягивает ей украденную у травника розу, чайную, золотистую, чуть светлее глаз Бетани; смуглые щеки ее вспыхивают краской. Каллен думает – следовало сделать так давным-давно.
— Спасибо.
Бетани не смеется над ним. Бетани не приглашает его в комнату – невинно стягивая лямку мантии, как любила делать Амелл; родственницы ничуть не похожи. Что ж, вероятно поэтому Бетани – просто магесса Круга, а не Героиня Ферелдена. Тем лучше, знает Каллен; Амелл пощадила малефикаров, Круг Каленхада до сих пор нечист, Каллен пытался исправить, а Грегор выставил вон.
Мередит умнее. Мередит не пропустит зло.
У зла гладкие глянцевые ногти, аккуратные, но сильные руки, и розу теребит невинно и трогательно. Каллена тянет прикоснуться. То ли проткнуть шипами – разорвать мякоть ладоней, заставить кричать, чтобы затянуло янтарь белесой мукой – то ли утешить «все хорошо, Бетани, я – защитник, храмовники – не враги, не бойся меня».
…Не боится.
Разговор сначала пустой, какой-то неловкий и обрывочный. Бетани нравится в Круге, нравится заботиться о детях. Немного о Ферелдене, немного о мабари, Андрасте знает о чем еще; под доспехом сердце Каллена прыгает, словно щенок при виде хозяина, только что не гремит о железные стенки.
Бетани спрашивает об Амелл – вы ведь знали ее? Да, кивает Каллен, Героиня Ферелдена воспитывалась в нашем Круге. Должно звучать торжественно, но в горле прорастают шипы, словно закляла его Бетани, прорастила чайные розы в голосовых связках.
Каллен готов шипеть на себя. Только не второй раз. Только не…
— Значит, тебе здесь нравится.
— Да…
— Скучаешь… ну, по родителям, семье…
— Мой отец умер. Мой брат умер. Остались мать и сестра, они иногда навещают, — ровный голос хлещет Каллена пощечиной. Он никогда не научится.
О шипы Бетани все-таки оцарапалась, содрала тонкую полоску кожи.
— Ты… ну, не сердишься?
Каллен изучает разбитые камни. Сквозь плитку Казематов пробивается неизменная полынь – горечь, осока – ехидные зеленые ножи.
— На то, что забрал меня в Круг? Нет, Каллен. Ты выполнял свой долг. Я все понимаю.
И потом она уходит, а Каллен провожает – вновь ослепленный, изглоданный янтарем и призраками Каленхада, Амелл и зараженной Башни; и готов кричать вслед.
Потому что знает, куда направилась Бетани.
И за это ненавидит ее, дочь Флемет, выбирающую… своих.

Бетани ферелденка.
Не единственная в Круге, многие из них бежали в Киркволл от Мора; отступнице повезло больше, ведь маги либо погибли при Остагаре, либо восстание Ульдреда вылепило из них уродливые тенеформы, одержимых.
Бетани повезло… или не очень. В конце концов, она ведь очутилась в Казематах.
Впрочем, могло быть и хуже, думает Орсино. Могло быть много хуже.
Она ищет его общества, вполне взаимно – хотя ему неловко признаваться себе в том.
Бетани ферелденка – а еще человеческая женщина. Иззелена-синяя мантия узковата ей в груди, и когда она склоняется над книгой, почти прижимаясь к Орсино, он осязает ее тепло; у нее глаза цвета вулканического золота и губы тоже блестят. Прежде человеческие женщины почти отталкивали его – но Бетани с ее юностью — непокорной, словно дикая трава, что пробивается сквозь камни Казематов, ошарашивает Орсино.
Она не осознает своего могущества; того, что не имеет отношения к чародейству и туману Тени в ее крови. Невинная женственность заставляет его забывать о приличной для наставника и ученицы дистанции.
И что-то похожее на шепот искусительницы – демона Желания скребется: почему бы и нет? Она навечно в Круге, у нее нет шанса выйти замуж за хорошего мальчика из богатой семьи, так дай ей то немногое, что можешь дать – научи быть женщиной.
