Мне казалось, что мир распался на отдельные составляющие, которые соединились
сумбурно и беспорядочно, образовав причудливые и гротескные сочетания, и теперь вся эта мешанина мерно вращается вокруг меня, вызывая нестерпимое головокружение. Из этого коктейля всплывали и снова растворялись в круговороте лица, знакомые и незнакомые, что-то говорившие, только вот не разобрать что. Вот Анна, как всегда, безупречная, с поблёскивающими сталью глазами и неизменной саркастической усмешкой. А вот отец, погибший во время Первого вторжения. Он выглядел точно так, каким я видел его в последний раз, перед отправкой на полигон по линии военной кафедры, – весь почти седой, с пышными усами и неистощимым чувством юмора, которое сохранилось у него несмотря ни на какие испытания, коими нас изрядно «порадовала» жизнь…
Доктор Вэнс. Почему-то выглядит лет на двадцать моложе – именно так он выглядел на съезде ОСБ в Москве, где мы и познакомились. Только ноги у него нет почему-то. А была ли она тогда, одиннадцать лет назад? Не помню… Девчонки. Племянницы названные, единственные, неповторимые и любимые. Хитро улыбающиеся и явно что-то затевающие.
Лица, вырисовывавшиеся на поверхности этого странного калейдоскопа, менялись всё быстрее, и разобрать их было уже почти невозможно. В конце концов, мне уже стало казаться, что и не лица это вовсе, а рожи какие-то. Которых я никогда не видел и видеть не мог, потому что их попросту и не существовало. А они всё мелькали и мелькали, и уже что-то говорили, и опять я не мог разобрать, что именно. Только знал почему-то, что они меня упрекают. Или осуждают. Или поносят на чём свет стоит, пятиэтажными речевыми оборотами…
…По лицу моему стекало что-то приятное и не липкое. Странно, как я это ещё чувствую – головы будто нет. Будто её сняли и подменили одним сплошным куском боли, сильной, на грани терпения, и непрерывно пульсирующей. Голова кружилась ещё сильнее, однако видений больше никаких не было. Я открыл глаза. Поморгал, пытаясь отогнать проклятые зелёные круги.
Надо мной было небо. Сначала я решил, что это очередная галлюцинация, однако зрение постепенно худо-бедно нормализовалось, так что можно было разглядеть подробности. Небо как небо, наше, земное, со сверкающими точками звёзд и угадывающейся где-то там луной. Голова соображала туго, поэтому потребовалось какое-то время, чтобы понять, что я гляжу в пролом, проделанный в крыше ангара адской игрушкой Пакстона. Так-так-так… ангар… адская штука… ага!
Память быстро восстанавливала произошедшие события, а боль тем временем так же быстро распространялась по всему телу, особенно сильно проявляясь в правом бедре. Я попытался приподняться и посмотреть, что там такое. В глазах сразу же потемнело, к горлу подкатила тошнота, а я заскрежетал зубами, изо всех сил пытаясь не упускать сознание из-под контроля и подспудно считая, сколько же раз за последнее время мне приходилось получать по башке. Вторая попытка вышла более удачной, и мне, подавив позывы к рвоте, удалось-таки сесть довольно прямо.
Выяснилось что лежал я среди обломков разрушенного бетонного здания, частично обвалившейся крыши, откуда-то сверху на меня стекает вода (что у них тут, ещё и водопровод был, что ли?), а из правого бедра торчит нехилый штырь длиной около метра. Вот тебе и раз. Только этого мне и не доставало. Чуть пораскинув мозгами, я сделал вывод, что всё-таки это он так «удачно» упал на меня, а не я на него напоролся, потому что на верхней части штыря крови видно не было.
