Всё
это случилось из-за того, что я не умею просить! И как просить о чем-то
того, кого презираешь? А Дамблдора я презираю всей душой, даже не
будучи с ним близко знаком. Ведь мне никто и никогда не портил жизнь с
такой противной улыбкой на добром лице!

— Мальчик мой, в Хогвартсе слишком много опасностей для такого
любознательного малыша, как ты! — ласково говорил он, стоя к нам с
отцом спиной и любуясь своим чертовым фениксом. — Твой папа наверняка
найдет решение! — и я вырос один, запертый в снаружи светлом, но внутри
темном доме.

Потертая мягкая мебель непонятного цвета перекочевала к нам из места,
где отец жил раньше, еще до моего появления в его жизни, и уютом от неё
не веяло. Веяло лишь старостью и плесенью. Каменные немного
шероховатые, словно крошкой посыпанные стены, простые столы и стулья,
уже несколько мутные и навевающие грусть своим тусклым желтоватым
сиянием массивные хрустальные люстры… Несколько подаренных профессором
МакГонагалл напольных ваз ужасного коричневого цвета в мелкий горошек —
обстановка весьма и весьма скромная. Две спальни на втором этаже,
маленькая гостиная, библиотека без окон, кухня и две тесных каморки в
подвале, одну их которых отец гордо именует лабораторией — вот и все
помещения моего родного дома. Его единственные украшения — скрипучий
черный флюгер на крыше, изображающий пышущего огнем дракончика с
отломанным крылом, да маленький овальный витраж на пыльном чердаке.

Забравшись туда очередным скучным вечером, злой на всех людей меня
покинувших, я смотрел сквозь стекло во двор с его покосившимся забором,
лохматыми кустарниками, ржавой бочкой у ворот и любовался высоченным
древним дубом. Дерево погибало, отбыв свой срок на этой земле. Его ели
жучки, сухие ветви ломались и падали вне зависимости от времени года, а
могучие корни норовили покинуть почву, словно помогая дубу умирать. Но
в разноцветных стеклышках витража оно оживало, принимало причудливые
формы и напоминало мне стойкого бойца на страже моего спокойствия, лишь
притворившегося слабым и хилым. Для отвода глаз, конечно же! Вот до
чего я доходил, чуть не воя от одиночества.

Так что, директор, если вдруг я решусь вас за что-то поблагодарить,
срочно вызывайте целителей, пусть они мне мозги вправят. И если вы их
вызовите, а они помогут, я скажу вам за то самое искреннее спасибо!

— Папа на выходных занят, радость моя, он у нас единственный зельевар!
Кто же дополнительные занятия проводить будет? — директор растягивал
слова и снова улыбался, протягивая мне какую-то сладкую гадость,
очевидно, в честь восьмого дня рождения национального героя! Как только
горгулья закрыла за нами вход в кабинет, отец неловко приобнял меня, но
я не заплакал, просто не умею. Меня учили только терпеть. И я терпел…

Дополнительные занятия с «неорганизованным стадом баранов» не приносили
им никакой пользы, и лишь сильнее убеждали их в том, что они
действительно самые обыкновенные бараны, а часть из них еще более
обыкновенные овцы. Это со слов отца, как несложно догадаться. Но
директор приказал, и декан Снейп не спорил. Догадывался ли я, что ему
не сильно-то и хотелось со мной возиться? Нет, не догадывался. Знал. Я
люблю отца, он вроде любит меня, и вообще у нас обычная волшебная
семья, каких тысячи! Но иногда мне случается ловить на себе такой
холодный взгляд родных черных глаз, что в груди все замирает, остывает
и дрожит мелкой дрожью. В такие моменты мне кажется, что на меня
смотрит неприветливый незнакомец, и я ему просто обязан что-то
оправдать и окупить, но вот беда: не оправдываю и не окупаю!

Два года назад, после возвращения с Рождественского ужина у Малфоев,
отец прилично выпил и не пошел спать сразу, как обычно, а сам зажег
огонь в камине, придвинул к нему два огромных жестких кресла, пригласил
меня присесть в одно из них и поговорить с ним. Редкий случай: обычно
мы не разговариваем, а перекидываемся простыми предложениями и желаем
друг другу спокойной ночи, если есть, кому желать, разумеется. Но в ту
ночь никто так и не заснул. Я сбежал от ужаса услышанного обратно к
Драко, закрылся у него в ранее нами же и обработанном антипоисковыми
чарами шифоньере и трясся там до утра, так и не выжав из себя ни
слезинки. Друг не выдал моего местонахождения и после отцовской
взбучки, но непрозрачно намекал на идиотизм такого поведения, называя
меня ученым придурком, и упрашивал покинуть его мебель добровольно.
Однако не забывал добросовестно докладывать в замочную скважину о ходе
поисковой операции под кодовым названием
«Мальчик-Который-Непонятно-Зачем-Выжил-Ведь-Его-Сейчас-Убьет-Отец!»

Под утро он не выдержал и пошел сдаваться своему крестному, которому
мисси Малфой запрещала проникать в сознание сына, мотивируя это
слабостью его душевного и физического здоровья. Хотя и того и другого у
Драко в избытке, уж поверьте! Мне кажется, она тогда моему родителю
зачем-то насолить хотела. К тому времени отец с дядей Люциусом рыскали
уже по округе, пугая добропорядочных магглов своим зверским видом и
баламутя местное отделение полиции звонками обеспокоенных граждан.
Когда меня, наконец, извлекли на свет, от детоубийства отца спас лишь
мой вид загнанного животного. Я чуть не кидался на нарушивших моё
уединение, хотя почти ничего не понимал и не видел от долгого
пребывания в шкафу. Напившись, Северус Снейп вольно или невольно, кто
же разберет, выдал девятилетнему мне многие свои мысли, и в придачу,
чтоб мало не показалось, подробную историю моего появления на свет,
объяснившую все те причины, по которым меня почти изолировали от
магического мира. Признаюсь, было больно, даже очень. С тех пор я не
понимаю, люблю ли рыжеволосую девочку на колдографии или ненавижу. Я-то
думал, что они развелись! Да и тетка правдоподобно рассказывала
трагическую историю о разбившемся автобусе, не менее красочно описывая
процедуру опознания тела своей непутевой сестры. Еще и глаза платком
промокала, лгунья!

