Наверное, в былые времена подобное путешествие под водой показалось бы мне если не романтическим, то хотя бы приятным и волнующим, слегка щекочущим нервы. Можно было бы представить, что лазурные воды какого-нибудь теплого моря мягко касаются боков батискафа, издавая приятный для слуха плеск. А в глубинах этого самого моря можно разглядеть снующих разноцветных рыбок и качающиеся от подводных течений водоросли…
Но море, через глубины которого мы сейчас пробирались на уродливой бронированной махине, было вовсе не теплым. И воды его были также далеки от лазурности, как звезды от Земли. Мутными и загрязненными всяческими отходами и мусором они были, воды Самодельного моря, одного из многих, созданных когда-то по воле людей. Не было тут, конечно, никаких рыбок разноцветных и водорослей. Батискафу приходилось постоянно лавировать между обломками затонувших катеров и кораблей покрупнее, продираться сквозь промышленный мусор, которого тут было в избытке.
Со дна, находившегося где-то метрах в десяти под нами, поднимались густые клубы ила, непонятно чему принадлежавших мелких обломков. Все это создавало ощущение, весьма близкое к клаустрофобии – видимость, несмотря на два мощных прожектора, выражаясь математическим языком, стремилась к нулю.
Внезапно мгла будто расступилась, открывая более широкий обзор. Похоже, мы проплывали над низиной. А в этой низине устрашающе гротескным зрелищем раскинулся город. Это был один из тех, покинутых практически сразу после Первого вторжения. Люди, охваченные паникой, ринулись в крупные укрепленные центры, побросав свои дома и оставив позади всю прежнюю жизнь. Помнится, по долгу службы приходилось видеть эти города-призраки с их полуразрушенными, а кое-где и сожженными дотла, строениями, пустынными улицами, где не видно было даже хедкрабов, этих живучих тварей, потому что там нечем было поживиться. Разве что только костями практически полностью разложившихся трупов да сгнившими продуктами питания. Там правили бал смерть и полное опустошение, и только стаи голодного воронья в закатные часы периодически нарушали безраздельно царившую там тишину.
Но затопленный город-призрак мне «посчастливилось» увидеть впервые. И вид оставлял еще более жуткие впечатления. Возможно, сказывалась глубина, постоянно мелькающая, волнообразно колышущаяся в свете прожекторов муть, простая игра света и теней, но очертания гниющих и разъедаемых коррозией там внизу строений, показались мне настолько фантастическими и иррациональными, что я на какое-то время потерял чувство реальности. Как завороженный, я глядел туда, где угадывались силуэты проржавевших насквозь машин, практически полностью рассыпавшиеся в прах деревья, дороги с растрескавшимся и густо заросшим мхом асфальтом. Мне чудилось, что несмотря ни на что город живет какой-то своей загадочной, нагоняющей страх жизнью. Что эти остатки домов, автомобилей и прочих атрибутов старой цивилизации двигались в том же ритме, что и окружавшая их илисто-мусорная мгла. Казалось, в их расплывчатом, неясном раскачивающемся движении было что-то манящее, гипнотизирующее, неотвратимо влекущее к себе. Ведь это же так просто: забыть обо всем на свете, пойти ко дну, туда, откуда идет этот непреодолимый зов и просто ждать, когда тебя поглотит эта огромная ненасытная пасть…
-Впечатляет, да? – голос техника ворвался в мои уши, мигом расколов наваждение на тысячи осколков. – Определенно, в этом что-то есть. По крайней мере, так говорят все, кто это видел.
Я удивленно повернул голову.
-Так вы, стало быть, - медленно выговаривая слова, спросил я, - уже не в первый раз здесь плаваете?
-Ну конечно, нет, - рассмеялся техник. – И не в пятый, и не в десятый. Подумайте сами, кто бы позволил вам отправиться на такое задание на непроверенном транспорте? Мы времени зря не теряли, поэтому большая часть маршрута лично мне достаточно хорошо известна. И, кстати, вы особо на это зрелище не заглядывайтесь. Вот капитан Фелпс, например, говорит, что в конце концов от этого можно свихнуться. И у меня, знаете ли, нет весомых причин сомневаться в этом.
Да уж. Я отвернулся от «окна» и вернулся на свое место в каюту пассажиров. То, что я увидел в глубинах этого проклятого моря, напугало меня не меньше давешних ночных кошмаров и странностей. Я попытался прикрыть глаза, чтобы успокоиться, но тут же пожалел об этом – в мозгу вновь замельтешила картинка завораживающей черной бездны с двигающимися живыми домами. Чертыхнувшись про себя, я перевел взгляд на солдат, сидевших по разные стороны от меня.
Сержант О`Брайен методично и неторопливо выбивал пальцами по стенке какой-то ритм. Ни о каких нервах и речи быть не могло, просто это была устоявшаяся незыблемая привычка. Вообще, когда речь заходила о сержанте и его привычках, то их вполне можно было сопоставить со скалой, неприступной и крутой. Ирландец ни за что не поменял бы свои взгляды и устоявшийся образ жизни. Если он сказал, что не курит, значит, взять в рот сигарету его сам черт не заставит. Если он поспорит, что длинной очередью с пятидесяти метров засадит всю обойму АК-84 в «яблочко», то разобьется в лепешку, но добьется поставленной цели. В свете этого всего отсутствие бороды и усов, его главного символа и талисмана на протяжении десяти лет, смотрелось сейчас, мягко говоря, дико. Впрочем, никаких вопросов я ему задавать не собирался. За время совместной работы у нас выработалось полное взаимное доверие и понимание с полу-жеста. Если Джону приспичило чуть ли не впервые за всю сознательную жизнь побриться, значит, так надо. И все тут. Я это для себя давным-давно уяснил, и мы отлично ладили, а все наши споры имели исключительно профессиональную почву.
Николай Серых сосредоточенно жевал соломинку, смотря в никуда и в очередной раз полностью оправдывая свое прозвище «Молчун». Насколько мне известно, не нашлось еще такого человека, которому удалось бы выбить из него больше трех слов. А самой длинной фразой, произнесенной спецом по подрывному делу, была «Народ, вы штормовку мою не видели?». Своеобразный рекорд так и оставался непобитым. Серых же так и оставался молчаливой галлюцинацией с внушительными габаритами и поразительной способностью всегда оказываться в нужное время в нужном месте.
Стэн Андерсон и Майк Финчер самозабвенно резались в крестики-нолики, обильно сдабривая получаемое удовольствие нецензурными репликами. Клочок бумаги, на котором они играли, практически полностью уже покрылся кое-как расчерченными полями 3х3 и 9х9, но ни того, ни другого этот факт нисколько не волновал. Вот мне бы так сейчас, с завистью подумал я. Полная свобода от ненужных размышлений, раскрепощение и спокойствие. Когда понадобится думать и анализировать, они включат свое серое вещество и будут и думать, и анализировать, и действовать согласно обстановке. А сейчас, когда до места назначения сколько-то там еще километров, почему бы и не развлечься, пусть даже и так незамысловато?