Решение проблемы для меня уже было ясно. Повинуясь инстинкту и желанию хоть как-то действовать, я ухватился за штырь обеими руками и, стараясь не перекашивать, потянул железяку вертикально вверх. Голова запротестовала моментально, пригрозив отправить в очередной нокаут, однако останавливаться уже было нельзя. Тьма, подсвеченная зелёными кругами, уже снова начала застилать глаза, а я всё тянул и тянул, миллиметр за миллиметром. И когда штырь, наконец, вышел из моей ноги, и я отшвырнул его в сторону, сил сдерживаться у меня больше не осталось. Блевал я долго, судорожно и неудержимо, пока в желудке не осталось ничего, кроме воды. Потом ещё какое-то время я бессильно лежал на спине, прислушиваясь к внутренним ощущениям и вновь стараясь не впасть в забытье…
…Первым делом я ощупал голову. Кровотечения не было, была только огромных размеров шишка аккурат на макушке. Не будь каски, которая валялась теперь неподалёку, убило бы меня к чёртовой матери. А так вроде даже сотрясения нет, что уже радует.
Потом я взялся за продырявленную ногу. Туго, насколько смог, перебинтовал лоскутами ткани, оторванными от куртки. Попробовал пошевелить. Болит, конечно, но вроде и здесь пронесло – кость не повреждена. Стало быть, жить можно. Надо попытаться встать теперь…
…Я перенёс весь вес своего тела на левую ногу, однако правая всё равно болела. Пульсирующая боль в голове поутихла и переквалифицировалась в ноющую, раздражающую, но терпимую, с которой, если не делать резких движений, вполне можно ужиться. Во рту устойчиво держалась неприятная горечь, смешанная с отвратительно-кислым привкусом рвоты. Отчаянно хотелось пить, но я опасался, что если сделаю хоть глоток, то снова вывернусь наизнанку. Да и фляга куда-то подевалась. Чёрт с ней.
Только теперь, когда сознание более-менее прояснилось, а я держался на ногах довольно уверенно, мне удалось примерно оценить сложившееся положение. Таймер, неумолимо отсчитывавший время, оставшееся до завершения миссии, показывал без малого восемь часов. А сколько было до того, как я потерял сознание?.. Неважно. Факт, что провалялся я достаточно долго. Винтовка моя, искорёженная и смятая, выглядывала прикладом и некоторыми другими частями из-под засыпавших её обломков. Хотя она мне уже в любом случае не пригодилась бы – правая рука вплоть до плеча была изранена и нашпигована шрапнелью, и стрелять бы я не нормально не смог. Нейтронный расщепитель, который, как оказалось, никакой не нейтронный, лежал поверх всего этого хлама, абсолютно не тронутый и не поврежденный. Не возьмёшь ни штыком, ни гранатой, подумалось мне ни с того ни с сего.
Вдалеке виднелся выход – вторая дверь ангара была открыта, видимо, по причине тревоги. На полу – поблизости и в отдалении – можно было разглядеть небольшие грязно-жёлтые куски. Это было всё, что осталось от суперсолдата.
Я продолжал скользить взглядом вокруг себя, погрузившись в невесёлые размышления. Тело Ковальски лежало там же, куда я его и оттащил – позади меня, за углом разрушенного теперь дома. Голова Питера, словно по какой-то злой иронии, была повернута в мою сторону, и серые остекленевшие глаза неотрывно смотрели на меня и сквозь меня. На лице оружейника застыло лёгкое предсмертное удивление. Он был лёгким человеком, он умер легко… В отдалении, у самой стены ангара, лежал изрешечённый пулями Серых. Его лицо даже после смерти не выражало ничего, кроме железного спокойствия и непоколебимой уверенности. Хотя, может, это мне только казалось – как я мог разглядеть такие подробности?