Отец назвал мать неверной, но хорошей, любящей, самоотверженной и
подарившей мне жизнь дважды. Но я, любитель порядка и ясности, никак не
мог соединить эти понятия в единое целое. Не позови она папу тогда за
собой, может быть, я родился бы у неё позже и все были живы! Не знаю
ответа, не знаю ничего, но с тех пор фото выпускницы Хогвартса пылится
в книжном шкафу между «Искусством Фламеля», подаренным отцу им самим, и
старой подшивкой газет.

— Ты её любил? — спросил я на следующий день после своего неудавшегося побега.

Отец заерзал в кресле как мальчишка, отвел взгляд и поморщил свой
длинный нос. Он всегда так делал, когда что-то забывал или не мог
отыскать.

— Нет! — плохой ответ, но честный.

Рассердиться тогда я не посмел: послушные дети не сердятся на своих
родителей, они их слушаются, и я слушался и слушаюсь. Неподчинение
грозит отправкой к Дурслям, а моё присутствие в их доме радости не
приносит никому. Им — лишние хлопоты, мне — желание повеситься от
постоянной кормежки, приторно-сладкого «Гарричка» тети Петунии и сотни
её просьб сделать «Даддличку» немного стройнее! Физическое
превосходство над противником, пусть и исчисляемое в фунтах, дело не
последней важности, и задиру Дадли устраивает его вес, но тетку не
переубедить! И я обещал ей, что как только научусь столь сложному
заклинанию, сразу же сделаю из её сыночка настоящую балерину! Хотя я
прекрасно знаю эти чары — я вообще, благодаря отцу и его книгам, знаю
многое — но кузена жаль. Он не блещет умом, скорее наоборот: он туп,
как пробка. Однако мне он нравится. Как-то раз Даддли даже пытался меня
защитить от хулиганов соседней с Тисовой улицы, и, пусть нам совсем не
героически пришлось спасаться бегством, совсем уж позорно сверкая
пятками, глупую, но все же храбрость, я оценил. Их было пятеро на двоих!

Не желая продолжать трудный разговор, отец прервал свой завтрак и
отправился в Хогвартс, приказав Хельге глаз с меня не спускать. На том
разбор полетов, то есть чувств, закончился. Ведь они, в нашей семье не
приветствуются. У меня в спальне на полках самые лучшие игрушки, в
шкафу новомодные вещи и редчайшие книги, три золотых котла в подвале
ждут реализации моих идей, а Комета лежит в пустующем гараже и не ждет
ничего: я ненавижу летать. На моё содержание папа средств никогда не
жалеет, но всё это я бы с радостью отдал за возможность поменяться с
Драко местами хотя бы на одну неделю! Родители любят его больше жизни и
говорят об этом вслух сто раз на дню, пылинки сдувая с избалованного и
непослушного сына. Не то, чтобы меня что-то не устраивало, Гарольд
Снейп не сопливая девчонка и в жизни никому не жаловался! Я даже не
сказал, что сломал руку прошлым летом, а пробрался в отцовскую
лабораторию и сам сварил Костерост. Кость срослась немного криво, и
тетя Нарцисса в первый раз в жизни отвесила мне хороший шлепок, но ведь
срослась же! Нет, я не жалуюсь. Я завидую. Малфои воспитывают отпрыска,
ругают и хвалят, гордятся и стыдятся, последнее в исключительных
случаях, и благодаря этому в Малфой-мэноре жизнь кипит!

Я же просто существую, и, что самое обидное, чувствую себя виноватым в
том, что так же существует и мой отец. Он не скрывает свое неверие в
то, что Темный Лорд не сдержал обещания и решил меня убить. Северус
Снейп ждет его возвращения, всей душой ждет, а про маму даже и не
вспоминает. Иногда он замирает, не дописав строчку, не допив кофе, или
помешивая зелье в котле, пар которого обжигает ему руку, и в его
грустных глазах рождается иная жизнь. Жизнь, где он важен, где все его
планы воплощены, и там, я уверен, у него нет сына. Там живет его кумир,
живут его свободные друзья и тетя Драко, там все совсем по-другому и он
улыбается. Мечтательно, легко, позабыв о том, кто он и где. Но тот мир
испаряется, как только он видит меня. Отец не злится, он просто
возвращается в скучную реальность и продолжает варить снадобья для
учащихся, богатых заказчиков, или же аптекарей, неспособных
самостоятельно и жаропонижающее состряпать. Декан Снейп не свободен:
все семь заявлений об его уходе были отклонены, и собственный бизнес
занимает у него все свободное время, по праву принадлежащее праздникам
или же просто сну. Он тяжело работает, чтобы я жил хорошо, очень
тяжело. Но почему отец не ушел самовольно, я не знаю. Директор играет с
нами, но чего он хочет? У меня снова нет ответа.

В конце концов, я просто ребенок, к тому же ребенок, у которого
отобрали надежду на дружбу и хоть какое-то общение с родителем:
Слизерин. За что?! Чем я Дамблдору насолил? Он же не дядя Люциус! Тот
понятно, отчего морщится рядом со мной так, словно я скунс какой-то!
Ему кроме меня обвинять некого. Отца бы он тоже обвинил, наберись
смелости, но без друга, пусть и ответственного за моё появление на
свет, ему будет несладко. Но директор?!

