Четыре года до начала Пятого Мора.
Окраина Лотеринга

Давет

Вечер приближался, оповещая о своем скором приходе красными всполохами под темным саваном кучерявых облаков. Призрачные стены дали течь, и сквозь трещины потекли фиолетовые краски, растекаясь по горизонту. Позади, за деревьями, золотые поля, отливающие медью под куполом красного неба, ощетинились жнивьем. Истоки жизни этой деревушки уходили глубоко в землю, туда, где сливались воедино золото, подземные воды и древняя, первобытная магия, не имевшая ничего общего с той, что практиковали в Круге магов.

Говорили, что Лотеринг вырос из золота, тягучего, прочного, живого золота. Говорили, что песню, которую наигрывает о спелые колосья здешний ветер, не знали даже боги, такой был ее древний мотив... Злаки, плоды, каждая травинка представляла собой крошечную золотую нить, что насквозь пронизывали просторные земли солнечного Лотеринга, вместе соединяясь в прочное золотое полотно.

Темп здешней жизни пульсировал в такт горячим сердцам ферелденского народа. Жители здесь не знали ни студеных зим, ни бесхлебья, ни отчаянья. Как и у любого народа, у ферелденцев были свои уникальные, отличительные черты ярко выраженного характера. Это были люди, чья страсть к жизни, к труду, к простым радостям бытия и выпивке изумляла хладнокровных чужеземцев, что останавливались отдохнуть, поторговать и накормить лошадей. Нигде еще не встречалась им подобная вычурная простота действий, столь крепкая выдержка, стойкость, непривычная своей прямотой манера речи и необычайно прочные братские узы, коими были связаны между собой все жители деревни без исключения. Казалось порой, что жизнерадостные, добросердечные и общительные жители Лотеринга сами питались солнечным теплом, деля его поровну со вспаханными полями и садами. Вместе они отличались поразительной цельностью.

Плодородная земля рождала злаки в изобилии, обогащала их теплым золотом, а небо не жалело сил, окропляя мягкой дождевой водой. Под жаркими околицами пахоты зарождалось то единство, которым жил Лотеринг. Здесь не было чужих детей, и каждая бездомная кошка считалась домашней. Здешняя прямота и открытость, свобода от предубеждений и условностей, за некоторым исключением, всасывались детьми с материнским молоком; и нехитрая премудрость — никогда не лгать, что бы ни случилось, - передавалась отцами сыновьям из поколения в поколение, и никто не умел судить предвзято. В единственной таверне, открытой в хижине одного талантливого дельца и переданной ныне через поколения его правнуку, до сих пор с трепетом лелеющему ее (уж больно соблазнительно он подливал, пока увлеченно пичкал меня историями, захлебываясь слюной и прочищая сухое горло), каждый вечер вволю драли глотки здешние, не стесняясь в выражениях по поводу войн, власти и прошлогодних урожаев, громя властолюбивых и вознося независимых, проклиная лицемерных и хваля откровенных. Это были крепкие головы, добродушные взгляды и храбрые сердца.

Здесь знали цену честному слову. Здесь все отличались простотой, честностью, упорством, добротой и жизнестойкостью — редкие качества, почти вымершие во многих других городах и странах.

Золотые оттенки, золотые земли, золотые посевы.

Золотые сердца.

Вот чем меня пленило это место. Это было стойкое, необычайно живое поселение, распахнувшее свои золотые объятия под красным небом всему миру, и этим оно импонировало своим детям, никогда не знавшим усталости. Лотеринг не походил ни на одну жалкую угрюмую деревушку, яростно сражающуюся за свои жалкие заросшие участки, как старая собака за свой обглоданный кусок, ни на манерные города-выскочки, затянутые в стальные тиски стереотипов и предрассудков... Иногда, в моменты безделья и скуки, такие, как сейчас, на меня обрушивалась тоска, и я начинал тихо и робко, не позволяя заходить за четко установленные границы дозволенного, жалеть о том, что не родился в Лотеринге... В ином случае, быть может, моя жизнь сложилась бы иначе...

С озера повеяло теплым ветром, стянувшим меня с небес на землю своим вечерним запахом с легким оттенком пряной травы и водорослей. До меня донесся глубокий тоскливый вздох. Мой тоскливый вздох.