Питер Ковальски не менее самозабвенно разбирал штурмовую винтовку М-48Б, тщательно изучая ее внутреннее устройство. Родригес часто язвила, что Ковальски затыкается только, когда спит и когда возится с оружием. Ее слова были очень близки к истине. Сейчас обычно самодовольно ухмыляющаяся физиономия болтливого оружейника была настолько сосредоточенной и серьезной, что так и тянуло подколоть ее обладателя. Но мое настроение приколам и остротам в данный момент абсолютно не соответствовало, да и обстановка была несколько неподходящая. Хотя это не мешало мне мысленно улыбаться серьезности и внимательности, с которой Ковальски разглядывал новую «игрушку».
Вот кто меня больше всех поразил, так это Павел Сахновский, который, не утруждая себя никаким нехитрым занятием подобно товарищам, просто спал, прислонившись к стене. И даже похрапывал изредка. Надо заметить, что три месяца в команде, постоянные нагоняи от сержанта и несколько моих занудно-познавательных лекций для него даром не прошли. Парень стал собранным, дисциплинированным, а самое главное, мало-помалу приучился держать язык накоротке, когда требуется. При этом он не забывал постоянно самосовершенствоваться и теперь стал одним из лучших стрелков в отряде. Собственно, именно поэтому я и принял решение взять его на это задание.
Одним словом, бойцы убивали время, кто как мог. А я все никак не мог найти себе места. Закрыть глаза я по-прежнему не хотел, боясь увидеть снова разверзшуюся черную пасть или, чего доброго, физиономию безликого японца с безвкусным голосом и сомнительными намерениями, задачами и планами…
А так хотелось отвлечься, расслабиться, выпить холодненького освежающего пива, вытянуться на диване и почувствовать себя хоть на минуту нормальным человеком. Еще хотелось бы, чтобы Родригес была рядом, чтобы можно было любоваться ее выразительными глазами, красивыми, резковатыми чертами лица, перебирать черные как смоль волосы… Вспомнив об Анне, я невольно улыбнулся и почувствовал, что сердцебиение стало учащенным. Забавно, а ведь я всегда считал, что чувства и война – вещь такая же несовместимая, как огонь и вода. Впрочем, у меня и сейчас были большие опасения насчет моей внезапно возникшей привязанности к Родригес. Ведь что означают подобные эмоции и переживания на войне? В первую очередь, страх потерять близкого тебе человека. Один раз я уже чуть не попался на удочку этого страха, когда, наплевав на все приказы, полез вытаскивать Аликс из Города. Теперь я боялся, что все это может закончиться чьей-нибудь смертью, а повинным в этой смерти я буду считать себя, как бы дико и глупо это не звучало.
Я устало потер переносицу. Да… а ведь как хорошо было бы, если бы все это оказалось длинным-предлинным дурацким сном, и я проснулся бы в своей кровати в отчем доме, и мама позвала бы завтракать. А отец на выходные повез бы меня в горы, к Деду, где я упился бы чаем, заваренным и настоянным на горных травах, облазил бы все окрестные ущелья и гроты и вдоволь наигрался бы с совсем молодым еще Бобиком… Я посмотрел на ярко светившие лампы, на лица своих парней. Нет, слишком уж все это осознанно и четко, не похоже это на сон. Мама не позовет завтракать, и отец не повезет ни в какие горы, потому что оба они умерли… погибли много лет назад. А с Дедом я увижусь еще, наверное, очень нескоро. Если вообще увижусь…
-Э, слышь, умник, - вдруг резко бросил сержант. – Ты еще раз наведешь на меня эту штуковину – все кости переломаю.
Сахновский как будто нарочно выразительно и многозначительно всхрапнул. На то, чтобы понять, что случилось, у меня ушло секунд десять. Выяснилось, что Ковальски, собрав винтовку, переключился на нейтронный расщепитель и в процессе изучения принципа его действия случайно направил его на О`Брайена, в результате чего и вызвал столь бурную и адекватную реакцию последнего.
-Да ладно вам, сержант, - виновато улыбнулся Ковальски, - он ведь все равно сейчас отключен.
-А меня не колышет, - заявил сержант. – Мне этот кусок металла активно не нравится, и его присутствие меня нервирует. А если ты еще раз наставишь его на меня или еще кого-нибудь, я могу занервничать еще сильнее…
-Остынь, Джон, - успокаивающе сказал я. – Уверен, это вышло случайно. Кстати говоря, Ковальски, может, ты нам расскажешь в таком случае, как это чудо враждебной техники действует?
-Да очень просто, - оживился оружейник, переведя дух. – Только не враждебной, капитан. Всё от первого до последнего винтика – наше. Есть повод гордиться, между прочим. А принцип действия простой. Вот эта черная кнопка запускает генератор, то есть приводит малютку в боевое положение. С помощью регулятора сбоку настраивается требуемая мощность. А потом простым нажатием красной кнопки полчища врагов отправляются в небытие. Вот, взгляните.
Я взял «адскую машину» в руки. Судя по размерам – около семидесяти сантиметров в длину, сантиметров тридцать в диаметре – весить она должна была килограммов двадцать, не меньше. Однако навскидку я бы не дал больше четырех. Расщепитель представлял собой вытянутую эллипсовидную трубу, сужающуюся на конце, нашпигованную множеством датчиков. От основания устройства тянулись десятка два проводов, изолированных каким-то гибким и, очевидно, долговечным материалом. Половина всех проводов сходились у конца, где было установлено что-то вроде отражателя – по крайней мере, другого объяснения я найти не смог.
-Почему она так мало весит? – спросил я.
-Помните технологию HEV? – усмехнулся Ковальски. – Так вот, при изготовлении использовали именно этот материал. Да-да, это только кажется, что она стальная. На самом деле ничего подобного. Единственное, что, как я понимаю, пришлось заменить, так это субатомный… кхм… генератор, реактором его язык не поворачивается назвать. Хотя скорее всего его не заменяли, а просто модернизировали. Ведь здесь не нужны ни система жизнеобеспечения, ни медицинские системы и тому подобное, оставили только систему облегчения веса. Естественно, вследствие этого освободилось огромное количество энергии, которая требуется для работы этого оружия.
-И как оно действует?
-Ну, я не могу точно сказать. – Замялся Ковальски. – Ведь капитан Фелпс не дал мне почитать инструкцию и техпаспорт. Но примерно смысл таков: генерируется поток нейтронов, которые при прохождении по трубке разгоняются, а на выходе все это фокусируется… как бы это сказать… в мощный нейтронный луч. При прохождении через любое тело или препятствие нейтроны как бы «расталкивают» все атомы, и сила ударов такова, что межатомное взаимодействие полностью нарушается, и тело в буквальном смысле распадается… Хотя, если честно, кажется, капитан Фелпс лукавил. Не в нейтронах тут дело, вернее, не только в них…
-То-то я удивляюсь, почему это Фелпс ничего не сказал нам о принципе действия этой штуки перед отправкой… – задумчиво произнес я. – И давно ты все это знаешь?
Оружейник понуро опустил голову.