— Мальчик мой, что я должен тебе сказать… И в самом деле, а что я
должен тебе сказать? — он спрашивал сам себя, рассеяно перебирая драже
Берти-Боттс в большом стеклянном сосуде у стола и придирчиво их изучал,
принюхиваясь и присматриваясь.

— Со вкусом требухи те, что поуже, они разные по размеру, — подсказал
я, не справившись с нетерпением. Какого черта я должен был ждать, он же
сам меня вызвал, появившись в камине и попросив зайти на минутку!

— А ты внимательный, Гарри, очень внимательный! Это похвально!

— Гарольд! — заявил я из вредности.

— Да? Странно, и Гарри имя тоже очень хорошее… Джеймс сам его выбирал…
— если раньше мне было все равно, как именоваться, хоть Гарольдом, хоть
Гарри, хоть бревном, то в ту минуту директор ситуацию кардинально
изменил. Только Гарольд! По крайней мере, для чужих и противных людей!

— Ой! Прости меня, Гарри, прости старика, заговариваюсь уже, старость,
знаешь ли, не шутка! Но ты же знаешь, как я вижу, папа все рассказал?
Да?

В моей голове в тот момент что-то затрещало и загудело. Я напрягся изо
всех сил, пытаясь оправдать затраченные отцом годы на обучение
легилименции, но несколько сот лет разницы в возрасте давали о себе
знать, чего уж там! Мой мысленный блок затрещал по швам, и, если бы в
кабинет вихрем не ворвался с раздутыми от гнева ноздрями декан
Слизерина, ни единой мысли Альбус Дамблдор в личное пользование мне бы
не оставил.

— Вы должны предупреждать меня, когда вызываете моего сына, он не ваш
ученик и он несовершеннолетний! — нет, то был не гнев, это была слепая
ярость.

Отец сжимал кулаки и еле сдерживался, чтобы не шагнуть к директору и не
стать перед ним нос к носу. Он не побледнел, нет, просто стал белым, а
такого голоса я у него еще не слышал: хрип, местами переходящий в
скрип! Я испугался так, что аж присел, опасливо покосившись на старика.
Мне казалось, что тот вот-вот испепелит моего родителя, и быть мне
сиротой до конца дней своих! Я приготовился к защите своего
единственного прямого родственника, нащупал за пазухой недавно
подаренную им же палочку, но услышав ответ самого могущественного мага
на планете, по словам писак Пророка, конечно, я присел еще сильнее!

— Мальчик мой, ты прав, конечно, ты прав! Я поступил неразумно, но твой
Гарри превосходно работает с летучим порохом, просто превосходно! —
каким-то образом я уяснил, что за словами каждого таился скрытый смысл,
понять который я не понял, да и не должен был.

Отец ничего не сказал и, сложив руки на груди, недобро прищурился, а
мне почудилось, что в комнате стало меньше света, и феникс сияет уже
далеко не так ярко и волшебно, как минуту назад. На Северуса Снейпа так
реагировало все живое и светлое, и я не понимал почему. От него
постоянно веяло холодом, уверенностью и странной силой. Завидев его
темную высокую фигуру в коридорах Хогвартса, учащиеся старались
прикинуться глухонемыми призраками, а преподаватели ускоряли шаг. Что
же происходило у него на занятиях, страшно было представить!

Пока я предавался отвлеченным размышлениям, директор, как ни в чем не бывало, бодро продолжил:

— Ну, да ладно, оставим это маленькое недоразумение, — старик немного
поспешно уселся в кресло и сочувственно вздохнул. — Северус, я тут на
досуге правила перечитывал, и знаешь, что я там нашел?

— Глупости?

— Хм… ну как сказать, как сказать! К моему глубочайшему сожалению,
должен вам объявить, что Гарри будет проходить несколько усеченную
процедуру распределения… Нет-нет, ничего особенного! — моё лицо
вытянулось и директор поспешил меня успокоить. — Уверен, такие пустяки
столь серьезного мальчика не расстроят! Но я вот решил предупредить,
зачем нам лишние сюрпризы, правда?

Отец медленно подошел к столу, оперся об него руками, наклонился к директору и, чуть слюной не брызжа, прошипел:

— Вы хотите сказать, что мой сын не может учиться на моем факультете только потому, что я его глава?

— Правило восемьсот одиннадцать, что поделаешь! Да он и так рядом
будет, к чему изводить себя? У нас остается еще три факультета, а это —
богатый выбор! Если вы, конечно, не предпочтете Дурмстранг…А вы же не
предпочтете? — директор довольно улыбнулся и закинул руки за голову,
переводя взгляд с отца на меня и обратно. — Лили бы порадовалась за
вас, такие дружные, никогда бы не подумал…

— Вы спятили!

— Право слово, Северус! Школа еще стоит благодаря строгому соблюдению
правил, исключений не будет! — благодушие слетело с его морщинистого
лица, он резво поднялся и принялся прощаться. — До свидания, хорошие
мои! А с тобой, Гарри, — на моём имени он сделал ударение, — мы
увидимся всего через месяц. Не скучай, Хогвартс ждет тебя!

Нет, конкретно в ту минуту меня ждал лишь Азкабан — я хотел убить
Альбуса Дамблдора! Во мне кипела недетская злость и обида. Я уяснил
рассудком, а не эмоциями: враг может появиться в твоей жизни в любой
момент, даже если ты ничего для того не предпринял и толком даже не
вырос! Директор преподнес мне очередной урок, или вернее испытание на
крепость воли и духа, но я больше не хотел его проходить. Еще чего, у
меня свои планы на жизнь! Берегись директор, мы еще поквитаемся. Да,
мне мало лет, но ума больше, чем ты думаешь!

Я сам не заметил, как у входа в подземелье взял отца за руку. Кожа на
его хрупкой ладони была немного шершавой от воздействия различных
компонентов зелий, и мозолистая от постоянного помешивания этих самых
зелий, но нет ничего приятней, чем держаться за того единственного
человека, который тебе по-настоящему дорог.