Я тряхнул головой, показавшись сам себе старым скучающим псом. Глупые сантименты, несвойственные мне, хандра и непривычно постылые сумерки — редкое сочетание в моей жизни. Я мысленно окатил себя весьма нелестными эпитетами, ругая за проявленную в легком забытье (идиотизме) халатность... Кажется, я начал сходить с ума. Причем не сейчас, не вчера и не завтра. Вроде бы еще рано, а как прогонишь в памяти все те переделки, в которых успел побывать, когда год за все три, а то и четыре шел, так уже давно пора, отринув инстинкт самосохранения, мордой об камень и в Каленхад, чтобы, наконец, оставили в покое...

Одному лучше. Одному спокойней. Безопасней.

Однако ритм бьющей ключом жизни Лотеринга просто не позволял зацикливаться на мрачных мыслях. Душа здесь всегда требовала песен, плясок, свежего ветра и душевной гармонии. Местные редко обращали пристальное внимание на новичков, коим я уже давно не являлся, хоть и не решался задерживаться здесь дольше, чем на две недели. Новые лица здесь не были редкостью. Но встречали их почти всегда дружелюбно, оказывая классический ферелденский радушный прием. По этой причине каждый раз, стоило мне по привычке бросить исподлобья изучающий взгляд, здешние воспринимали это как приветствие и улыбались в ответ. И если сами жители Лотеринга понимали друг друга чуть ли не с полувзгляда, к не настроенным на разговор чужеземцем они не приставали. Не хочет говорить — ладно. Пусть только яблоки не ворует. Захотелось - попроси. Их все равно почти каждый год вырастало столько, что парой-тройкой они всегда были рады угостить любых желающих, тем более что это всегда льстило им.

Надо было отдать им должное. Пяти золотых за комнату хватало, чтобы меня в упор не замечали на протяжении того времени, пока она находилась в моем распоряжении. Только услужливо подливали каждый вечер. И байками подкармливали.

Из-за такого простого отношения к людям, вызывавшего у меня в какой-то мере зависть и облегчавшего мое времяпровождение здесь, я старался не распускать в этой деревне руки. Я хотел сохранить бесценную возможность не висеть в наспех начерканных объявлениях о розыске хотя бы в одной точке Ферелдена: Лотеринг был одним из редких мест в мире, где я мог смело показаться на глаза, не боясь разоблачения. Постепенно я привык к тому, что меня здесь полюбили, пусть так, как любили всех остальных - легкомысленно, ненавязчиво и простодушно, но всегда неизменно тепло. И это поначалу казалось мне подозрительным (это ж какие яблоки они тут у себя выращивают, что всегда такие счастливые ходят?..), потом бессмысленным, но все равно приятным. Лучше так, чем на виселицу.

Как и любое существо, я нуждался в безопасности, в мирной устойчивой тишине, не грозящей перерасти в давящее напряжение, в котором словно нарочно шуршали незримые тени... Спокойствие мне не грозило. Однако здесь я нашел свою крепость. И пусть она не могла быть достаточно прочной, чтобы спрятать за своими стенами человека, чью голову жаждал почти весь Ферелден, но здесь я, по крайней мере, мог выспаться и напиться так, чтобы почувствовать себя вопреки всему живым и цельным.

Ведь начиная с первого визита и заканчивая сегодняшним плавно перетекающим в вечер днем, меня тянуло сюда не только за спокойствием и выпивкой... Оглядываясь назад, я смотрел на прежнюю жизнь так, словно бы это было лет сто назад. Она успела стать чужой. И я осознавал, как сильно она изменилась за последнее время, с каким-то вялым, пресным удивлением, что означало, что я уже успел привыкнуть.

Вдали неохотно трогало прохладные воды томное солнце. Жеманная, красная от стыда дама, боязливо пробовавшая хрустальную гладь своими нежными ножками, словно бы не понимала, что вынуждает ее уходить на дно. Только чувство собственного достоинства не позволяет страху и брезгливости одержать верх.

Высокомерная неженка. Лицемерка. А еще считает, что в ее зоне досягаемости высокомерие позволяет ей издеваться над другими. И так всегда: многим - все, а некоторым - ничего.