-Три дня, - честно признался он. – Мне даже довелось побывать на ее испытании. Извините, просто у капитана Фелпса правило: все новые разработки показывать сначала специалистам, а уж потом внедрять их что называется «в массы». Да и потом, вам ведь не до этого было…
Я только махнул рукой, возвращая оружие назад. У меня никогда не было повода не доверять своим людям. Не было у меня такого повода и в отношении Пакстона Фелпса, которого я знал еще до Второго вторжения. Я и раньше знал о подобных контактах моих специалистов с сотрудниками Фелпса, и они носили сугубо профессиональный характер и способствовали обмену опытом. Что уж там говорить, некоторые из моих нынешних спецов перешли ко мне именно от Пакстона, и никто не имел ничего против. Не собирался я лезть на рожон и сейчас, потому что прекрасно понимал, что Пак ни за что не всучил бы мне новое оружие, не прошедшее тщательную проверку как его, так и моими людьми.
-Готовимся на выход, господа, - прозвучал голос техника. – До точки назначения три минуты.
Сахновский моментально проснулся, Андерсон и Финчер смяли исчёрканный листок и смахнули его на пол, Ковальски упаковал расщепитель обратно в непромокаемый чехол и прицепил его к своему рюкзаку. Процедура была отработанной годами, руки, казалось, действовали совершенно независимо от мозга: закрепить шлем, надеть респиратор, опустить и проверить защитное стекло. Послышались негромкие металлические щелчки – бойцы зарядили винтовки. Проверка экипировки заняла не более двадцати секунд: спецжилеты, надетые на нас, мы знали как облупленные. Немного повозиться пришлось со «средством от насекомых», как назвал его Пакстон. Поочередно мы отворачивали клапаны на баллончиках, проверяя, выходит ли неон. И вот на лавках в каюте для пассажиров уже сидят семеро вооруженных до зубов спецназовцев, больше напоминающих каких-то гуманоидов в своей темно-зеленой камуфляжной форме, тяжелых армейских ботинках и респираторных масках, полностью скрывающих лица.
-Итак, - произнес техник, - до точки назначения одна минута. Повторяю порядок действий. Я выгружаю вас у заброшенной канализации, отплываю на безопасное расстояние и жду три часа. Через три часа я возвращаюсь к канализации, где я уже должен подобрать троих человек. Если их не будет, я жду еще двадцать минут, после чего возвращаюсь на Базу. А сейчас будьте осторожны, смотрите внимательно под ноги.
Едва он произнес эти слова, пол буквально начал уходить из-под наших ног, заставив нас инстинктивно вцепиться в поручни и основание лавок. Металлический пол в каюте пассажиров оказался ничем иным как люком, ведущим в достаточно большое углубление.
-Никто не ушибся? – пошутил техник. – Прошу, господа, вам – туда. Прыгайте смелее, тут все бронированное, так что ничего не сломаете… Разве что только ноги.
Последовав его указанию, мы поочередно спрыгнули в углубление, которое оказалось квадратным колодцем высотой примерно в полтора человеческих роста и в ширину около трех метров, оказавшимся для семерых нагруженных амуницией людей слегка тесноватым. Верхний люк с глухим металлическим стуком закрылся.
-Сейчас не пугайтесь, ребята, - зазвучали наушники голосом водителя. – Я вас слегка затоплю, чтоб давление выровнять.
Из незаметных до этого отверстий в колодец хлынула вода. Нас обдало ледяной волной, пробирающей до самых костей. Холод сковал все мое тело настолько, что какое-то время я не ощущал своих конечностей. Чуть не позабыв, я установил таймер обратного отсчета на своих наручных часах на 14:00:00 и нажал на кнопку. То же сделали и остальные. Можно считать, миссия началась. Через некоторое время вода полностью заполнила колодец, и дышали мы уже при помощи респираторов, опять-таки модернизированных умельцами Пакстона, так что теперь без вспомогательных баллонов с кислородом продержаться под водой можно было около часа. Впрочем, о запасе воздуха мы позаботились – у каждого в рюкзаке имелся небольшой кислородный баллон.
-Удачи, парни. Счастливого вам плавания.
Нижний люк медленно открылся, освобождая нам путь в глубины Самодельного моря. Отвернув клапаны на пристегнутых к поясу баллончиках, мы скользнули вниз.

******

Привычка – вещь великая, в некоторых случаях. Вот хотя бы в этом. Уже через пару минут пребывания под водой я перестал ощущать ее ледяные объятия, сводившие судорогой всё тело. Хотя, если уж быть объективным, то я вообще перестал что-либо ощущать, и все движения мои казались мне автоматическими и производились скорее по инерции и, может быть, даже по наитию. От такой мысли сделалось мне сразу невесело, и заработал ногами и руками с удвоенной энергией.
Вокруг нас, на сколько хватало глаз, а хватало их метров на пятнадцать, простирались мрачные, зеленоватые, мутные владения Самодельного моря, заросшие характерными растениями, странно мутировавшими под действием чего-то, с дном, усеянным проржавевшими обломками судов и кусками железобетона с торчащей из них полусгнившей и облепленной какой-то гадостью арматурой. Посреди всего этого деловито сновали аборигены – голодные, судя по всему, пиявки, некие разновидности рыб, приспособившихся к жизни бок о бок с прожорливыми хищниками, какие-то совершенно невообразимые существа с невообразимыми же кулинарными пристрастиями, задачами и планами. Вся эта серьезная, деловитая подводная жизнь, безусловно, видела в нас источник интереса самого что ни на есть корыстного и по сему совершала неоднократные попытки приблизиться, отчего нервы наши первое время малость пошаливали. Впрочем, едва почувствовав запах неона, потихоньку выпускаемого из маленьких баллончиков, местные жители поспешно удалялись на безопасное расстояние, оставляя после себя обиженное разочарование. Мы перестали их замечать, лишь автоматически регистрируя боковым зрением их мельтешение где-то на периферии области видимости.
Канализационная труба, перекрытая решеткой, смотрела на нас зияющим чернотой разломом метра два в диаметре. Выглядело это как зловещее приглашение, совмещенное со строгим предупреждением и вполне реальной угрозой.
Черт знает, сколько стоит здесь эта решетка, но проверку на прочность она выдержала – ни один толстый прут не сдвинулся с места. Что ж, к отсутствию хороших манер нам не привыкать. По моему молчаливому приказу двое бойцов, вооружившись автогенными горелками, приступили к работе. На наше счастье, изготовители решетки явно сэкономили на качестве, потому что парням хватило около четырех минут.
Первым в открывшийся проход сунулся я. Наплечный фонарь выхватил из тьмы длиннющий железобетонный тоннель, стенки которого покрывал густой слой склизкой дряни вперемешку с комфортно устроившимися микроорганизмами. У меня появилось ощущение, будто стою на пороге чердака старинного дома, давно заброшенного, и сейчас вот из тьмы ринутся на меня полчища летучих мышей, потревоженных неосторожно пущенным мною внутрь светом. Слепые, злобные, взбешенные от яркого света, будут биться они мне в лицо, путаться в волосах, инстинктивно кусаться и царапаться и еще больше звереть от запаха крови… Никаких летучих мышей там не было, равно как и их местных подводных аналогов. Никто не выскочил мне навстречу из сотен невидимых щелей и углублений, шарахаясь от яркого луча света, не ударила в лицо, царапаясь и кусаясь, никакая мерзость, и я, кляня себя на чем свет стоит, спокойно поплыл вглубь.