Из-под обломков полностью разрушенного первого здания виднелась нога, обутая в тяжёлый ботинок. Это был сержант Джон О’Брайен. Заместитель, боевой товарищ, отличный человек…
Я тяжело вздохнул, кряхтя и шипя ругательства, нагнулся и поднял с пола расщепитель, ставший, как мне показалось, легче, чем раньше. Облегчение веса работало в полную силу, да и вообще, если судить по датчикам и индикаторам на корпусе, всё с этой штукой было нормально. Вот только регулятор мощности был переведён в среднее положение – где-то 50-60 процентов мощности. Я попытался перевести его обратно в максимум, на что голос Пакстона сообщил, что «устройство не в состоянии обеспечить стопроцентную мощность». Это ж сколько я израсходовал, интересно…
Бросив рюкзак и ненужные теперь боеприпасы для винтовки, я в последний раз глянул на погибших парней. Ведь и похоронить нельзя по-человечески, вот в чём всё гадство нашей работы. Был человек – и нет человека, и только в нашей памяти надолго сохранятся имена Джона О’Брайена, Николая Серых и Питера Ковальски. Аминь, сказал я себе и двинулся к выходу. «С дождя всё началось, дождём и закончится» - странная мысль, впервые возникшая у меня давным-давно, ещё при отступлении из захваченного Ташкента, вновь промелькнула у меня в голове. Причём ровно через десять лет с того самого дня. И откуда-то сверху на меня льётся вода – почти что дождь. И опять сегодня день рождения – тридцать четыре года, чёрт их подери. И сегодня всё должно закончиться. Всего за несколько секунд эта мысль переросла в уверенность, а уверенность ещё через какое-то время – почти в одержимость…

******
Расщепитель, работая даже вполсилы, не оставлял от солдат Альянса, то и дело подворачивавшихся мне на пути, ни следа, зато корёжил стены, двери, полы, вырубал электронику и оставлял после себя какой-то странный запах – кажется, озон, но не совсем. Нога от ходьбы разболелась, а в голове снова проснулась кузнечная мастерская. А я всё шёл и шёл, ковыляя, по однообразным коридорам, расщеплял на атомы однообразных противников и чувствовал себя попавшим в какую-то дурацкую старую компьютерную стрелялку. Хотя нет, ничего я не чувствовал. Начхать мне было на всё окружающее, на никак не желающие открываться добровольно двери и на копошащихся в вызванной нашими недавними действиями панике киборгов. У меня перед глазами стояли трупы моих ребят, оставленных там, позади. Мне неприятным грузом давил на душу невидящий взгляд остекленевших глаз Ковальски. Но наблюдая за тем, как очередного ублюдка закручивает и стирает с лица земли зловещая воронка, я не чувствовал ни благородной ярости, ни злости, ни удовлетворения. У меня была цель, миссия, которую я должен был во что бы то ни стало довести до конца, и я просто делал своё дело. Это было не то состояние транса, которое так часто охватывало меня раньше во время боя. Просто чувства мои как бы выключились, и я отстранился от реальности. Реальной была только цель, к которой я шёл. Хотя временами где-то на подсознательном уровне возникала пугающая мысль, что я уже съехал с катушек. Тогда я сжимал оружие покрепче и, превозмогая боль, шёл вперёд с удвоенной решимостью.
В какой-то момент сознание мое начало регистрировать кое-что ещё помимо предсмертных хрипов солдат и грохота ломаемого оборудования. Это был какой-то диалог. Причем оба собеседника – нет, оба спорщика – явно были людьми, живыми людьми. Один голос, хоть и искажённый слегка ретрансляцией, я узнал без труда. Обычно этот голос был вкрадчивым, бархатистым и интеллигентным до тошноты, хорошо поставленным, произносящим речи без единой запинки. Хотя кто его знает, может, свои проповеди несчастным гражданам он читал по бумажке. Как бы то ни было, теперь этот голос не был ни бархатистым, ни вкрадчивым, и не сладкие пропагандистские речи нес он в массы, нет. Гавкал он, этот голос, именно гавкал, злобно брызгая слюной и проглатывая слова и целые фразы. Наверняка и лицо его обладателя изменилось до неузнаваемости, показав свою истинную форму и натуру. Наверное, теперь оно, кажущееся обычно таким значительным и уверенным, превратилось в обыкновенную морду, чуть вытянутую, с налитыми кровью глазами, раздувшимися крыльями ноздрями и искаженную гримасой безудержного бешенства.