Всеобщая освещенность означала уязвимость.

Но сегодня я ненавидел закат. Каждый последний вечер в Лотеринге являлся для меня проклятьем и мукой, на которую я сам умудрился себя обречь. И я каждой клеточкой тела ощущал его невыносимую тяжесть и безвлажный вкус пепла. Каждая последняя ночь перед уходом означала расставание, которое невозможно было отсрочить, чтобы научиться ценить время, проведенное вместе, будь то разговор, безмолвие или брошенный на страх и риск весь мир, состоявший теперь лишь из смешавшихся голосов, недошептанных имен, сводящих с ума запахов, вкусов, тепла, поделенного поровну между бьющимися в конвульсиях телами на пике примитивного, исконного желания с каждым вдохом получить больше, чем это предусмотрено природой. Проклятый закон жизни.

Вероятно, он призван поддерживать какую-то гармонию. За все приходится платить. Раскалывать свою жизнь пополам, ровно-ровно, чтобы обе чаши сохраняли равновесие.

Только вторая опять получается тяжелее. Страх в избытке.

И опять в долгий путь. Чтобы иметь возможность вернуться сюда. Опять этот бесконечный круговорот поисков, зацепок, пустот, ликований и разочарований.

Иногда мне казалось, что я все это время трачу впустую, разыскивая то, чего уже давно нет на свете, и держусь, как последний наивный идиот, на слепой обреченной надежде вернуть давно утерянное в прошлом...

Я не входил в число тех, кто любил ворошить прошлое и анализировать. Бережно хранить, холить и лелеять воспоминания просто, чтобы было, что вспомнить, чтобы чувствовать себя хоть немного таким же простым человеком, как и те, у кого детство плавно переросло в обычную взрослую жизнь, как это и должно было произойти. Повсюду в памяти были провалы, и я сам устроил так, чтобы помнить только самое необходимое — то, что было нужно для выживания, и то, что можно было использовать как ориентир, как стимул, возможно, в безнадежных ситуациях. События сталкивались, смешивались, растворялись во времени, и я никогда не решался восстановить картину в целом – все равно что пытаться вспомнить тяжелый сон, пропитанный липким ужасом... Зачем теребить прошлое, если в нем все равно нет ни одного счастливого мгновения?

Я был брошенным на произвол судьбы мальчишкой, мечущимся по окрестностям в отчаянной попытке раздобыть немного еды и пару теплых сапог. Я заставил себя забыть подробности того, как оказался на улице всеми позабытым ребенком, без еды, без денег, утопающий босыми ногами в холодной грязи той неприметной крохотной деревеньки, у жителей которой по горло хватало своих проблем, чтобы еще помогать какому-то никчемному бездомному. Я отгородился от воспоминаний тех дней и уже давно не чувствовал ни обиды, ни ненависти, когда вспоминал, как мой отец вышвырнул меня из дома безо всяких сожалений, как ненужный хлам, в возрасте восьми лет, и как за меня даже не вступилась плевавшая на всех, кроме уязвленной и нежной себя, моя мать... Я казался сам себе бестелесным наблюдателем со стороны, будто это был не я, кто пережил подобное однажды, будто это произошло не в этой жизни и даже не со мной. Ни одна частичка моей души не дрогнула, вспомни я этот момент сейчас.

Единственная ненависть, подлинная сильная эмоция, которую я чувствовал - ненависть по отношению к самому себе. Она и вынуждала меня идти вперед. Удерживаться на плаву, пробираться через преграды, не сбиваться со следа... видеть цель. Я смотрел на цель и старался никогда не выпускать ее из виду.

Сейчас я считал, что, возможно, все было к лучшему. Порой только такие испытания заставляют буквально прочувствовать, пропустить через себя желание жить. Призвать на помощь те заложенные в нас природой таланты и дары, о которых мы даже не подозреваем. Привлечь всю волю, все способности, все знания, чтобы пережить, чтобы выдержать. Выжить.

Возможно, судьба немножко не то имела в виду, когда отворачивалась от голодного, забытого всеми бездомного ребенка. Возможно, она надеялась, что я сдохну, чтобы вся эта ситуация быстро забылась. Единственным ответом на все мои просьбы и молитвы было решительное "нет". Я мог понять ее холодный расчет. Лишний голодный рот нужно просто закрыть раз и навсегда – самый действенный и самый уродский способ. Она сама меня этому научила.