Без каких-либо происшествий мы преодолели те самые метров семьсот однообразного покореженного и размытого бетона, когда тоннель резко повернул вверх, превратившись в колодец. Вот тут-то могли мы столкнуться с первой серьезной проблемой: откуда мы могли знать уровень воды в этом самом колодце? Вполне могли мы вынырнуть где-нибудь метрах в тридцати от складских помещениях и тогда – кранты всей операции и всему, что должно было бы последовать за ней. Глупо. В высшей степени глупо, нечестно и подло. Но обошлось. Бесконечно, казалось бы, затянувшийся колодец вывел нас, наконец, на долгожданную поверхность, которая оказалась еще одной трубой такого же диаметра, заполненной водой примерно на треть. Где-то невдалеке виднелся неясный свет.
Фонари мы погасили и, стараясь производить как можно меньше шума, двинулись в направлении источника этого самого света. Тело, окоченевшее за время пребывания под водой, постепенно давало о себе знать неприятной дрожью до лязга зубов и сотнями тысяч мурашек, впивавшихся в кожу. Неясный свет тем временем всё приближался, постепенно открывая нам следующую картину.
Серьезный пролом в трубе, за ним – свежий воздух, предзакатное небо, проглядывающее сквозь основательно продырявленную (а кое-где вообще отсутствующую) крышу, что-то вроде ангара с затопленным полом и плавающим в воде строительным мусором. Были тут ящики какие-то, картонные коробки, разбухшие куски досок, всевозможные фрагменты металлолома, будто нарочно цеплявшиеся и мешавшие идти. По всему было видно, что на это помещение всем было давным-давно наплевать. Славненько.
Из ангара выход был только один – ржавая дверь в дальнем углу. Механизм, видать, от старости и постоянной сырости напрочь заклинило, и осталась только относительно небольшая щель, достаточная, впрочем, чтобы через нее мог протиснуться человек с оружием и ранцем за плечами. Оттуда, из-за этой самой двери, изредка доносились голоса переговаривавшихся солдат. Та-ак. Вот это уже интереснее.
Мы насчитали четырех – почти в точности, как предсказывал Феликс. Дальнейшее было исключительно делом техники. Я медленно и бесшумно – благо, воды здесь уже не было – подкрался сзади к ближайшему часовому, одновременно боковым зрением следя за остальным помещением, которое, по всей видимости, и было тем самым заброшенным складом. Стоявшие здесь огромные морские контейнеры располагались таким образом, что выгодно скрывали наши перемещения от глаз охранников, спина одного из которых была сейчас всего в полуметре от меня. Интересно, а чего бы это Альянсу не раскошелиться и не сделать им датчики движения? Вот стоит он сейчас передо мной, чурбан чурбаном, и даже не подозревает и не хочет и не может подозревать, что его смерть совсем близко, опасно близко, и уже блеснуло в кроваво-красном свете заката лезвие ножа, которое через секунду вонзится ему в горло, в самое уязвимое место, и оборвет его пустое и лишенное всего человеческого существование…
Солдат всхрипнул, подергался в конвульсиях и затих. Я аккуратно уложил его на пол, стряхнул темно-бордовую кровь с ножа и сделал знак остальным.
Второй охранник, появившийся в проходе между контейнерами, взвился в воздух, поднятый могучей рукой сержанта. Доля секунды, резкое движение – и раздался характерный хруст, засвидетельствовавший мгновенную смерть. О`Брайен осторожно прислонил обмякшее тело к контейнеру. Из глубины склада послышались несколько выстрелов из пистолетов с глушителем, после чего раздались характерные звуки рухнувших на пол тел. С охраной было покончено.
Склад действительно располагался на высоте около сорока метров, и вся железнодорожная станция, находившаяся внизу, видна была как на ладони. Слева – немаленькое двухэтажное здание, видимо, используемое как казармы. Далее какие-то домики, будки, ящики и контейнеры (свихнулись они на них, что ли?) и непосредственно, железнодорожные пути, стоящий на них поезд и разгрузочная станция.
Беглый осмотр показал, что значительная часть охраны занята загрузкой состава, другая же часть находилась, очевидно, в казармах. Посреди базы никто не разгуливал с оружием наперевес, бдительно высматривая нарушителей, никто не стоял у окон и не таращился на происходящее. Ага, стало быть, охрана всецело положилась на пулеметчика, засевшего вон там, слева от нас, на недосягаемой, как им кажется, позиции. Что ж, тем хуже для них…
-Действуем следующим образом, - сказал я бойцам. – Финчер, видишь пулеметчика? Он твой. Вперед.
Мы невольно затаили дыхание, наблюдая за тем, как Майк осторожно продвигается по осыпающемуся склону к пулеметной точке. Пулеметчик увидеть его не мог, так что главной задачей было не съехать вниз по осыпи.
-Пулемет взят, - коротко доложил, наконец, Майк.
-Отлично, - вздохнул я с облегчением. – Сахновский, твоя позиция – здесь. Видимость отличная, так что ни одна тварь не проскочит. Ты будешь нашими глазами. Докладывай обо всем, что увидишь.
-Понял, - кивнул Сахновский, устраиваясь поудобнее со снайперской винтовкой.
Вниз вели две тропы – одна ухоженная, которой пользовалась охрана, другая почти заросшая травой. Конечно, мы бы предпочли более удобный путь, однако он был слишком длинным и был вполне реальный риск, что нас могут обнаружить. Поэтому пришлось, задержав дыхание, как можно быстрее проскользить по нехоженой тропе вниз, к спасительным ящикам. Судя по молчанию Финчера и Сахновского, нас никто не заметил.
-Андерсон, - сказал я, переведя дух, - займи эту позицию и не спускай глаз с казармы. Прикроешь нам спины, если что.
-Есть, - отозвался тот.
Передвигаясь короткими перебежками, преодолевая незначительные расстояния между ящиками, контейнерами и пустыми будками с заколоченными дверьми и окнами, устанавливая в некоторых местах кумулятивные заряды, мы достигли более-менее защищенного места метрах в тридцати от состава. Притаившись в импровизированном укрытии, мы прислушивались к обрывкам переговоров, долетавших до нашего слуха, выяснив вскорости, что погрузка уже практически закончена, и состав вот-вот будет готов к отправке.
-На погрузке работают восемь человек, - ровным голосом докладывал Сахновский. – Трое отделились… направляются в вашу сторону.
-Что такое? – спросил я.
-Два цыпленка, - отозвался Сахновский, - и один расфуфыренный.
-Хорошо, - сказал я, подумав немного. – Приготовься, по моей команде уберешь цыплят, а я с пернатым побеседую…
-Будет сделано, - с готовностью произнес снайпер. – Они уже где-то в десяти метрах от вас…
Невдалеке, за ящиками, действительно послышались шаги и чей-то высокий голос, вероятно принадлежавший тому самому расфуфыренному. Голос этот, как мне показалось, слегка дрожал и даже иногда срывался на какой-то странный фальцет. Все это наводило меня на небезосновательные сомнения в обладателе этого самого голоса. Не похож он что-то на хриплое бормотание модифицированных уродов…
-Они уже почти поравнялись с вами, - доложил Сахновский.