«Я напрасно доверил это дело тебе, – орал Брин,— я рассчитывал на результаты, а что я в итоге получил?! Полный крах!»
«Ты ведь прекрасно понимаешь,— возражал второй голос, бубнящий, но не менее озлобленный,— никто не мог этого предусмотреть этого. Откуда я мог знать, что они притащат с собой какое-то новое оружие?..»
«ТЫ ОБЛАЖАЛСЯ! — гаркнул распустившийся «властитель планеты». — Ты должен был предусмотреть ЛЮБУЮ непредвиденную ситуацию! А вместо этого ты наобещал мне с три короба и похерил весь проект, всю нашу пятилетнюю работу!»
«Ты не хочешь меня понять…— упрямо бубнил второй».
«Это ты не понимаешь того, что натворил! Твоя железка не смогла справиться с четырьмя людишками! Не с армией, не с ротой, да даже не со взводом – с четырьмя! Я напрасно доверил тебе эту работу. Я должен был догадаться…»
«Перестань дурить. Ещё можно всё исправить, восстановить, начать сначала…»
«Да. — Спокойно произнес Брин. — Я допустил ошибку. И я ее исправлю… Убить его.»
Видимо, это был крупный командный центр. В него я и вошёл, когда светило наше доктор Брин произносил последние слова, а один из двух находившихся здесь солдат поднял свою винтовку и выстрелил в невысокого, одетого в какой-то старомодный плащ, человека лет пятидесяти, стоявшего перед огромным монитором. Второй солдат в этот же момент заметил меня. Я, успев сообразить, что расщепителем пользоваться нельзя, дабы не испортить оборудование, резко выхватил один из пистолетов и отправил пулю прямо в лоб киборгу. В следующую секунду свою порцию свинца получил второй охранник. Тут же возмутилась израненная рука, протестуя против столь резких движений. Лицо на экране выглядело крайне удивленным:
-Что? – растерянно воскликнул Брин. – Охрана! Что там у вас такое? Кто вы такой, черт вас…
Третий выстрел раскурочил терминал связи, экран погас. Установилась тишина, нарушаемая только стонами лежащего на полу человека в плаще, еще живого.
В принципе, этот оперативный центр ничем не отличался от других, попадавшихся нам на пути. Вот только по размерам он был раза в три больше и просторнее других, и аппаратуры здесь всевозможной было напичкано побольше. Сюда вели две двери. Одна – та, через которую я зашел, другая – слева, метрах в десяти. Справа же находилось огромное потрескавшееся, а в некоторых местах разбитое, привычное альянсовское псевдостекло. Я подошел поближе. Это своеобразное окно выходило… на тот самый ангар, который я покинул минут сорок назад. Что же получается, я все это время шёл наверх, практически не удаляясь от ангара? Как такое возможно? Ведь не мог же я этого не заметить…
Я медленно повернулся к лежащему в медленно расплывавшейся луже собственной крови человеку. Сейчас только я узнал его. Это был Андреас Исакссон, один из ученых на службе Альянса. Тот самый, которого мы со всем нашим профессионализмом так позорно прохлопали семь лет назад, и из-за которого Феликс до сих пор корит себя нехорошими словами. Значит, пригрелся. Игрушки смертоносные Альянсу делал. А как время пришло, так съел тебя этот Альянс. Дурак, с презрением подумал я.
-А… - со стоном выдавил Исакссон, повернувшись в мою сторону. – Ты все-таки добрался… похвально. Ты за мной пришел, наверное?.. Или за Проектом?.. А?
-Дался ты мне, - презрительно бросил я. – Хотя, конечно, кое-кто у нас будет весьма обрадован твоей смертью. А проекта твоего больше нет. Обоср…ся твой проект. И это тоже хорошая новость.
-Пустота… - тоскливо произнес учёный-перебежчик. – Тоскливо… ну что? Получил, что хотел? Давай уж, доведи дело до конца… пристрели, чего ждешь? Вся документация, все данные по проекту – вот здесь, в этих вот компьютерах… этого тебе было нужно? Ну! Чего ты ждешь?.. издеваешься?..
