— Повтори… — простонал я так, словно умираю от вражеской Авады.

Драко вдохнул, заерзал на табуретке, посмотрел в окно, опять вздохнул и с мольбой в голосе спросил:

— В третий раз? Может, о другом поговорим, а?

Выражение моего лица приятелю не показалось добрым, он подоткнул одеяло и виновато забубнил:

— Да повторю, повторю! Ты ж у нас болеющий, жалко повторить, что ли… Ну так вот, встречает Дамблдор моего отца в Министерстве, а тот ему и говорит, почему бы вам, уважаемый директор, не посетить министра образования. И не просто посетить, а посетить немедленно…

Я зажмурился, представляя себе эту картину — лорд Малфой приглашает Дамблдора на ковер к своему другу министру, а тот просто не может отказаться! Сказать, что старику влетело за наше лесное приключение, все равно, что промолчать. Дядя Люциус посетил все чиновничьи кабинеты, пожал руку многим своим людям, пообещал им свое расположение и скрепил алмазной печаткой не один торговый договор с теми, с кем делать этого не собирался. Его статная фигура ослепила блеском своих перстней и трости почти все темные закоулки Министерства. Мне отлично известно, что хоть Дамблдор великий и могучий, он такой же наемный работник магической Англии, как например… мадам Помфри!

Его отстранили от должности только вчера, а над моей кроватью в больничном крыле уже пролили слезы сочувствия все члены школьной комиссии, начиная миссис Амбридж, оставившей мне на память розовую глиняную кошечку со страшной мордой, и заканчивая мистером Клаусом — худосочным и нервным начальником Отдела регулирования магических популяций. Все они желали мне скорейшего выздоровления, трясли руку, и клятвенно обещали, что ни с кем из нас такого больше не повторится. Эти люди не любили Дамблдора, что становилось очевидным при беглом взгляде на их довольные физиономии. Почему? Завидуют? Боятся? Не знаю. Но я, с каким-то странным удовлетворением понял, что не любить директора — не преступление. Преступление — убивать кентавра. И думая о Флоренце, знакомом Хагрида и самого Альбуса, я не мог не содрогаться. Однако ужас и страх ушел. Есть цель и к ней нужно идти, а раз мне и Волдеморту угрожала опасность, я поступил правильно… наверное.

— Эй! А в кабинет кто первым вошел?! Ты не сказал!

— Ну хватит, Гарри, хватит… Я как мексиканский попугай!

— Почему мексиканский?

— Они симпатичные!

— Если они белые, это еще не значит… А кто тебе сказал, что ты симпатичный?! — не то чтобы это было не так, но возмутиться все равно захотелось.

Пока Драко шипел мне на ухо подслушанный разговор Миллисенты с подружками, в зал ворвалась мадам Помфри, размахивающая руками и что-то гневно выкрикивающая себе за спину. Румяная и дородная, она напоминала булочку, только вот пахло от неё не сдобой, а горькими микстурами.

— Это не слыхано! Я не позволю!

— Но…

— Никаких «но»! Он будет выздоравливать медленно, и под моим присмотром! Ничего новомодного я не потерплю! Ты о его здоровье думаешь или об оценках?!

— Я его отец! — как-то жалобно возмутился папа.

— Ты мне еще тут порасскажи, кто кому отец! Раньше думать нужно было. Может, и не был бы им!

— Я декан!

— Ха! Тоже мне новость! Я тебя вот этими руками купала, а ты мне указываешь моё место, так что ли?!

— Э-э-э… — у этого самого декана больше не осталось аргументов, он выглядел перепуганным подростком и семенил за мадам Помфри, тщетно пытаясь доказать ей свою важность и зрелость. — Скоро экзамены!

— Так ты ж декан! Или, думаешь, сын декана провалит Зельеварение?

Папа как-то обреченно фыркнул, философски оглядел колбочку в своих руках, и засунул её в карман. Когда эта смешная процессия добралась до моей постели, Драко походил уже не на белого попугая, а на красный помидор, готовый лопнуть от еле сдерживаемого смеха. И пока этого еще удавалось избежать, поспешил меня покинуть.

— Крестный… ну… я пойду?

— Иди! — гаркнул папа и повалился на табурет у моего изголовья, закинул ногу на ногу, обнял собственное колено и начал раскачиваться. — Нет, ты слышал? Ты её слышал?!

— Он меня слышал! Вы, мальчики, оба меня слышали! — донесся грозный голос целительницы откуда-то из-за ширмы. Она готовила зелья и звенела посудой.

— Она запрещает принимать тебе зелье Скорейшего Выздоровления, я ничего не могу поделать! — отец обиженно надулся, нахмурился и уставился куда-то вдаль. В этот момент он точно выглядел не на свои тридцать, а на далекие пятнадцать лет! Он мне жаловался!