Шаги были уже совсем близко, из-за ящиков уже появились рослые фигуры в противогазах…
-Огонь! – коротко скомандовал я. В следующий миг последовали два тугих шлепка, двое солдат, не издав ни писка, с глухим стуком повалились на землю. Я же, воспользовавшись замешательством третьего, ухватил его за шкирку и втянул в наше укрытия. У горла его моментально оказался нож, вдобавок на него сурово и бесстрастно смотрели дула винтовок. Я вцепился свободной рукой в его маску и с силой потянул на себя… Так и есть – «пернатый», «павлин» и еще много как таких называли. Маска легко отцепилась, открыв насмерть перепуганное худое лицо черноволосого человека с панически бегающими глазками, прерывисто и тяжело дышащего.
-Резких движений не делать, - прошипел я, зажав ему рот рукой. Ребята тем временем убрали трупы с видного места. – На мои вопросы будешь отвечать «да» или «нет». Рыпнешься – прирежу, что и пикнуть не успеешь. Усек?
Тот затравленно кивнул.
-Ты комендант станции?
Кивок.
-Ты уже дал отмашку на отправку поезда? – Снова утвердительный ответ. – Кто-нибудь может отменить отправку? – Парень энергично, насколько это было возможно, замотал головой. Я хорошенько тряхнул его. – Точно?
Теперь он снова кивал, еще более энергично. А может быть, дрожал. Казалось, еще чуть-чуть, и в штаны наложит от страха. Знаем мы вас, сопляков. Выслуживаетесь перед начальством в ГО, изо дня в день лижете им задницы и, в конце концов, получаете такие вот назначения – комендантами, начальниками охраны и прочей швалью. А в награду за усердие, рвение и верную службу преданной дубинкой освобождают вас, слизняков, от весьма болезненной и неприятной процедуры модификации. Вот только интересно, что вы при этом чувствуете, а? С сохранившейся-то совестью?..
-Капитан… - предупредительно произнес Серых. Я быстро глянул на раскорячившегося коменданта. Правая рука его тянулась к незаметному устройству с совсем уж незаметной кнопкой на поясе. Ни секунды не раздумывая, я полоснул ножом по его горлу. Брызнула ярко-алая артериальная кровь. Сучонок…
Со станции донесся протяжный гудок поезда. Медлить больше было нельзя.
-У нас гости, капитан, - озабоченно сообщил Сахновский. – Поторопитесь.
-Целый вагон, - подтвердил Андерсон, после чего окружавшая нас тишина разорвалась какофонией завязавшейся перестрелки. Послышалась стрекочущая пулеметная очередь. Медлить и вправду не стоило.
С максимально возможной осторожностью мы покинули укрытие и оказались в гуще сражения. Перед нами был гудящий разогревающийся состав, а его защитники, которых оказалось куда как больше восьми, рассыпались в длинную растянутую цепь и вели беспорядочный огонь. Позади нас Андерсон, поддерживаемый сверху Сахновским, сдерживал высыпавших из казармы солдат. Видимо, биотоки и биоритмы этого треклятого коменданта где-то фиксировались, а как только данные перестали поступать, была объявлена тревога. «Представление началось» - весело, с удовлетворением подумал я, пригибаясь и на бегу отстреливаясь. Штурмовая винтовка издавала легкие, с подозрением на несерьезность щелчки, однако отдача и потрясающая возможность ведения прицельного огня явно свидетельствовали о таланте оружейников Пакстона. Пули со стальным наконечником насквозь пробивали бронежилеты солдат Альянса, буквально скашивая их с одного выстрела. Пулемет Финчера практически не замолкал, методично обрабатывая всю базу, чем весьма облегчал нам нашу задачу.
В конце концов, путь к поезду был расчищен. Впереди был только состав и десятка два мертвых тел, сзади изредка неслись шальные пули. А состав тем временем медленно двинулся с места. Тут уж мы, плюнув на всякую осторожность, что есть сил рванули к поезду, до которого оставалось нам метров пятнадцать. Состав постепенно ускорялся, а я все искал глазами нужный вагон… Вот он, родимый! Забыли запереть, похоже.
А выстрелы сзади слышались уже чаще, и Сахновский доложил уже, что к станции движутся три десантных корабля с подкреплением, и мы еще прибавили в скорости, и один за другим запрыгивали в незакрытый вагон. Последним, как всегда, оказался Ковальски, слишком увлекшийся стрельбой. Впрочем, сержант, высунувшись на полкорпуса, буквально втащил оружейника в вагон, попутно вроде бы отвесив ему подзатыльник. Хотя, может, мне показалось…
-Как вы там, парни? – спросил я у оставшихся на станции.
-Нормалек, - отрапортовал Андерсон. – С аборигенами справились, ждем дорогих гостей.
-Сейчас берегите головы, - предупредил я. – Устроим небольшой фейерверк. Потом пошумите тут еще минут десять и возвращайтесь на исходную.
-Понял вас, командир, - бодро отозвался Андерсон. – Удачного вам путешествия.
Фейерверк получился внушительным. Не настолько, чтобы разнести всю станцию в клочья, но настолько, чтобы создать видимость, что главной целью нападения была именно станция, а не состав. Если трюк удастся, то на внутренней станции нас ждать не будут, что дает нам преимущество внезапности. Если же не удастся… что ж, к таким вещам тоже не привыкать.
Состав набрал ход и несся теперь под землей, по проложенному Альянсом (а может быть, и не Альянсом) тоннелю. Можно было перевести дух. Первая фаза операции прошла успешно, до второй фазы было около часа тряски в поезде, так что можно было просто расслабиться…

******

Говорят, вернее, когда-то давно слышал, что в мире существует три вещи, на которые можно смотреть бесконечно: горение костра, течение воды и пересчет денег. Сейчас, мерно покачиваясь – не трясясь, – в вагоне под ритмичный стук колес, мне захотелось вдруг и этот звук отнести к разряду «вечно слушаемого». Тем более, что никакие побочные и раздражающие шелесты, скрипы и стоны, такие характерные для транспортных средств Арельяно, не примешивались и не портили успокаивающего эффекта этого банального, казалось бы, постукивания колес на стыках рельсов.
Таймер показывал одиннадцать с лишним часов. Ровно столько оставалось у нас на выполнение возложенных на нас обязательств. Вспомнились мне в этот момент почему-то слова генерала, сказанные им сегодня (а может, и не сегодня – я уже чувство времени потерял) по поводу роли чувств в нашей борьбе с Альянсом. И что-то, похожее на осознание, может быть, частичное, но все-таки осознание, промелькнуло у меня в голове. Прав ведь он в чем-то. Вот трясемся мы, четверо, сейчас в этом вагоне, не зная, куда он нас везет, зато примерно представляя, что нас ждет и уж великолепно понимая, чем всё это может закончиться. Вернее, скорее всего, закончится. Наивероятнейший исход, так сказать. И груз ответственности висит такой, что в пору камнем на дно идти… А мы, разумной частью сознания классифицируя всё это не иначе как «форменное безумие», другой, эмоциональной частью, ухитряемся ощущать странное удовольствие. Даже не удовольствие, нет… эйфорию, вот. Да-да, именно эйфория читается в прищуренных глазах сержанта О’Брайена, насвистывающего что-то незамысловатое и вместе с тем родное и близкое душе. Эйфория веселым, безумным огоньком пляшет в глазах Ковальски, распаковавшего свой сухпаёк. Мрачный колючий взгляд Серых буквально горит этой самой эйфорией, вселяющей непоколебимую решимость, притупляющей чувство самосохранения и начисто изгоняющей мерзкий холодненький страх и подленькое такое малодушие, которые в обычных обстоятельствах незримо присутствуют в подсознании. И душевный подъем, полное освобождение от страхов и переживаний последних дней, смутных и неясных подозрений, мучительных сомнений, испытываемые мною, несомненно, вызваны тем же самым. И неожиданно наваливается такое счастье необъяснимое, что хочется просто встать и заорать задорно, по-мальчишески «Зацените, уроды! Хто из вас так умеет, засранцы модифицированные?!». Разумеется, вскакивать и орать я не стал, однако преимущества наши перед бездушными сверхчеловеками Альянса осознал явственно и бесповоротно.