-Как – здесь? – непонимающе спросил я. – А как же Белый Лес, объект с беспрецедентными мерами охраны и всё остальное?
Исакссон хрипло рассмеялся. Вернее, попытался рассмеяться.
-Думаешь, там, - он показал пальцем наверх, - сидят дураки? Мы ведь знали, что вы будете искать… любую возможность сорвать наш проект. И о том, что ваши проклятые агенты пролезли уже чуть ли не во все щели… это был классический отвлекающий манёвр – все исследования действительно велись там… а вот информация вся хранится здесь. И ведь если бы не эта глупость… никто бы… ни за что в жизни… - и он снова закашлялся от недоброго смеха. Потом вдруг сказал: - Так чего ты ждешь? Поторопись, пока Они эти сведения не уничтожили… и стреляй давай, не мешкай…
-Сам помрёшь, никуда не денешься. – Холодно и равнодушно процедил я. – Ты лучше вот что скажи: до портала отсюда далеко?
-Чего? – переспросил Исакссон. – Портал? Вот оно что… - протянул он. – В двух секциях отсюда, кажется… да только тебе туда не дойти… чёрта с два ты дотуда дойдешь…
Я отвернулся, потрясённый услышанным. Две секции… значит, вот где была ошибка, вот где проклятое белое пятно… И что же, всё, что мы сделали – это всё зря? Вот и сказочке конец, а кто слушал – сам дурак?.. Потрясающе здорово…
-Накололи вас… умников, - радостно прохрипел Исакссон. – Как сопляков накололи… пятилетних…
Он зашёлся своим подобием смеха. Пару секунд я смотрел на него, а потом без всякого сожаления два раза выстрелил. После чего бросил на пол расщепитель и устало прислонился к терминалу связи. Вот, кажется, и конец. Сказка с несчастливым концом.
Через какое-то время я всё-таки сообразил, что надо делать. Найти и собрать в единое целое всю информацию касательно программы «Совершенство» не составило никакого труда, равно как и передать её по нашему закрытому каналу связи. Получай посылочку, Феликс, с удовлетворением думал я, хоть что-то полезное сделаю наконец…
Потом, повинуясь смутному желанию, я заблокировал обе двери, ведущие в оперативный центр. Я даже не заметил, как совсем скоро уже бесцельно «блуждал» по схемам системы безопасности. Как мне показалось, из этого оперативного центра можно было контролировать весь внутренний комплекс Нова Проспект. Что ж, раз уж всё сложилось именно так, то хоть заставим их побегать немного…
В озлоблении я выводил из строя сектор за сектором, как вдруг на экране второго терминала связи вдруг появилось лицо… На какое-то время на меня напал ступор. Я просто не мог поверить своим глазам…
-Дядька?.. – потрясённо произнесла Аликс. – Господи, как… Боже, что они с тобой сделали?..
-Да так… поцарапали немного, - улыбнулся я, только сейчас сообразив, что выгляжу, наверное, как ходячий мертвец.
-Господи… - прошептала Аликс. – Это всё из-за меня. Я опять всё испортила и опять… Я просто дура…
-Ну что ты, маленькая, - успокаивающе проговорил я. – Глупости это всё. Где ты сейчас?
-На пути к порталу, - ответила она чуть дрожащим голосом. – А как ты… ты…
-Да неважно, - махнул я рукой. – Где Фримен? Он с тобой?
-Он… он пошёл вперёд. Я догоню его, как только разберусь… здесь.
-Хорошо… - я говорил торопливо. – Аликс, сейчас слушай меня внимательно. В мой КПК забиты коды самоуничтожения этого их портала. Его просто необходимо уничтожить. От этого зависит восстание во всем регионе, а может быть, и по всей планете. – Получалось как-то пафосно, но мне было наплевать, потому что всё это было чистейшей правдой. – Я скину тебе эти коды. Потом, когда вы с Фрименом доберётесь до портала и переправите твоего отца, перед своей отправкой введи коды вместе с параметрами мощности. Дальше спокойно перемещайтесь, а портал вместе с этим чёртовым комплексом исчезнет с лица земли. Принимай посылку.