— Ну ладно пап, ну чего ты…

— Вы посмотрите, малое дитя успокаивает взрослого! Ай-яй-яй… Северус, и не стыдно тебе?

Папа пыхтел, скрипел зубами, но все равно выглядел юным и зеленым.

— Кто колючки выводил поттеровские с тебя, кто тебе синяки отцов… синяки лечил, а?

— Вы… — неохотно буркнул папа и покраснел. А я наблюдал за метаморфозами родителя с таким интересом, что даже забыл, где и что у меня болит!

— Вот! Именно! Поэтому ты до сих пор жив и здоров. И ребенок у тебя есть тоже по этой причине! — папа покраснел еще сильнее. — Это твое зелье вещь сильная, конечно. Но она не лечит организм, она его обманывает! Он тебе в качестве домового эльфа нужен, или как? Пожалей ребенка, пусть себе отлеживается!

Отец меня никогда не жалел, и мне велел не жалеть никого. Но чего стоило мне не скривиться от жалости к самому себе, ума не приложу. Я ощутил, что нужен отцу, и нужен сейчас, сию минуту, и то, что его зелье ускоряет сердцебиение и опасно, его не волновало. Да и меня не волновало, но такой жгучей, словно горький перец, обиды, я не испытывал очень давно.

— Ты чего, Гарри… Оно ведь сладенькое! — у меня на глазах выступили непрошеные слезы и мадам Помфри отнесла их на счет зелья, которое я как раз пил из её рук. — Вот так, а теперь ложись, потихоньку, потихоньку… Нужно будет компонент заменить, видать, не так что-то… Я скоро. И никаких опасных зелий, понятно вам?

— Понятно… — ответил я за двоих и покосился на отца, который уже не раскачивался, а смотрел в одну точку и о чем-то думал.

Мадам ушла, так и не осознав, что отчитывала мальчика из прошлого, а не того, кем он стал. Папа грустно усмехнулся, мыслями явно пребывая где-то очень далеко.

— Странная она все-таки…

— Кто?

— Память! Когда-то эта женщина отказалась принять меня в ученики, потому что ходили неясные слухи, а ведь я её умолял…

— Пап?

— Что?

— А тебя твой папа бил, да?

Отец сжал губы, встал и выпрямился, откинув полы длинной мантии. За какую-то секунду он преодолел весь свой сложный путь от юности и до нынешней своей роли. Высокий, строгий человек, вечно всем недовольный, вечно всем указывающий на их интеллектуальную несостоятельность. Это что, маска? Нет, целительница ошибается, представляя на его месте своего нескладного юного пациента, ошибаются и ученики, смеющиеся над его вечно жирными от пара волосами и считающие папу чем-то вроде местной страшной легенды, ошибается даже дядя Люциус, это он с ним дружит, а не папа, папа даже со мной не дружит…

— Вы задаете много вопросов, молодой человек. Я не обязан на них отвечать.

Дамблдор сокрушается, что я много читаю, отец сокрушается, что я много спрашиваю… Один Волдеморт не в претензии, хотя это я его развоплотил!

— Ну и ладно…

— Приподнимись.

— Но у меня спина болит, я ударился и…

— Приподнимись! У нас готов… второй камень, но раз ты сейчас не в состоянии совершить по-настоящему важное дело, соизволь хотя бы оторваться от постели.

Я почти вскочил, несмотря на резкую боль в пояснице. На выходе из леса я потерял сознание очень неудачно, упав на острый булыжник, и он глубоко разрезал мне кожу. Папа вытянул палочку, одни четким движением приставил её к моему виску и вытянул из него тонкую голубую нить — мои воспоминания о прошлой ночи.

— А я буду помнить?

— Конечно, а как иначе? Твоя жизнь складывается из кусочков, и каждый из них важен.

— А ты не мог бы… стереть этот один? Пожалуйста!..

— Мог бы, но я не стану этого делать, — сказал отец, как отрезал. — Да, кстати, Уизли передал, держи… — и он вытянул откуда-то пакет с румяными поджаристыми пирожками, запах которых вызвал у меня бурное слюноотделение и желание съесть их все. — Сказал, что задолжал их.

Папа задумался, глядя на то, как я давлюсь выпечкой.

— Только ты мне честно скажи, кто из вас голодает, а?!

Я засмеялся, чуть не подавился по-настоящему и сделал вид, что забыл все только что сказанное. Когда учебный год только начинался, я думал, что буду защищать интересы отца, буду ему помогать, буду послушным. Но год почти минул, я многое пережил, многое узнал… но что-то изменилось. Оказалось — у меня есть собственные интересы! Пока они совпадают с интересами отца, но и только.