— Там его не было?

Папа закатил глаза в изумлении.

— Ты еще спрашиваешь?! Разумеется! Когда-то его там не было! — он, как обычно, и не подумал солгать.

— Ты ничего не можешь сделать?

— Нет, — он откинул непослушную прядь с моего лба длинными, прохладными и такими родными пальцами. — Когда-нибудь ты поймешь…

— Я его ненавижу!

Отец помолчал немного в раздумьях и зло прорычал, отвернувшись от меня.

— Мы его ненавидим, Гарольд, мы…

Разрешение на ненависть было мной получено, и мы оба, нога в ногу,
пошли прочь от директорского кабинета в подземелья. Наверное, я все же
выглядел немного смешным, пытаясь подстроиться под стремительный и
широкий шаг отца и подпрыгивая не хуже шоколадной лягушки, но в тот
момент мы были единым целым, духом, силой, и мелочи меня не волновали.
Мы никогда не были особо близки, но в те минуты нас связали не только
кровные узы, но и что-то более сильное…

* * *

В общем, если коротко, то я все же не выдержал и сегодня утром сел
писать директору гневное письмо, изобличающее его как тирана, лжеца и
просто нехорошего человека. Когда разум проветрился и вернулся, то
письмо я, само собой, сжег и сел писать второе, в котором изобличал уже
себя как несчастного, покинутого, и не желающего учиться на
краснознаменном или еще каком-либо факультете мальчика. Брызнул на
бумагу водой, для придания пущего трагического эффекта и, само собой,
письмо сжег, сердито смахнув пепел со стола на пол. Отчего Хельга
заверещала тонким голоском, стукнула меня чуть ниже спины, и чуть было
сама не испепелила: она у нас слегка бракованная.

Отец приобрел ее на незаконном вторичном рынке для домовых эльфов,
когда мне исполнилось всего два года, а ему двадцать два. Видимо
возраст и отсутствие денежных средств, втрое все же вероятнее, помешали
ему понять, что за десять галеонов «опытного» и «достойного» домового
эльфа приобрести можно, но вот нормального — никогда! С тех пор мы оба
боимся лишний раз что-нибудь испачкать или, упаси Мерлин, оставить
носки не на своем месте! Она, конечно, злющая и выглядит странно: с
розовым бантиком на голове и в полосатой пижамной кофточке того же
цвета. Ко всему прочему еще постоянно брюзжит о режиме и порядке, но
папу слушается беспрекословно, а меня она воспитала, воспитывает и, как
ни прискорбно, воспитывать будет…

Разобравшись с тем, кому же убирать эту грязь… То есть, как быстро это
всё должен вычистить виновник столь жуткого происшествия, я зарекся
что-либо у кого-либо просить. Внутри засела злость и мешала думать, а
такого противного ощущения еще поискать!

Помог мне справиться с печалью редчайший скалозубый бурундук, ради
которого я полночи не спал, ожидая, когда же отец, наконец, допишет
статью под названием «Как воспитать любовь к Зельеварению. Личный
опыт». Название придумал директор: и взрослых, оказывается, могут
наказывать! Лучший зельевар Англии писал статью вот уже два месяца,
сыпля проклятиями на головы всех, кто приходил ему на ум: от
изобретателя первого печатного издания до мамы Альбуса. Я же на всё
лето лишился приятной возможности заимствовать компоненты в отцовской
лаборатории. Чем не воспитание?!

Но вчера все получилось, бурундука я добыл, разделал, в зелье добавил,
с инструкцией сверился и три взрыва запланировал, наивно полагая, что
отец не поймет, что это совсем не три стадии Костероста. Но, то ли
название книги соответствовало её содержанию, что бывает редко, то ли
любовь моя к Зельеварению не взаимна…

На звук открывающейся двери я обернулся, но на вошедшего особого
внимания не обратил: не до него было. Мой взгляд прирос к участку на
потолке, прямо над тем местом, к которому прирос отец, открывающий и
закрывающий рот подобно рыбе — беззвучно. Упадет или не упадет? Пока я
гадал, она все-таки упала, зараза.

Отец свел глаза к переносице, с неудовольствием заметил на кончике
своего носа ошметок чьей-то кишки, шумно втянул в себя воздух и с
интересом поинтересовался:

— Скалозубый бурундук?

— Скалозубый… — покорно согласился я за неимением другого варианта. Носы у нас одинаковые, но вот такого нюха у меня нет!

— Тот, что по семьдесят галеонов штука? С бразильских болот Пантанала? Который вчера покоился на второй полке третий слева?

Вот не люблю я, когда уточняют, уже зная ответ!

— Он…

— А что за зелье такое…хм…зеленое?

— Истины…

— Чего-чего? Правды?

Отец продолжал спокойно выяснять причины произошедшего, и мной была допущена ошибка.

— Истины! — выкрикнул я, предположив на свою беду, что у отца от взрывов уши малость заложило.

Но в ответ он так заорал, что уши заложило уже у меня, а звон в них еще
минуту мешал мне понять, что же такое интересное вопит злющий профессор
и мой родитель по совместительству.

— Что за истина такая? Чья она? Твоя? Моя? Твоего приятеля?! С чего ты
взял, что его можно сварить, а?! — от ярости у него задергался глаз, а
я пожалел, что не взорвался вместе с котлом. Любопытно было бы
понаблюдать, как отец ползает на коленях, льет слезы по погибшему
смертью истинного зельевара сыну и клянет этого чертового бурундука!
Ведь если бы не его сгущающие свойства…

Папа гневно постукивал носком лакированной туфли по полу, а Хельга
ошарашено вышагивала по комнате, не обращая внимания на чавканье из-под
ног, и разводила руки в немом изумлении, решая, кого защипает до смерти
первым — меня или хозяина, в наказание за моё существование? Я начинал
понимать, что дела мои плохи, и все же рискнул выдать настоящего
виновника — ему-то ничего не будет!