Только она просчиталась.

Это я понял, удерживая на языке свой первый вкус победы, когда ее полный смятения взгляд, буквально впивающийся в меня, выжившего, твердо стоящего на ногах, лишившегося последней толики человечности ребенка-чудовища, стал для меня бесценным призом. Ведь до меня ее планы по тихому избавиться от лишних забот всегда осуществлялись блестяще.

А может, я просто немного не так расценил ее действия. Я увидел перед собой преграду и, призвав все свои силы, обошел ее.

Это стало моим единственным шансом и моим вечным проклятьем.

Отключив эмоции, научившись быстро приспосабливаться к ситуации, анализировать и действовать, руководствуясь исключительно холодным расчетом, остерегаясь людей и любых тесных контактов, я сумел выжить и выживал до сих пор. Мне слишком рано пришлось научиться заботиться о себе. Непомерно рано я понял, что данные мне от природы ловкость, отменный слух и прекрасную память можно использовать в качестве оружия на поле битвы за выживание. Непомерно рано я открыл для себя, что убедительная ложь, быстрота движений, притворство и умение оставаться незамеченным может продлить жизнь. Непомерно рано я начал убивать, забывая о совести, о честности и жалости, которые никуда бы меня не привели. По крайней мере, мне хотелось так думать. Хотелось быть уверенным, что для милосердия не было места.

Когда я оказался лицом к лицу с миром, он лишь усмехнулся, глядя на мои неуклюжие попытки. Чего он ожидал? Что если я выживу, то со временем превращусь в хилого нытика, которым можно будет легко манипулировать? Такие не выживают там, где выживал я. И потому что жизнь превратилась в сплошные испытания, вызовы и риск. Мое детство закончилось в восемь лет, а мир бездействовал, и всякий раз, когда сзади завывала вьюга, стегая мои голые ноги, мне казалось, что я слышал в этом холоде его откровенно бездушный смех. Все, чему меня успели научить дома, оказалось абсолютно непригодным на улице, где я столкнулся с тиранией, жадностью и жестокостью, где эгоизм прочно укрепил свои позиции, и ради выживания все думали только о себе, не желая идти на уступки и делать исключения даже для ребенка. Я стал жертвой крушения мира, в котором я рос, мира привычного, спокойного, ленивого, относительно безопасного, скудного на события и треволнения. Я был растерян, напуган и слишком мал, чтобы переучивать себя самостоятельно, искать подходящие варианты, не затрагивавшие мораль, которую мне навязали в детстве, продумывать планы вплоть до мелочей... Я мог только одно: действовать. То, что мог брошенный, голодный, отчаявшийся ребенок. Сработал инстинкт, руки потянулись машинально, и я подчинился. И остался в живых.

Это было мое первое воровство — неуклюжее, но все же успешное, а главное - отсрочившее мою голодную смерть. Это был мой первый урок выживания. В тот момент я понял, что моя жизнь никогда не станет прежней. Пути назад нет.

Я вел такой образ жизни, что уже не было смысла заниматься самобичеванием. Я тысячу раз выходил за рамки общепринятых принципов и правил, призванных поддерживать социальную гармонию, и эти границы уже давно не существовали для меня. Я тысячи раз находился на грани срыва, в считанных секундах от последнего падения, и каждый раз за эти секунды я успевал среагировать. Я удерживал равновесие, сталкивая других, тысячи раз, чтобы выжить. У меня было такое прошлое, в котором не возникало никакого желания копаться. Каждый мой шаг от дома сопровождал похоронный звон по прежней жизни, в которой я четко отличал хорошее от плохого.

Для человека, разыскиваемого во всех уголках Тедаса за воровство, мошенничество и убийство, все эти понятия о мире, гармонии, морали, честности и благородстве имели мало значения.