-Подожди, подожди, - замахала руками Аликс. – А как же ты? Ведь мы не можем бросить тебя здесь. Ты сказал – весь комплекс? Но тогда как… нет, так нельзя, ведь можно же что-то придумать…
-Аликс, - мягко сказал я, - до вас я всё равно не дойду – слишком далеко. Вы же только потеряете время, а ведь потом может уже быть поздно. Вам нужно идти сейчас и довести это дело до конца.
-Нет! – всхлипнув, воскликнула Аликс. – Не могу я бросить тебя здесь! Ты бы меня не бросил… - из глаз ее потекли слезы.
-Не плачь, маленькая, - ласково сказал я. – Ну что ты? Я позабочусь о себе, ты же знаешь, меня ничем не возьмёшь. Не плачь, всё обойдётся.
Аликс утёрла слёзы.
-Раз ты так говоришь, - проговорила она, - значит, это уже плохо. Потому что в любом другом случае ты бы дал мне по ушам и заставил бы вытереть сопли. А ты… вот…
-Ну, сейчас я всё равно не могу дать тебе по ушам, - грустно пошутил я. – Так что обойдёшься словами. Не вешай нос, племянница, прорвёмся! Давай, не задерживайся, тебе уже нужно идти.
-Не вздумай умирать, - произнесла Аликс, положив ладонь на экран.
-Не дождёшься, - улыбнулся я. – Люблю тебя.
-И я тебя… - экран погас. Я тяжело и шумно выдохнул, немного постоял неподвижно, затем обессилено сел на пол, чувствуя себя полностью опустошённым, и в то же время ощущая что-то вроде чувства выполненного долга. И тут за обоими дверями послышались шаги и отрывистые команды.
Ну вот, сейчас будут двери ломать. А я расселся тут посреди комнаты. И вставать совершенно не хочется. Расщепитель? Бесполезно. Пока буду разбираться с одними, другие расстреляют меня в спину. Застрелиться? Скучно. Глупо. Бесполезно опять-таки. Всё равно конец неизбежен. А раз неизбежен, вдруг с какой-то весёлой злостью подумал я, то почему бы нам не украсить его праздничным фейерверком?
Я сорвал со спецжилета последнюю оставшуюся гранату и, сжав ручку, без всяких колебаний выдернул чеку. В двери перестали ломиться, слышались только изредка раздававшиеся голоса солдат да мерный треск автогена, сантиметр за сантиметром резавшего металл. Мысли в голове возникали сумбурно, урывками, и сами были какие-то обрывочные, незаконченные и не начатые. Смысла их я уловить не мог, да и не пытался сделать этого. Правда, одна мысль была достаточно чёткой и ясной, и укладывалась она в одну фразу: «Чушь всё это». Не бежала у меня перед глазами вся моя жизнь, и воспоминаний никаких не было. Ерунда все эти ваши книжки и кино. Страшно это, вот что. Просто страшно. Страх скорой смерти. А он есть всегда, потому что умирать не боятся только психи и наркоманы. Остальные же, что бы из себя не строили, какими бы суперменами не казались, перед лицом смерти сразу же отчаянно начинают хотеть жить, жить дальше, как угодно жить, лишь бы не умирать.
Металл почти разрезан, двери скоро вышибут. Вот и мыслей уже никаких не осталось, только страх. Безотчётный, сильный страх. Кажется, пот холодный рекой течёт. О, а вот и двери выбили. Вот и вы, родные мои, уроды ненаглядные, добро пожаловать на праздник.
Я смотрел не отрываясь на медленно приближавшихся солдат и мысленно считал до трёх. Раз… кажется, они что-то там говорят. Два… вот и главный, элитный, «белоснежка». Три… оружие наставил и подняться приказывает. Пальцы разжались и граната с тяжёлым стуком упала на пол…