— Дядя Люциус книгу подарил на день рождения… — поведал я голосом
умирающего. На этих моих словах бодрое постукивание тростью за дверью
резко затихло, и обладатель этой самой трости поспешил направиться
туда, откуда пришел.

— Люциу-у-у-с!

Спустя несколько секунд раздумий Малфой старший все же показался в проеме.

— Друг мой, сам велел до самого совершеннолетия ему книги дарить! Я же
не мог с пустыми руками явиться, это моветон! — протянул он удивленно и
откинул белые волосы за плечи, одарив меня убийственным взглядом. Этот
взгляд ясно говорил, что в следующий раз он мне подарит гораздо более
полезную книгу под названием «Если Темный Лорд не справился, убей себя
сам!» — Но! — он поднял указательный палец кверху, сверкнув огромным
перстнем. — Прошу тебя заметить, что мы с женой планировали приобрести
новую метлу…

— И как обозвали этот талмуд мудрейшие маги, его начертавшие? — прошипел отец.

Дядя Люциус замахал рукой, пытаясь ею обозначить размеры и вид книги,
но вот название, в отличие от габаритов, в его голове никак не
всплывало.

— Эээ… Да я не помню… Большая такая… — он старался, он всегда старается помогать отцу.

— Гарольд? — поинтересовался папа у меня.

— Невозможные зелья для развития фантазии у опытных зельеваров…

Произнесся название вслух и прочувствовав всю полноту своего идиотизма,
я совсем пригорюнился, но заприметив белобрысую голову и её обладателя,
выглядывающего из-за отцовской спины, духом воспрял. Обычно вредный
товарищ вставал на мою защиту сразу же, даже не разобравшись в
происходящем, но в этот раз ему было не до моих проблем. Драко сгибался
пополам от беззвучного хохота и стоял на скользком полу ровно лишь
благодаря непонятному стечению обстоятельств.

— Здесь её нет, я полагаю? Столь…гм… ценной вещью ты бы рисковать не стал?

— Не здесь, — кивнул я. — В спальне, под половицей, которая под кроватью, а половица скрытая, там нужно сказать Прояв…

— Ты сейчас учишь кого-то? Или это у меня слуховая галлюцинация? — папа
сощурился и смотрел на меня исподлобья, похлопывая палочкой по бедру.
Все вокруг замерли, а Хельга, напоминая болотную цаплю, вообще осталась
стоять на одной ноге: боялась ступить в жижу и нарушить тишину.

— Галлюцинация! — с радостью подтвердил я и предпринял жалкую попытку
улыбнуться, с треском провалившуюся — мне в рот тут же устремились
потоки вонючей слизи.

Отец метнулся к лестнице, желая изничтожить опасный продукт
книгоиздательства немедленно, пока наш дом еще стоит самостоятельно,
без помощи магии и подпорок. Ну, все вышеперечисленное он выкрикивал,
пока его голос не стих в районе второго этажа.

Но перед тем успел добавить:

— Никаких бурундуков, котлов и метел! Ни своих, ни чужих! Отправишься к
тетке, там из тебя дурь живо выведут! — отец в это свято веровал, а я
его не разубеждал.

На этих словах Драко захлопнул челюсть и возмущенно замахал руками, не
представляя, чем будет заниматься целый месяц до школы. А главное — с
кем? Не летать же ему в гордом одиночестве, в самом-то деле? Он же не
орел, ему скучно будет!

Размахивание конечностями привело к логичному результату: падению.
Брезгливо скривившись во всю мощь своей мимики, получив от отца
подзатыльник увесистой тростью и с остервенением отряхиваясь от липкой
вонючей жижи, Драко недовольно пробурчал в пространство, ни к кому
конкретно не обращаясь:

— Ну почему, когда напортачит Гарольд Снейп, достается всегда мне, ну почему?!

После того, как папа пришел в себя и, пусть с трудом, но все же вернул
себе прежнюю невозмутимость, в чем, несомненно, помогло уничтожение
паскуднейшей, по его мнению, книги, мы все отправились в Косой переулок
за учебниками, мантиями, котлами, телескопами и прочей ерундой, без
которой в Хогвартс нас ни за что не пустили бы. Договорившись с
Малфоями о встрече у мадам Малкин спустя два часа, мы первым делом
посетили Дырявый котел. У бармена — Тома, отец частенько заказывал
заспиртованных змей редких пород, нелегально доставляемых в Англию
сквозь китайское магическое пространство в бутылках из-под саке. В
обход таможенников и министерских запретов, разумеется. Поговаривали,
что некоторые такие змеи обладали уникальным свойством: если их
подержать на огне в отваре полыни трое суток, то такой жидкостью,
добавленной, например, в суп, можно затуманить сознание мага не хуже
Империо! Пока я мысленно разрабатывал план похищения пресмыкающегося,
мы дошли до массивной деревянной двери и шаг мой замедлился сам собой,
а отец усилил хватку и впихнул меня в помещение силой.

Нас окутали удушливые горькие запахи огневиски, сигар и потных тел,
вкупе с самими этими телами, приветствующими меня, как живое
занимательно чудо, которое просто невозможно не потискать и не
пощупать! Так случалось каждый раз, когда я появлялся на людях. Все
принимались кудахтать надо мной и задавать дурацкие вопросы.

— Мальчик мой, вот мы и свиделись, какая честь для меня! Опять, опять честь! Как твой шрам? Иди к нам!

— Добрый день, мистер Динг, я тут подожду, — демонстрировать ему свой шрам в очередной раз мне не хотелось.

Грязная старуха с потухшей сигарой в желтых зубах прохрипела:

— Как отец, все такой же засранец? — и пьяно засмеялась. — Да, черт
меня побери, он же тебе не отец, дурья моя башка! — покачала этой самой
дурьей башкой и снова заскрипела. — Как твой настоящий отец, все такой
же подлец? — и согнулась пополам от хохота.