Пока все вокруг чудом не изменилось. Будто серые картины начали наполняться живыми яркими красками. Я увидел фиолетовые и голубые оттенки чистой магии, стекающие под горизонт с изумрудных вершин далеких непокоренных гор. Я впервые наблюдал, как падают звезды прямо нам в руки, стоило только поднять глаза к небу и сложить вместе ладони, и аромат, которого я раньше не замечал, наполнял мир, где простые мелочи приобретали особое значение. Мир, где ты не боялся поверить, что нужен кому-то, просто так, без причин, и можешь задержаться еще ненадолго, ускользнуть от строго взора судьбы и урвать еще одну минутку пути, чтобы насладиться покоем и безмятежностью...

Я никогда не придавал особое значение всеобщему страху перед магией. Для меня она была просто особо опасным видом оружия, механизм действия которого требовалось изучить, чтобы не попасть в ловушку.

Но я все-таки попался. Как бы иронично это ни звучало...

Скай. Упрямый, пронзительный взгляд. Стальная выдержка. Решительный тон. Верное сердце. Неудержимое стремление вопреки всему жить по своим правилам. Непоколебимая вера и сила, равной которой я не встречал ни в одном уголке Тедаса. С тех пор как утерял ту, другую...

Одна против мира, и необоримая решимость в темных глазах, неустанно твердящая, что никто и ничто не сможет сломить ее.

Воспоминания о Скай вернули меня в реальность, и я обратил внимание на размытые кровавые круги в ногах горизонта. Моя спутница отлучилась «на десять минут», а от солнца, которое в тот момент припекало совсем по-деревенски, остались лишь прощальные алые вспышки под черными кучерявыми облаками.

Впрочем, это был наилучший расклад. На мгновение передо мной представилась мрачная картина готовящей Скай, и я решил, что улица все-таки чему-то полезному учит. Готовить Скай могла почти так же, как я — колдовать, но и охотилась она ненамного лучше, так что методом многочисленных проб и ошибок я выяснил, что намного продуктивней будет доверить ей живую добычу, нежели сырую и общипанную.

Поэтому запасшийся терпением, от делать нечего я размеренно шевелил мозгами, балуя себя размышлениями о жизни.

Парадоксальное распределение труда. Девушка, выросшая в доме с прекрасной хозяйственной матерью, истинной леди по всем критериям, которая, по общепринятым понятиям, умела вести дом, была преданной матерью и женой, бережливой хозяйкой и приятной собеседницей, знала во всем меру и при этом всегда стояла за плечом мужа, в его тени, не умела готовить. Скай вообще осваивала женские обязанности с большим трудом, не в силах мириться с уборкой, готовкой, стиркой, и с поистине сестринским благородством уступала эти замечательные занятия Бетани. Зато мужчина, росший на улице за счет чужих честных трудов, вполне мог обеспечить себя самодельным ужином.

Поэтому Скай предложила услуги добытчика. До сих пор не понимал, зачем она, имевшая возможность в любой момент вернуться в свой уютный дом и поужинать нормальной и вкусной пищей, приготовленной матерью, решила примерить на себя уличный образ жизни, но отказываться от ее приятной компании я не хотел. Далеко не сразу - постепенно, с практикой, я пришел к выводу, что без нее мне становится скучно.

Наверное, вопреки всем противоречиям и расхождениям в образе жизни, воспитании и характере, мы друг друга все-таки стоили...

Помню, как поддался идиотскиму порыву и сохранил в памяти мгновения нашей первой встречи, показавшихся мне... особенными. Искренними. Момент откровения. Тогда я почувствовал, что это нормально, что так и должно быть, и это странное чувство до сих пор хранилось в памяти. Помню, как не мог вскочить и уйти, как должен был из соображений безопасности, будто сама земля удерживала меня, убеждая просто задержаться на минутку, просто приглядеться и увидеть. Помню, как остановил ее взгляд мою руку, дернувшуюся к карману, и как мы оба застыли, не в силах сдвинуться с места... Мы смотрели в глаза друг другу так, словно давно друг друга знали, словно когда-то стояли вместе на краю света, баюкая покоренный мир, через который прошагали, держа друг друга за руки и ни на секунду не отпуская...