Орсино слишком хорошо знает, как доставить Бетани наслаждение; грань между ними с каждым днем все тоньше, намного тоньше Киркволльской Завесы.
Но однажды Бетани приходит с чайной розой в руке – и оцарапанными пальцами, которые Орсино сжимает, исцеляя, у Бетани руки горячие, а у него кровь выстужена лириумом – кажется, будто он поглощает ее тепло.
— Каллен, — поясняет задумчиво Бетани. – Он подарил розу.
Из темноты силуэт ярости вырисовывается огнем, пляшущими саламандрами. Орсино готов клясть Создателя и Андрасте – это нечестно, вы отнимаете у меня… последнее, быть может.
— Первый Чародей… Орсино? – Бетани называет его на «вы», но по имени. – Что-то случилось?
Орсино хорошо знает Каллена. Рыжеволосый ферелденец (и Бетани из Ферелдена, они подходят друг другу, — шепчут вкрадчивые голоса, впрочем, слишком просто списывать на демонов) пользуется уважением Мередит, за несколько лет продвинулся от рядового храмовника до рыцаря-капитана.
Пускай не из тех, кто Усмиряет и насилует магесс (о, как бы хотел Орсино поджечь лириум, которым они проводят ритуал, и запихнуть, пылающий, в глотки храмовникам-истязателям) – но один из тех, в доспехе и любимчик Мередит…
— Первый Чародей? – Бетани встревожена. Золотистые глаза дрожат, готовые растечься прозрачными слезами. Я слишком сильно сжал ее пальцы, отмечает Орсино.
— Прости. Ничего.
— Каллен довольно… милый. Не то, чтобы он мне нравился, но вежливее прочих, и с ним довольно забавно. И он из Ферелдена. Что вы о нем думаете, Первый Чародей?
Взмахивает вязью ресниц, румянец и бьющаяся под кожей – кофе-со-сливками – жилка. Орсино тянет прикоснуться губами – забудь, этот храмовник-девственник, мужлан, мужчины вашей расы безобразны и грубы, никогда он не даст тебе то, что могу дать я. Доверься, Бетани.
— Милый, — Орсино улыбается сухой пергаментной улыбкой. – Наверное. Он… порядочный молодой человек, не спорю.
Бетани умна, а умная женщина – оружие страшнее вдвойне, чем просто женщина и даже красивая женщина.
— Но?
И Бетани откладывает розу на стол, отстраняется.
Орсино ломается на этом. Прикасается губами к гладким перламутрово-блестящим ногтям:
— Но будь осторожна. Если понадобится, он не пощадит тебя.

Бетани ферелденка.
Бетани должна принадлежать Каллену – не решился с Амелл, насмешливой Героиней, тогда еще не Героиней, но уже стервой, отродьем, быть может, самой Флемет – недаром же названной сестрой стала лесная ведьма, коль не лгут легенды о гасительнице Мора. Пускай, но Бетани – его. Он нашел ее в грязной хижине Гамлена Амелла, он привел ее в Казематы, он помог… только помог, но ведь сработало – избавить от Усмирения.
Она принадлежит ему.
Не Орсино. Первый Чародей Киркволла? Да хоть сам Шартан с Куплетами; он просто воспользуется Бетани – что ему еще одна магесса, весь Круг в его распоряжении.
Каллен следует за Бетани, словно пес по кровавому следу; если задуматься, это – магия крови, или даже хуже.
Полуоткрытая дверь – наблюдать можно.
Не имеешь права, маг, — Каллен тянется за мечом. Она не твоя, она – ферелденка. Она человек в конце-то концов, иди к своим плоскогрудым узкобедрым эльфийкам, трахай их, но не трогай наших женщин.
Каллен разжимает рукоять, передергиваясь от вины и отвращения к себе. Ферелденка Бетани не знает, как он занес меч над десятилетним учеником. Ферелденка Бетани не знает, как Грегор и Ирвинг едва отволокли его от рыдающего мальчишки, а Каллен орал – одержимый! Убейте его!
Орсино тоже не знает. Но Каллен слышит: «Если понадобится, он не пощадит тебя».
И понимает: ему нечего возразить.