Конечно, скорее всего, существует и другое, диаметрально противоположное мнение. Например, профессор Сантини трезвый заявил бы, что всё это – сильное нервное перенапряжение, граничащее с истерикой. Тот же профессор Сантини, будучи в запое, понял бы наше состояние без всяких слов… Сантини трезвым практически не бывает, потому я имею полное право первую мысль отбросить, как банальную и неинтересную.
А вот вам еще один живой пример морально-эмоционального подъёма: Ковальски, с нескрываемым причмокивающим удовольствием поглощающий содержимое сухого пайка. И плевать он хотел, что минут через пять может словить дурную пулю и окочуриться. Ерунда все эти ваши теории…
-Нет, ископаемое ты какое-то, - добродушно проворчал сержант, с любопытством наблюдая за оружейником. – И психология твоя изучению не поддаётся…
-Жрать хочу! – виновато, с упреком выговорил Ковальски, ни на секунду не отрываясь от увлекательного и затягивающего процесса.
-Свинья, - с чувством, расстановкой и выражением заключил сержант.
-Шпашибо, шержант, - прошамкал Ковальски набитым ртом.
Было в нем в этот момент что-то от верблюда, неторопливо и основательно пережевывающего свою колючку. И ведь действительно – сравнение-то точное, – верблюд, расхлябанный и начисто лишенный каких-либо комплексов верблюд. Язык без костей. Пустобрёх и любитель выпить. Добряк и простой как три копейки. Умница и профессионал. Я даже улыбнулся невольно – ну где, где еще найдешь такие несовместимые и дикие вроде бы сочетания?..
Заскрипели и застонали тормозные колодки (ага, у супостатов, стало быть, тоже не без этого), поезд начал постепенно замедлять ход. Ковальски поспешно проглотил недожеванный кусок, как попало запихнул оставшийся паёк в рюкзак и принял невозмутимо-сосредоточенный вид.
-Играем, как обычно, - сказал я, перезаряжая винтовку. – Сначала вспышки, потом пышки. Стреляем крестом, по всем направлениям, каждый прикрывает друг друга.
Вообще-то, я мог бы этого и не говорить. Все мы тактику эту знали как облупленную и при её помощи провели десятки удачных операций. Однако есть такая вещь как формальность, а также очистка совести.
Поезд со скрежетом и лязгом остановился. Компрессор выпустил воздух, намертво закрепив колодки. Снаружи слышались голоса солдат. Что было плохо, так это невозможность провести предварительную разведку. Нужен эффект внезапности, поэтому действовать придется, импровизируя на ходу.
-По команде, - полушёпотом произнёс я. Ковальски и Серых заняли позиции по бокам от двери, зажав в руках по слепящей гранате класса S-7. Отрывистые голоса снаружи приближались. Я коротко скомандовал «Начали!». Тихое звяканье. Запас времени у гранат четыре секунды. Три… две… Ощущение сравнимо с плёнкой, пущенной в замедленном режиме. Дверь вагона, сдвинутая резким движением руки Ковальски, отъезжает в сторону, в тот же миг две гранаты почти синхронно вылетают на обозрение всех желающих. Перед тем, как отвернуться, я успеваю запечатлеть низкорослого какого-то солдата, непонимающе склонившего скрытую противогазом голову. А потом – два гулких хлопка, почти сливающихся в один, замедленная съёмка закончилась и началось ускоренное воспроизведение.
Ещё не смолкли растерянные хриплые возгласы солдат, а Серых и Ковальски, подобно ястребам, стремительно выскочили из вагона, на ходу ведя стрельбу длинными очередями (не самый эффективный способ, однако для того, чтобы вогнать противника в смятение, подходит отлично). Послышались первые предсмертные хрипы и писк датчиков, констатировавших смерть своих обладателей. В точности следуя отработанной тактике, в следующее мгновение вагон покинули мы с О’Брайеном. На детальный осмотр времени просто не было, поэтому ограничиться пришлось быстрым взглядом, вобравшим в себя самое необходимое: станция одноплатформенная, стало быть, со спины никто стрелять не будет; до потолка, то есть до крыши, метров пятнадцать, и всё это пространство занимают непосредственно платформа и что-то вроде пристроенного второго яруса на высоте около десяти метров; неподалёку от нас то, что нужно – большие ящики и контейнеры, великолепное укрытие. Примерный план действий моментально сложился, и мы, всё ещё пользуясь временной слепотой и замешательством охраны станции, пригибаясь и прикрывая друг друга, стремительными перебежками двинулись в сторону укрытия. Беря на прицел очередного солдата и нажимая на курок, я мельком отметил слаженность и взаимопонимание моих людей, которые без всяких приказов «разобрали» каждый своё направление, таким образом подавляя все реальные и потенциальные огневые точки противника, буквально не давая тому продохнуть. Достигнув укрытия, каждый из нас занял свою позицию так, чтобы ни один солдат не ускользнул от нашего внимания и не зашел с тыла. Возможно, я и не ощущал себя «единым целым» с оружием, как это пафосно описывалось во многих книжках, но мрачное, острое, болезненное даже какое-то удовлетворение при каждом точном попадании чувствовал прекрасно. Вот на верхнем ярусе появилась кажущаяся отсюда небольшой фигурка солдата. А вот он уже тяжело переваливается через перила и, как мешок с картошкой, летит вниз, пораженный короткой очередью моей винтовки. В воздухе стояла невыносимая вонь пороховой гари, разъедавшей и заставлявшей слезиться глаза, а уши заложило, несмотря на то, что винтовки были значительно более бесшумными, чем АК-84, грохочущий при каждом выстреле. Впрочем, во время боя мы не особо-то это замечали.
К главному входу на станцию, защищенному полупрозрачным альянсовским ограничивающим полем, спешила подмога – целый взвод солдат, громыхая башмаками по металлическим полам, несся по коридору. Серых невозмутимо сорвал со спецжилета гранату, выдернул чеку и метнул её в самую гущу солдат. Последовавший через пару секунд мощный взрыв на какое-то время оглушил нас до звона в ушах. Какофонии боя теперь слышно не было, да и вообще все чувства как-то притупились. Осталось только одно: целься – стреляй, целься – стреляй…
…Запах пороха уже не бил в нос и вызывал лишь легкое усталое раздражение. Под ногами с легким, чуть ли не мелодичным звоном перекатывались многочисленные стреляные гильзы. Бордово-черная кровь, вяло вытекавшая из трупов модифицированных людей, противно хлюпала под ногами. Сработано было исключительно чисто: вся охрана перебита, а у нас только Ковальски слегка зацепило навылет.