Впервые за долгое время кому-то удалось застать меня врасплох. И это не было попыткой убить меня или обокрасть. Двойной удар по моему хладнокровию нанес взгляд этой девушки, которая каким-то волшебным образом до сих пор, спустя три года, оставалась рядом. Скажи бы кто тогда - убил бы, посчитав бесполезным психом. Однако вот я сижу в ожидании этой девушки, с которой проведу последнюю ночь в Лотеринге перед очередным уходом. И что являлось еще более парадоксальным - это было моим желанием. Не попыткой поиграть, обмануть, развязать язык, усыпить бдительность и взять что-то, что должно принадлежать мне.

Мне нравилось то, куда она сумела завести нас.

Жизнь долго готовила меня прежде, чем выпустить в «свет». Я продолжал докучать мирным жителям небольших деревень, постепенно открывая для себя новые горизонты, новые границы возможного, и чем в более оживленные поселения я забредал, тем опытнее становился. Денерим стал основным "пунктом назначения" всего два года назад, уже после знакомства со Скай, когда я, пробыв там дольше обычного, решил, что там ничем не хуже, чем в других уголках мира, да и люд какой-то менее бдительный. В Лотеринг я продолжал возвращаться, как домой после долгих путешествий, и даже сам себе до сих пор не признавался в том, что одной из этих причин и стала та таинственная девочка с огромными глазами и черными, как ночь, волосами.

Неважно, куда ты направляешься, как надолго и в который тысячный раз, если тебе есть куда вернуться. Несмотря на то, что на протяжении всей жизни ты только и делаешь, что убиваешь, грабишь, обманываешь всех, кто встретится на пути, ради того, чтобы пробиться, освободить дорогу, выжить. Вопреки всему, и даже мне перепало немного счастья - во всем этом мире, полном грязи, лжи и лицемерия один-единственный человек, который ждет моего возвращения...

Шорох травы напряг меня. Я слышал какие-то неясные отдаленные звуки уже на протяжении двух минут, но сейчас я узнал в них отчетливые крадущиеся шаги.

И по этому нелепому подобию вороватости я понял, что пожаловали именно ко мне...

- Если бы вы так назойливо не шаркали своими грязными дырявыми ботинками, - пробормотал я, раздраженный таким глупым упорным намерением, - я бы вас даже не услышал.

Новички. Мне даже не пришлось оборачиваться, чтобы проверить свои подозрения. Их было несколько, судя по скрежету подошв, и они были даже не в состоянии подкрасться поближе, оставаясь незамеченными. Я сталкивался с таким дурачьем почти столько, сколько жил самостоятельно, и временами мое терпение просто не выдерживало.

Я усмехнулся, осторожно почесав кончиком кинжала, требующего заточки перед долгой дорогой, щеку. Непродуманно. Несдержанно. И просто глупо. Так неуклюже на моей памяти передвигались только мертвецы, с которыми мне приходилось иметь дело в местах большого скопления магической энергии. Помню, один из них занес для удара костлявую руку, держа меч, под тяжестью которого вдруг начал сам до нелепости медленно заваливаться назад, разваливаясь на ходу. Зрелище было забавным.

Самым разумным для них решением было добровольное отступление. Эти дурачки даже не подозревали о том, что мне было известно об их присутствии. Сначала я не обращал внимания, даже ухом не вел. Но сейчас их настойчивость, непохвальная в данной ситуации, начала меня утомлять.

Жизнь все-таки обладала чувством юмора... причем черным и очень жестоким.

Она взяла себе новых учеников? А на первое испытание отправила ко мне?

Она совсем отчаялась? Или нарочно дразнила меня, вынуждая принять бой этих неопытных болванов? Ответом на ее выпад стало полное отсутствие интереса с моей стороны.

Но однажды она добьется своего и выведет меня из себя окончательно.

На моем счету плотно закрепились десятки исследованных пещер с их опасными обитателями, не единожды порванная Завеса, своры волков, обезумевшие маги, в том числе и малефикары, и, конечно же, моя любимая стража. Мне приходилось побеждать в схватках с врагом, в несколько раз превосходящим меня по силам, лишь потому, что мне нужно было жить своей никчемной жизнью, а другого способа выжить у меня не было. Моя ухабистая дорожка не раз заводила меня даже в драконьи гнезда и заколдованные пространства, но и оттуда я под немые аплодисменты и недовольные ворчания выбирался живым, выветривая запах дыма и гари, которым можно было смело отпугивать остальных противников.