Пока Дедалиус Динг пытался унять своеобразный юмор женщины, Дорис
Крокхард исследовал изменения в форме моего шрама, коих не было, а отец
рассчитывался с Томом в подсобке, мой взгляд наткнулся на бледного
молодого мужчину, нервно теребящего шнурок мешочка для палочки. Моё
внимание к его беспокойной и наряженной в модный лиловый камзол персоне
с тюрбаном на голове не осталось не замеченным.

Он несмело вышел вперед и представился:

— Профессор К-вир-ре-лл, очень п-п-приятно познакомиться с такой известной л-л-ичностью! — и протянул мне руку.

Не знаю, что произошло, но мир изменился, когда я её пожал, полностью
изменился! По телу разлилось спокойствие, откуда ни возьмись появилось
ощущение тепла, уверенности, силы. Меня перестали раздражать глупые и
навязчивые люди, и я понял что-то важное, я словно стал частью чего-то!
Правда, что именно я понял и частью чего стал определить мне дали
возможности, к сожалению.

Две огромные ручищи оторвали мое худое тело от пола и подкинули вверх с
такой силой, что я больно стукнулся о потолок заведения, которое в этот
самый момент стало моим самым нелюбимым среди всех, мне известных.

— А-а-а-а! — заорал я и попытался ухватить за нос кого-то лохматого и
громадного, но промазал и схватился за бороду чудища, вымазав пальцы в
кетчупе, коим данная растительность была щедро смазана.

— А вырос-то как! — гудело чудище. — А шнобель-то какой, а волосы… кхм…
черные какие, а длинные то какие… кхм… — резко замолк и прошептал мне в
ухо, отчего в нем еще долго гулял ветер. — Постригся бы ты, Гарри! Уж
больно похож на папашу! Нет, у змеюк ты был бы за главного! Но вот
сказал мне давеча директор, что избавил он тебя от…

— Хагрид! — от холодной ярости в голосе моего родителя окружавшие меня
люди поспешили скрыться, кто-то вернулся за свой столик и чуть не залез
под него, а кто и вовсе покинул Дырявый котел. На всякий случай, мало
ли чем все могло закончиться?

— Да я эта… от гоблинов только вышел, смотрю: профессор с мальчонкой
шагают! Думаю, дай зайду, поздороваюсь! А вы, профессор, тута чего
делаете? Небось рюмочку пропустить решили, за Гарри-то и не следил
никто вовсе! — с укором произнес великан. Те, кто «не следил» опасливо
выглядывали из-под столов и углов. Единственным, не лишившимся
спокойствия, оказался этот самый Хагрид. Драко что-то рассказывал о
глупом леснике, и в моем мысленном списке тех, с кем стоило общаться в
школе, стало одной позицией меньше! Нет, его там и раньше не значилось,
но теперь для него там не было даже гипотетического места!

— Поставьте!

— А? Чего?

— На пол меня поставьте! — Хагрид забубнел извинения и принялся ставить
своего пленника на ноги, но в процессе чуть его не угробил. Осторожно
прижимая меня к груди, дабы я не свалился с такой верхотуры, он чуть
ребра мне не сломал! В его пиджаке, где-то в районе нагрудного кармана,
пришитого к нему сверху и напоминающего растянутый холщовый мешок,
лежало что-то круглое и одновременно с тем острое.

Это что-то так надавило мне на грудь, что я снова заорал:

¬— А-а-а-а!

В общем и целом знакомство не удалось.

— Не-Трогай-Моего-Ребенка-Ни-ког-да! — с особым ожесточением выговорил отец, подойдя к Хагриду вплотную, с палочкой наперевес.

— Да ладно, чего уж так сердиться…Я ж вот этими руками его еще младенчиком держал! Злой вы какой, а еще ребятишек учите…

Я даже пожалел его немного, такой обиженный у великана был вид. Папа
уже тянул меня к выходу, и я успел лишь несмело улыбнуться Хагриду, но
тот, заметив мою улыбку, просто обезумел от радости и, махая мне вслед
мне обеими ручищами, взревел:

— До встречи, Гарри! До встречи!

Отец был зол.

— Не водись с ним, я запрещаю! — прошипел он и решительно взялся за ручку двери.

Я знал, что не ослушаюсь отца, но смотрел уже не на Хагрида, а в мутные
глаза старухи с всё так же не зажженной сигарой. Как я не заметил
раньше?! Обычно я всегда замечаю то, что другие пропускают! В её
водянистых серых зрачках плескалась чистая, ничем не замутненная
ненависть. Женщина не отрывала взгляда от широкой спины моего отца, и
на мгновение мне почудилось, что я отчетливо слышу скрип её гнилых
зубов…

— Пап, а кто та старуха за треснутым столиком?

— С сигарой?

— Да! — я кивнул, содрогаясь от страха.

— Прорицательница одна, сумасшедшая… С ней тоже не водись! — добавил он
на всякий случай, словно я в спальне Хогвартса мог на неё наткнуться!

Мы опаздывали, и отец ускорил шаг: Малфои не любят ждать. Но по пути
мы, всё же, задержались. Торговый центр «Совы» манил меня раздающимся
из его недр уханьем, шумом птичьих крыльев и грохотом клеток. Оставлять
на потом такое счастье я был не готов. Как всегда, меня заинтересовало
то, что не интересовало никого: я замер перед клеткой в самом дальнем
углу зала и любовался совой, расцветка которой, несомненно, отпугнула
всех возможных покупателей такого чуда, причем давно.

— Птичка… эээ… старовата немного… но умна! Очень умна! — упитанный
продавец резво кружил вокруг нас уже пятую минуту. Видно, в надежде
избавиться от своего постояльца и окупить затраты на его содержание,
которые, судя по костям на дне клетки, были немалыми.