Я быстро прикинул в уме сложившуюся ситуацию. Перед нами было два выхода – основной и тот, что на втором ярусе. И оба были уже абсолютно бесполезны, потому как около тридцати секунд назад бесстрастный женский голос посредством репродуктора объявил, что все пропуска в связи с возникшей внештатной ситуацией аннулируются, а всей охране надлежит немедленно получить новые. Это значило, что свои поддельные карточки, дававшие право проходить через ограничивающие поля, мы можем теперь выкинуть с чистой совестью. Помимо этого следует и поторопиться, потому что если верить всё тому же бесстрастному женскому голосу, сюда уже несется целый батальон солдат, так что у нас остаётся пара минут на принятие решения.
Судя по примерному плану комплекса, который Сашка с Феликсом забили в мой КПК, как раз рядом с главным входом на станцию должен быть воздуховод, идущий параллельно главному коридору – опять-таки, если верить этому плану. Скользя взглядом по стенам рядом с центральными воротами, я обнаружил заваленное каким-то неподдающимся объяснению и описанию хламом место, где-то в пяти метрах вправо от входа.
Воздуховод был тут как тут. Из шахты тянуло противной холодной сыростью, плесенью и чем-то разлагающимся. Очевидно, уборка не входит в повседневные обязанности охраны. Тишину снова прорезала сирена тревоги, и бесстрастный голос вновь напомнил, что по всему комплексу объявлена боевая тревога третьей степени, и что всему персоналу надлежит немедленно устранить угрозу безопасности. Решив не испытывать судьбу лишний раз, мы один за другим, согнувшись пополам, окунулись в сырую, воняющую плесенью и гнилью, темноту вентиляционной шахты. Времени хоть как-то замести следы уже не было, поэтому мы старались двигаться максимально быстро, насколько это позволяла тесная шахта. Впрочем, я не думал, что альянсовские солдаты снизойдут до ползания по воздухопроводам.
Я шёл первым, освещая путь наплечным фонарём. Позади меня ровно и размеренно дышал Серых, изредка чертыхался вполголоса сержант, для которого проход был слишком низким, пыхтел и шуршал Ковальски, который помимо всего прочего тащил на себе ещё и нейтронный расщепитель. По пути несколько раз попадались развилки, однако нас они не интересовали: на чертеже ясно и чётко было показано, что основная шахта приведёт нас к промежуточному оперативному центру, стало быть, отклоняться никуда нельзя. Пару раз встретились и вертикальные ответвления, и вот здесь приходилось быть осторожными и следить внимательно, чтобы никакой пронырливый мозгосос не свалился сверху кому-нибудь на голову. Конечно, каски защитили бы нас от этих тварей, но шумная возня в тесном проходе была совершенно ни к чему.
Тоннель в определенный момент вдруг резко свернул влево и, протянувшись еще метров на десять, неожиданно закончился обрывом. Я подполз к краю и озадаченно остановился. На плане ничего такого обозначено не было. Отверстие выхода было неровным и каким-то рваным. Видно, кусок тоннеля просто отвалился. До следующего конца шахты было метров двадцать.
Я посмотрел вниз. Тусклого света двух ламп не хватало, чтобы достать до дна этой кажущейся бездонной пропасти. Сразу вспомнилась прожорливая чёрная пасть в подводном городе, и пришлось тряхнуть головой, чтоб отогнать непрошенное видение.
По всей видимости, это была какая-то сугубо служебная секция. Здесь отовсюду тянулись куда-то провода и кабели разнообразной толщины, замысловато переплетались десятки труб, проржавевших и не очень, откуда-то со дна неторопливо поднимались клубы влажного пара, как будто там был установлен паровой котёл или даже небольшая котельная. Нужно ли сверхчеловекам отопление? Любопытный вопрос, но не сейчас…
Моё внимание привлёк какой-то странный звук. Что-то вроде «блямм… блюмм…», сопровождающееся неким подобием шипения. Мне не составило труда отыскать источник этих звуков. В полумраке этого престранного помещения неторопливо летали, если не сказать порхали, лениво отталкиваясь от стен, светящиеся энергетические шары. Вот это новость! А это здесь откуда, интересно? Похоже, что приключение становится всё более увлекательным…
Ещё раз внимательно оглядевшись, я заметил довольно толстую трубу, протянутую между потолком и тоннелем воздухопровода. И тянулась она как раз до противоположного края разрыва. И дотянуться до неё не составит труда…
-Вот что, мужики, - сказал я, повернувшись к своим, - сейчас придется поднапрячься. Единственный путь – пройти на руках по этой вот трубе. Смотрите внимательно за этими шариками. Глупо будет, если…
Молчаливое согласие было мне ответом. Прекрасно. Я осторожно высунулся на полкорпуса из шахты, протянул левую руку и ухватился ею за трубу. Проверив, не скользит ли, я потянулся к трубе правой рукой и подался туловищем вперед. Мои семьдесят пять килограмм вкупе с оружием и амуницией обрушились всей тяжестью на руки, словно небо на Атласа. Я скрипнул зубами от напряжения и попробовал передвинуться на руках немного вперед. Получилось. Труба была гладкая, почти не ржавая, так что в перчатках по ней спокойно можно было скользить. Тем более, как мне показалось, она шла немного под уклон, что тоже облегчало задачу. Прилагая титанические усилия и скрежеща зубами, я сантиметр за сантиметром преодолевал расстояние, казавшееся мне уже бесконечным. В конце концов, когда я уже не чувствовал своих рук, и почудилось мне, что я уже падаю, моё тело наткнулось вдруг на спасительный воздуховод. Нужно было всего-то немного подтянуть ноги до пояса и пролезть таким образом в проход. Однако, когда мне это наконец удалось, и я, обессилевший, с облегчением привалился к стенке тоннеля, мне пришла в голову мысль, что за такие вещи надо медалями награждать. И только потом мне пришло в голову, что за всё то время, что я проверял на прочность собственные мышцы, я так и не вспомнил про смертоносные энергетические шары…
Серых и О’Брайен перебрались без особых проблем. Всё шло очень хорошо. Но тут вдруг у Ковальски, перебиравшегося последним, сорвалась левая рука, и он, судорожно вцепившись в трубу правой, повис над пропастью вместе со своим этим горе-расщепителем. Сердце у меня сразу же ухнуло куда-то вниз, и я уже не слышал, что там орал оружейнику сержант, что отвечал сержанту Ковальски, я только видел, как светящийся и переливающийся зловещим бело-желтым блеском шар неумолимо движется прямо на Питера. Остаются уже считанные сантиметры, ещё чуть-чуть и –… Ковальски ухватился-таки второй рукой за трубу, с поразительной резкостью сумел подтянуться на руках и перебросить ноги вместе с туловищем через трубу, как бы оседлав её. Шар с лёгким «блямм» ударился о трубу и лениво удалился обратно в полумрак. Я перевёл дыхание.