После всего, через что я прошел, беспокоиться о том, что меня убьет стрела какого-то молокососа, было просто нелепо и стыдно. Вся неловкая ситуация, в которую я попал, опускалась за грань моего достоинства, будь оно неладно!

Я раздраженно сплюнул, ощутив вкус презрения на языке. Это был мой последний день в Лотеринге. Я планировал провести его в спокойной обстановке. И эти болваны дорого заплатят мне за то, что сорвали мои планы. Они уже сорвали. Я знал, что они не отступятся. И я убью их, если они не решат вдруг удивить меня умным ходом.

Даже если у них имелось при себе дальнобойное оружие, выгодное положение или какие-либо другие преимущества, я не пожалую им ни единого шанса.

Проклятье. Придется запачкаться. А ведь это была моя единственная чистая рубашка на ближайшие дни...

Я-таки удосужился подняться на ноги, чтобы поприветствовать незваных гостей. Проведя на улице всю сознательную жизнь, я все же обладал какими-то манерами. В основном, правда, применял их как стратегическое оружие, но...

Источник раздражения вновь дал о себе знать. Они поняли, что я знал об их присутствии.

Удивление обездвижило меня, но лишь на секунду. Четыре заговорщических тона. Четыре идиота, возомнивших себя грозными разбойниками. По каким-то причинам они упорно не желали уходить. Что-то настойчиво удерживало их здесь, убеждая не столько в количественном преимуществе, сколько в качественном превосходстве.

Всегда одно и то же. Глупые бессмысленные смерти.

В слепой спешке они меняли свои позиции настолько неосторожно и безрассудно, что возникло желание раздать каждому по монетке, по-братски потрепать за щечки и разогнать по домам. Если таковые имелись...

Затаив дыхание, я напряг слух, и обрывки собрались в полноценную картину, будто эти болваны стояли прямо перед моим глазами. Они все одинаковы... Одинаково дают о себе знать, одинаково нападают, одинаково умирают.

Обратный отсчет начался.

Три. Сердце отбило удар, подобно стрелкам в старых часах, которые тяжело и неохотно отбивают оставшиеся до полночи секунды. Это было похоже на отдаленный раскат грома - привычное чувство, будто кровеносные сосуды расширяются, и все ощущения становятся ярче, острее.

Сзади донесся характерный звук – один из них приготовился стрелять.

Два. Голоса замерли. Прицелился... Готов.

Один… Неожиданная пауза ввела меня в легкий тупик...

Одинаково предсказуемы.

Чего я ожидал от новичков?.. Интересно, он вообще раньше стрелял из лука?

С удовлетворенный улыбкой я услышал долгожданный шорох.

«Ты должен был выпустить стрелу четыре секунды назад, идиот», - разочаровавшись окончательно, мысленно отругал его я, и мне даже показалось, что я услышал собственный жалобный стон.

Запоздалая стрела со свистом направилась ко мне. Даже одна секунда может оказаться бесценной. Жизнь научила меня ценить время.

Под вынужденным приливом адреналина все вокруг замедлилось, позволяя мне в долю секунды оценить обстановку и принять верное решение в экстремальной ситуации.

Стрела пришла по правую сторону, перехваченная моими пальцами прямо в полете, и тут же отправилась обратно владельцу с горячим приветом, оставляя за собой шлейф плавящегося воздуха. Столь стремительный и неожиданный ответный удар сбил неопытного противника с толку, что и стало его последней ошибкой.

Молокососы, которые думают, что все это проще простого, в то время как сами не видят дальше своего носа.

Даже после ответного удара я четко слышал, что они не собираются отступать.

Либо среди них был еще один наивный стрелок, либо...

Алый всполох магии, и земля клубнями разлетелась в разные стороны. Вовремя откатившись, я с усмешкой представил, сколько сил должно было уйти на сотворение такого заклинания ради того, чтобы замызгать траву густой подозрительной едкостью...

В этом и заключалось мое основное преимущество. Всякий глупец на моем счету позволял себе промахнуться.

- Бей его! - услышал я, и двое разбойников в слепой ярости кинулись в мою сторону, рассекая секирами воздух.