— Если она «старовата», то почему стоит как новая метла? — резонно поинтересовался отец, вопросительно вскинув бровь.

— Умная, я же говорю, умная… — лепетал человек и смахивал пот с лица.

Мы уставились на черную с красно-зеленым отливом птицу и в раздумьях
склонили головы на бок. Сова открыла один глаз, оглядела двух одинаково
выглядящих и также стоящих людей и снова закрыла его.

— Не дохлая? — я сомневался и решил уточнить, мало ли, отчего у неё глаз открылся… Может, посмертная судорога!

— Да нет, просто зеленовата и… гм… красновата…

Отец что-то обдумывал и задумчиво смотрел в окно у входа, отвернувшись от меня

— Гарри, на одном из трех факультетов эта птица будет не так выгодно смотреться, как на… четвертом… — он сомневался и хмурился.

— Это я буду невыгодно смотреться на одном из этих трех факультетов, а не она!

Моя правда победила, и из торгового центра я вышел гордым обладателем
чего-то непонятного, возмущенно ухающего, и открывающего глаза
исключительно поочередно: то один, то другой.

— Это что?! — Драко чуть с помоста для примерок не свалился, увидев моё приобретение.

— Букля!

— Эй, Букля, ты живая? — птица не реагировала. — Слушай, Гарри, а Букля-то хоть понять может, что она Букля?

— Драко! — я обиделся.

— Ладно-ладно! Становись рядом лучше, любитель прекрасного!

— Ты разговариваешь, как твой отец. Это нервирует!

— Ты тоже так разговариваешь, и это нервирует гораздо сильнее!

Пока мы препирались, мадам Малкин, старенькая приземистая волшебница,
отлучилась, и ее место возле меня заняла румяная веселая помощница.
Девушка слишком активно орудовала палочкой, и иголки плохо ей
подчинялись, предпочитая хаос и непредусмотренные траектории полета. Но
я слишком устал за сегодняшний день, и когда она в очередной раз меня
уколола, то я разразился ругательствами и не прекращал её отчитывать
целую минуту.

— Я напоминаю вам подушку для иголок? Где вы видите сходства? Я тоже
мягкий?! Кто вас обучал?! Что за идиотизм, себя царапайте, раз
получаете от этого удовольствие! Мой отец вам деньги платит, вы вообще
в курсе, сколько этот кусок материи стоит? Нет?! — я брызгал слюной от
гнева. Но, в самом деле, было больно!

Она чуть не плакала, дрожала, но все еще пыталась подобрать полу и
закрепить её своим орудием пыток! Драко, наблюдавший за происходящим
уже со скамьи, присоединился к моей отповеди.

— Они не знают, как трудно деньги зарабатывать, не расстраивайся
Гарольд! Нужно сказать, чтобы её уволили, мой отец устроит, не
сомневайся! — друг сосредоточено кивал своей белобрысой макушкой,
соглашаясь с моими словами, но отвлекаться от любования новенькими
золотыми часами на витой цепочке не хотел. Он всегда мог выразить свое
презрение без лишних слов и движений.

В моей памяти надолго осталось воспоминание о слезах племянницы миссис
Боунс, щедро пролитых ею в «Сладком Королевстве», после того, как она
неосторожно решилась подойти к красивому бледному мальчику и угостить
его сахарными перьями, за которыми я как раз стоял в очереди.

— Держи, — сказала она и улыбнулась. — Эти последние — орлиные! Их из
настоящих превращают, чтобы отличить нельзя было, мне мама рассказала!

— Спасибо, не нужно, они неполезны, как я погляжу…… — и кинул на неё
такой мимолетный взгляд, который и заметить было сложно! Но весьма
пухленькая и низенькая Сьюзен разрыдалась так сильно, что её
всхлипывания слышались всю дорогу до «Трех Метел», куда отцу срочно
потребовалось зайти и наградить праздничным несварением желудка
нескольких нерадивых студентов. Те посмели сдать ему всего одно, пусть
и большое эссе о благотворном влиянии чистоты инвентаря — то есть
котлов — на конечный результат, умственное, а заодно и физическое
развитие. Рыжим парням, явно с моим отцом несогласным, я сочувствовал
всей душой. Чистку котлов сам люблю не больше нарезки червей, но вот
поведение Драко до конца понять так и не смог.

— Ты ей еще что-то сказал? После? Я не услышал?

— Да ничего я не говорил, и не было никаких «после», чего ты пристал ко мне! Пусть себе ревет, раз ей так нравится!

— Ты ей что-то показал, рукой?

Драко чуть было не споткнулся на ровном месте, вытаращил свои серые глаза и открыл рот, затем закрыл его и громко отчитал меня:

— Неприличные жесты свойственны лишь мерзким грязнокровным особам или
же еще более мерзким и глупым магглам! — процитировал он дядю Люциуса,
не обращая никакого внимания на возмущение прохожих такими
ругательствами. Женщина в синем плаще даже остановилась и что-то
записала в блокнот!

Любопытство меня просто распирало.

— Но что-то ты сделал, не мог ничего не сделать!.. — но крикнул это я
уже в спину товарища, со скоростью снитча метнувшегося к своему
крестному, заметившему, наконец, что шествует в гордом одиночестве, и
вследствие чего пребывавшему в состоянии крайнего неудовольствия.

Нет, намеренно приятель не сделал ничего дурного, он просто посмотрел,
но не слова, а именно фирменный малфоевский взгляд унизил Сьюзен и
заставил горько рыдать. Уверен, её обида Драко еще аукнется: такое не
забывается. Я бы точно не забыл!