Сержант хотел по обыкновению хотел было дать Ковальски подзатыльник, но потом, видимо, передумал и только покачал головой. Оружейник улыбнулся и слегка виноватым тоном сообщил, что потерял свой пистолет. Я чуть было не расхохотался, как, впрочем, и все остальные. Что уж говорить, перенервничали мы здорово. Ковальски, несмотря на свою неизменную сияющую улыбку, был бледен, что твоя Смерть, на лице выступили крупные бисеринки пота, а костяшки пальцев побелели до такой степени, что казались маленькими белыми шариками. Потребовалось немного времени, чтобы все пришли в себя, и можно было бы продолжить путь.
Дальше мы двигались уже без экстремальных приключений и встрясок. Тоннель, в конце концов, привёл нас к вертикальной шахте, спускавшейся вниз. Оттуда, снизу, в тоннель проникал довольно яркий свет, и слышались голоса солдат. По всей видимости, это и был упомянутый промежуточный оперативный центр. Я мельком бросил взгляд на парней и знаком приказал надеть респираторы. В руках у нас с сержантом оказалось по газовой гранате. Эти штуки содержали в себе закись азота, так называемый «веселящий газ». Весьма своеобразным опытным путём Пакстону в своих лабораториях удалось установить, что для переработанных этот газ смертелен. Всех подробностей я, конечно, не помню, знаю только, что вроде бы он вступает в реакцию со смесью, которой дышат солдаты Альянса.
Мы открутили клапаны и бросили гранаты в сияющий светом проход. Долго ждать не пришлось. Через какое-то время послышались хрипы, какие-то электронные возгласы, треск, подобный треску статического электричества, и один за другим глухие удары падающих на пол тел. Когда всё стихло, мы поочерёдно спрыгнули вниз, благо высота была не очень большая. Тела солдат всё ещё слабо шевелились, однако звуков никаких больше не издавали. Я прошёл прямо к терминалу.
Первое время несуразные логознаки Альянса я воспринимал через силу, потому что, как оказалось, уже порядком отвык от работы с ними. Впрочем, это быстро прошло, и руки сами «вспомнили», какие кнопки нажимать, а глаза уже воспринимали логокод как само собой разумеющееся.
-Джон, планы и чертежи комплекса, - говорил я, не отрываясь от экрана. – Ковальски, системы охраны. Серых – на стрёме.
Я же проник в системы внутрикомплексной связи. Всё, что мне было нужно, это найти уязвимое место, всего лишь один маленький открытый порт. И когда я его нашёл, подключиться через него к терминалу внутренней связи было только делом техники. Следующий этап – подключение КПК к их системам. Тоже ничего особенного, надо просто чётко знать, какие порты использовать можно, а какие – нет. И, наконец, увертюра окончена и наступает время для исполнения последней арии, так сказать. Небольшой пакет данных надо передать с КПК на терминал связи. И остаётся надеяться, что сети у них достаточно надёжные. Ещё немного, и…
-Внимание! Обнаружено нелегальное программное обеспечение. Сбой систем внутренней связи. Необходима полная проверка и перезагрузка системы. Повторяю:…
Отлично. Эта их перезагрузка и проверка будут длиться минимум час. За это время мы успеем устроить здесь настоящий бардак.
Тем временем Ковальски закончил с системами охраны, и из репродуктора снова послышался голос:
-Внимание! Системы охраны выведены из строя. Всему личному составу соблюдать меры предосторожности. Техническому персоналу явиться на места для устранения неполадок. Выявить источник распространения нелегального ПО. Код: Обнаружить – Идентифицировать – Разбить…
Теперь сторожевые турели будут стрелять в кого попало, только не в нас, и кроме того, все ограничивающие поля превратились в обыкновенные силовые, не пропускающие сквозь себя ни органические, ни неорганические предметы.
Сержант подозвал меня к своему терминалу. План комплекса был составлен во всех подробностях и практически не отличался от предоставленного агентами Феликса. Единственным исключением был какой-то крупный объект, помеченный значком «Особая важность». Мы с О’Брайеном переглянулись. Похоже, мы нашли то, что нам нужно. Из оперативного центра в направлении этого самого «особо важного» объекта вёл один-единственный коридор протяжённостью около трёхсот метров.
-Серых, заминируй здесь всё, - приказал я. – И уходим.

******

…Триста метров коридора по сравнению с тем, что мы уже испытали, показались нам увеселительной прогулкой. За всё время нам попалось около пятнадцати солдат, которых мы проскочили без особых проблем. Где-то на полпути нас застигло очередное сообщение бесстрастной женщины, информировавшее о каком-то вторжении во внешний комплекс Нова Проспект. По её словам, «к вторжению причастен Гордон Фримен». Сержант, услышав эти слова, удивлённо присвистнул, а у Ковальски глаза сделались квадратными. Только Серых сохранил своё лицо в каменном состоянии. Что ж… это было нам даже на руку. Теперь весь комплекс стоит на ушах, полная дезорганизация, плюс охрана теперь не знает, на каком направлении сосредоточить свои основные силы. Всё идет просто замечательно. И до часа Х ещё девять с лишним часов…
Вот ангар мне этот не нравится почему-то. С виду вроде ангар как ангар, да только что-то не так. Помимо обычных ящиков и контейнеров, расставленных по порядку и аккуратно около стен, здесь стояли какие-то деревянные строения, виднелись по бокам кирпичные двух- и трехэтажные здания. Покрытие пола здесь явно имитировало асфальт и землю, по обочинам дорог стояли фонарные столбы, а кое-где даже торчали муляжи деревьев. Вроде бы даже окна в домах были застеклены. Что это всё такое, чёрт подери?..
Ангар был огромных размеров. Я не уверен даже, что видел, где он кончается. Потолок был тоже расположен очень высоко, а освещение должно было напоминать солнечный свет по чьей-то зловещей, настораживающей и даже пугающей немного задумке. Мы непонимающе переглядывались, не понимая, куда попали. Вокруг стояла гнетущая тишина.
Мы заглянули в один из домов. Комнаты выглядели так, будто хоть сейчас заселяй туда людей. Кровати, столы, стулья, даже телевизоры и радиоприёмники, холодильники, занавески на окнах(!) – и всё это было расставлено с поразительной тщательностью и аккуратностью. Я пощупал стену, оконную раму, само окно. И кирпич, и дерево, и стекло – всё было настоящим… Где-то на подсознательном уровне у меня возникло страшно неприятное свербящее чувство.
Только тут мы заметили, что вход, через который мы вошли сюда, теперь наглухо закрыт (и как мы этого не услышали?), а другая дверь, находившаяся как раз напротив первой, медленно поднимается. Инстинкт сработал моментально – мы рассыпались по укрытиям и заняли боевые позиции. Дверь всё также медленно поднималась. В освобождающемся проёме ничего не было видно, кроме темноты. И тут только мне пришла в голову одна простая догадка: это полигон. Какой-то странный полигон, предназначенный для отработки ведения городских боёв. Но кого тут должны тренировать? Неужели солдат?
Дверь тем временем открылась полностью. От того, что появилось оттуда, из темноты, у меня кровь застыла в жилах…