Пока они старательно пытались своим ором и видом, который, по всей видимости, считали угрожающим, меня напугать, я, немного ошарашенный, любовался их неуклюжими действиями. Они вели себя словно заговоренные куклы, действиями которых руководил единый разум, подверженный какому-то злому умыслу, темному заклинанию, ибо такого разгильдяйского отношения к схватке я не видел уже давно!..

Счастливое детство закончилось с выпущенной стрелой, пришедшей точно в сердце одному из разбойников, который даже не успел настигнуть меня.

Второй, замахнувшись с очень выразительно искаженным лица, в то же мгновение преодолел оставшееся расстояние, в чем я ему помог, увернувшись от удара и полоснув кинжалом по его горлу. Для меня это было все равно что тренировкой с набитыми пухом куклами.

Это какой-то бардак, решил я, поражаясь тому, как легко они позволяли себя убивать. Какого нажьего дерьма здесь твориться?!

Прежде чем я успел обратить свои мысли в зов, сзади зародился угрожающий приток смертельной магии... Я ощутил, как моя кровь обеспокоенно забегала по жилам и начала закипать…

Проклятье!

Малефикар использовал трех болванов в качестве пушечного мяса, чтобы отвлечь мое внимание, а сам готовил атаку! Неожиданный ход, не лишенный смысла, против воли отметил я, но на этом мои мысли прервались неестественно тяжелым сосущим потоком, превращающим мои жилы в липкую бумагу прямо под плотью...

Нечеловеческой силой меня потянуло назад, затягивая в кровавый водоворот, и последнее, что я запомнил, был мой отчаянный стон сквозь сжатые зубы...

- Пригнись!

Где-то за край сознания, сбитая с цели вязкой болью, проползающей опустошением по моим жилам, закатилась мысль, что я оказался-таки неплохим учителем... Этот звонкий, сотрясший долину голос я узнаю даже сквозь шум собственной кипящей крови в ушах.

Сработал выработанный с недавних пор рефлекс повиноваться беспрекословно, и исключительно на морально-волевых, требуя от себя больше, чем это было возможно, я, отчаянно сопротивляясь смертоносному вихрю и боли, стал оседать вниз.

В это же мгновенье, как только я нащупал оброненный кинжал, перед глазами вспыхнула молния, эффектно покончившая со всем этим беспорядком. Меня отпустило, и шум в ушах сошел на нет. Три секунды мне понадобилось, чтобы прийти в себя.

Малефикара трясло в агонии, как тряпичную куклу, но чтобы убить мага крови, нужно было больше, чем одно заклинание.

- Скай! - я дал ей знак, понятный только нам двоим, и в высокой траве полыхнула магия.

Мой нож обуял прекрасный голубой свет, и в нос ударил знакомый запах магии. За ним, под победный клич, одну за другой прошибая невидимые преграды, по окраине с грохотом прокатилась безудержная волна смертоносной магической материи, обрушившись прямо на мага всей своей мощью, точно огромная каменная глыба. Успев отскочить в сторону в этот зрелищный момент, я за две секунды преодолел возникшее расстояние и брезгливо схватил потерявшего равновесие и откинутого к берегу малефикара одной рукой за плечо. Кинжал вошел почти бесшумно и достаточно глубоко, чтобы подтвердить неизбежность кончины. Как ножом по маслу. Мысленно я поблагодарил этот берег за то, что он оставался безлюдным, и люди сюда приходили крайне редко.

На окрестности легла паутина неестественной тишины. За несколькими мгновениями последовал столь привычный мне запах смерти, и охватившее кинжал голубоватое свечение растаяло, обнажая кровавую наружность, истинный холодный облик.

Я с некоторым удовлетворением осознал, что им все-таки удалось застать меня врасплох. Размялись мы довольно-таки неплохо напоследок.

- Обязательно было портить наш последний романтический ужин? - насмешливо-возмутительный тон и какой-то глухой звук. Я обернулся и лицезрел свою спутницу, раздраженно пнувшую труп одного из неудавшихся разбойников. И в который раз убедился, что вместе с человеком, которого не пугала близость с опасным преступником, но мог разозлить безобидный хладный труп глупого безымянного неудачника, мне работается ничуть ни хуже, чем одному.

Кто же, как не Скай Хоук, мог появиться так своевременно, ознаменовав свое появление столь необычным образом?..