Пока я вспоминал, оправдывая слова Дамблдора о моей серьезности,
закройщица шмыгала носом, а Драко прихорашивался у большого напольного
зеркала, на шум отреагировали в соседнем помещении. За толстой красной
ширмой продавали готовые мантии для менее обеспеченных магов, и
заходить туда нам не доводилось, к счастью. Я даже не думал, что все
мной сказанное слышит еще кто-нибудь! Нет, я бы сказал всё то же самое,
но как-то тише, что ли…

— Молодой человек, прекратите себя вести так по-хамски! Где вы
воспитывались?! Мэри, дорогая, не плачь… — в помещение ворвалась
решительно настроенная волшебница средних лет. Её карие глаза сверкали
от возмущения, а руки не находили себе места. Ими она успевала и свою
драгоценную неумеху по спине погладить, и мне погрозить! Одежда на ней
была какая-то странная, не то чтобы неопрятная, но уж слишком цветастая
и дешевая, а такие люди у меня доверия не вызывали никогда. Я
выпрямился, гордо вскинул подбородок и приготовился дать достойный
отпор, но тут вмешался Драко.

— А вы что себе позволяете в моем… в нашем присутствии, миссис… как вас
там?! — его возмущение шло из глубин его аристократической души, и мне
польстило, что такой друг встал на мою защиту.

— А ты не пищи там, мальчик! Я не «как вас там», а миссис Уизли! — угрожающе уперев ответила руки в бока, ответила женщина.

Драко не сдавался, он привык, что последнее слово всегда оставалось за ним.

— Я будущий лорд Малфой, а это… — он величаво кивнул в мою сторону и
сделал эффектную паузу, желая произвести должное впечатление. — Гарольд
Северус Снейп! Если вы можете читать, то наверняка его знаете!

Он совсем не гордился моим шрамом и его ролью в жизни страны и своей
семьи в частности. Наоборот, он его ненавидел! Но это было то
единственное во мне, чем он все же с натяжкой, но мог хвастаться перед
другими. Мне же лордом не быть и Министерством не управлять!

Женщина замерла, словно в неё Ступефай попал. На её лице вначале
проступило неподдельное изумление, затем интерес, а вслед за интересом
я заметил в её глазах жалость, раздраконившую меня еще больше. И чего
она меня жалеет, нищенка! Себя бы пожалела!

Миссис Уизли качала головой и осматривала меня с ног до головы,
остановив свой осмотр лишь на волосах, но ей крупно повезло, что она не
предложила их остричь, а то я точно в неё пальнул бы чем-нибудь,
наплевав на все запреты! Мне и до плеч длина нравится, к черту стрижку!

— Ты не Джеймс, совсем не Джеймс…

Перед глазами все поплыло от непонятно откуда взявшейся злости, она
просто кипела внутри! Справившись со скрежетом собственных зубов, я
процедил слова, позаимствованные из отцовского лексикона:

— Мы только познакомились, а вы мне уже комплименты отвешиваете? Ну что
ж, премного благодарен! — я церемонно поклонился и женщина осуждающе
поморщилась. — А теперь покиньте зал немедленно, нас раздражает ваше
присутствие! — я шипел, опять же подражая отцовскому тону, мною
обозначенному как «Лучше молчи, нечисть, а то вон там котел стоит, и
пусть твои кишки завоняют мой дом! Я потерплю!» Почему меня так
раздражает имя маминого мужа, всю биографию которого я втайне от папы
изучил, не знаю. Он защищал меня, он хотел, чтобы я жил! Но что-то
противное во мне мешало верить таким простым фактам, и с этим чем-то я
совладать не мог, да и не старался…

Женщина открыла рот, но ответить ничего не успела.

— Ты наглеешь с каждым годом, Молли Уизли, как и твоё жалкое семейство
лишенных разума существ, способных удивлять благопристойных граждан
лишь своей численностью! — в зал вошел дядя Люциус. Кое-что из нашей
«беседы» он явно слышал. — Не стоит Гарольда ни с кем сравнивать,
поверь мне, женщина, не стоит… — его низкий грудной голос таил в себе
скрытую угрозу, а серебряная трость постукивала по паркету размеренно и
звонко, лишь подтверждая такое ощущение. Даже у меня те гулкие стуки
отдавались холодным эхом в животе! Да и весь его вид говорил не только
лишь о богатстве, но и о нешуточной власти. Малфои — семья влиятельная
во всех слоях общества: от политиков до мелких торговцев, и миссис
Уизли смолчала.

По ней было видно, что молчание дается ей дорого. Она покраснела от
напряжения, но все же предпочла уйти с высоко поднятой головой, тряхнув
на прощание светло-рыжей шевелюрой и бросив:

— Плохие защитнички тебе достались, Гарри, очень плохие!

— Я Гарольд! — на этот раз последнее слово осталось все же за мной.

Волей-неволей Малфои меня по жизни оберегали. Одному я друг, другому —
сын друга, но вечером, запихивая новенькие учебники и одежду в чемодан
и готовясь к отъезду, я думал том, что произойдет, если Темный Лорд
вернется? Он захочет меня убить, как и маму, и Джеймса Поттера, о
котором мне сегодня потрудились напомнить, или не захочет? Да, я знаю,
что все обрадуются, но что случится со мной? Может дядя Люциус сам меня
заавадит, а папа ему не помешает? Чертыхнувшись от дикого количества
заполонивших мой усталый разум странных мыслей, я повалился на мягкую
постель под зеленым балдахином и уставился на звезды, вернее на
уменьшенную копию свода Хогвартса на бархате, созданную отцом, когда я
был еще маленьким. Тучки то закрывали луну, то вновь освобождали путь
для яркого света, так и одна важная мысль, то показывалась мне, то
вновь скрывалась, точно боялась, что я её поймаю!

Уже сквозь сладкую дрему я мысль нагнал и разобрался, наконец, что
готов на всё, лишь бы отец радовался, и готов на многое, лишь бы Лорд
передумал меня убивать и рассказал, почему я до сих пор жив и невредим…