После торопливого спуска по крутым песчаным склонам, мы оказались на дне оврага, от которого веткой отходил тот, из которого мы и спустились. По дну, на блестящей серебром ночного зрения гравийной подушке, шли железнодорожные пути, в две полосы. Судя по яркому сверканию вершин рельсов – по ним очень часто проносились быстрые и тяжелые поезда. Если честно, очень не хотелось бы встретиться с одним из них сейчас… 

Утро решающего дня началось с небольшого переполоха… Который, впрочем, нас даже не разбудил. Когда мы позевывая и потягиваясь, выползли из бункера, нас встретило ярчайшее солнце, сияющее на каждой капле росы и ночного дождя… Каждая иголка на каждой сосне была похожа на кристаллик инея. Такими же сверкающими бриллиантами было покрыто несколько разорванных в клочья министрайдеров, которые заметно портили пейзаж, не хуже солдат Альянса, которых уже оттащили и сложили штабелем во рву, неподалеку. В воздухе, вместо свежести лесного утра, витала аптечная вонь, идущая от останков вражеских машин. Так что, можно сказать, что утро было слегка подпорчено… Как и почти весь последующий день.

Остальной путь мы прошли молча, просто глядя по сторонам, и прислушиваясь к тревожному шепоту и гулу леса. Аня по прежнему шла чуть впереди, осторожно ступая по мокрому, хлюпающему под ногами мху, и то и дело отгоняя назойливых комаров, которых здесь вилось тысячи. Я, в перерывах между рассеянным подкидыванием на руке подобранной по пути шишки, занимался тем же. Мы спустились в глухую низину, заболоченную и темную. Здесь все было застелено ровным слоем густого зеленого мха, скрывающего все, под своим покрывалом.

Вечность и еще, примерно половинку от нее, спустя, тьма начала рассеиваться, уползать как зыбкий утренний туман, уползает обратно в низины, следуя одному ему известному маршруту. Но образ той девушки остался. Она сменила легкое, воздушное оранжевое платье на мешковатую одежду с мужского плеча, ее улыбчивое смуглое лицо слегка осунулось и побледнело… Она сидела рядом, на шатком стульчике, смотря куда-то вдаль противоположной бетонной стены, и тревожный свет люминесцентной лампы под потолком освещал ее жестким светом, оставляющим колючие тени.

Борясь с тошнотой, я медленно поднялся на дрожащие ноги, удивившись, почему я еще не упал в это небо. Отчаянно зевнув, чтобы сбросить пробки в ушах, и отвлечься от головокружения, я почувствовал треск-хлопок у себя в ушах. Этот треск буквально прочистил меня. Сознанию вернулась ясность, а в ушах оглушительным потоком появился звук.

Мы снова всей компанией забрались в броневик. Теперь в нем было немного посвободнее – ящиков по середине не было, и потому ничего не било по коленям при тряске на булыжниках. Наша бесшабашная вылазка удалась на отлично – никаких потерь, не считая одинаковых ожогов у нас с Аней и несильной раны в ногу у одного из бойцов Сергея-Летуна, кажется. Я уже забыл, как кого зовут. Уж больно они одинаковые, одинаково квадратные и суровые лицом. Сам Сергей был спокоен – с каменным лицом, он наматывал бинт, смоченный в зеленой жидкости – изобретении Альянса.

Поняв, что путь назад отрезан, мы принялись оглядываться, ища выход. Он был, причем целых два – оба такие же многостворчатые, как и та, через которую мы прошли. Но здесь было еще на что посмотреть, помимо дверей – почти всю комнату занимала огромная установка, похожая на ту штуковину, с помощью которой я проходил осмотр на станции Сити-13. 

Темная пелена на моих глазах… Ветер! Ревущий ветер… Опять. Темная вода течет в моих ногах… Тьма рассеялась. Я стою в прекрасном саду, но он сер этот сад. Сер и мертв, как все в этом мире. 

Деревья расступились. Я стою на высоком холме – зеленая, высокая трава щекочет мне ноги, поют птицы, которых я ни разу не слышал, пестрые бабочки, которых я ни разу не видел, порхают у меня перед глазами.