— В пасхальные каникулы у меня будет время… С кем ты хочешь их провести?

— С Даддли!

— Да? — отец с еле заметным облегчением выдохнул и поправил одеяло, которое сегодня поправляли все, кому не лень. — Отлично, раз вы ладите…

Мы оба были рады. Он — тому, что не придется возиться со мной, я — тому, что не придется смотреть, как папа возится со мной и скучает. И еще мы оба понимали, что это нормально, мы любим друг друга, я… знаю! Но мы слишком похожи, что ли. Нам лучше порознь. Наверное, на каникулах я бы не отказался послушать Темного Лорда, узнать побольше всяких там заклятий, тайн, магических штучек… Однако пасхальные курсы по взращиванию темных волшебников едва ли получат лицензию в Министерстве, к сожалению, поэтому я в который раз выбираю Тисовую улицу, а что остается?

Папа постоял еще минутку, поправил еще и подушку, неуклюже похлопал меня по ушибленной ноге, за что был награжден мощным тычком пяткой в бедро, возмутился таким моим поведением и ушел. Его шаги уже затихли, я расслабился и готовился заснуть, как меня опять хлопнули по несчастной ноге!

— Что за… — я вытаращил глаза. — Пап? Что-то забыл?

— Забыл. Каникулы дома проведешь!

— Но…

— Если посмеешь спорить, будешь наказан.

— Я Даддли обещал!

— Можешь пригласить его к нам. Только еду пусть с собой берет! — папа осуждающе поморщился и хмыкнул. — Разжирел твой кузен до неприличия, смею заметить.

— Он просто плотный… — заступился я за брата и насупился.

Да уж, возможно, после смерти матери, которая, надеюсь, наступит не скоро, Даддли и зайдет к нам на огонек, если на пороге папа не встретит его Авадой, но до тех пор — никогда.

Пирожки в желудке сбились в тяжелый жаркий ком и мешали мне нормально вздохнуть. Я не поверил в отцовский долг, который как раз и старался выполнить декан Снейп. Он чего-то испугался! Его темные глаза смотрели на меня как на плохо изученный экспонат, и то ли он не заметил, чего хотел, то ли наоборот, увидел во мне то, чего боялся…

— Всё, точка.

Папа ловко застегнул все пуговицы на сюртуке, благо его пальцы куда тоньше и длиннее, чем мои, поднял ворот и стремительно вышел, чем-то раздосадованный и еле сдерживающий непонятную мне ярость. Шторку он задернул с такой силой, что та оторвалась от петелек в нескольких местах!

Опять я мало что понял. Оставалось только лежать и ежиться, вспоминая черные зрачки декана Снейпа. Опять этот его чужой взгляд, полный тайн и недомолвок, который за год уже успел позабыться. Я не наказан, не обижен, не брошен, сыт, не одинок, да и поясницу мне вот-вот подлечат, хотя я заслужил, чтобы она болела еще долго, но почему же я сжимаю под одеялом холодные кулаки и улыбаюсь через силу в прямую отцовскую спину, словно сам себе лгу? Ответ пришел сразу же, будто мир давно его знал — мы с отцом поссорились, но не так, как ссорятся отец и сын. Эта ссора скрытая, беспричинная, сложная, мы никогда не упомянем о ней и словом, но она навсегда останется в каждом из нас…

* * *

Я все же решился пригласить Дадли к нам домой, и специально для этой цели посетил Тисовую улицу. Но радостно изложив торжественное приглашение, я понял, что приглашать придется не кузена, а врача, и не к нам в Лондон, а именно в этот дом. Тетка повалилась на диван, заохала, а мы принялись хаотично носиться по дому в поисках воды и успокоительного, периодически сшибая друг друга с ног.

— Гарри! Достал? !

Я балансировал на высокой табуретке в кухне, пытаясь дотянутся до упаковки с таблетками, которые тетя прятала повыше, чтобы Дадли не слопал яркие пилюли, приняв их за обожаемые ванильные леденцы, а он мог, точно знаю.

— Дядя Вернон, а тут синие и зеленые, какие брать?

— Ну… Бери все! — принял он совсем неумное решение.

В результате, вначале мы подсунули женщине слабительное, затем дядя хлопнул себя по лбу, побледнел, и предложил жене еще одну таблетку, на сей раз уж точно успокоительную. Спустя минуту кузен резко вспомнил, что эту «зелененькую» он пил при расстройстве желудка, а дядя уже не хлопал себя по лбу, а усердно его почесывал и, как я понимаю, надеялся, что вторая таблетка купирует действие первой. Я разозлился, взял себя в руки, прикрикнул на остальных и заварил самый обычный мятный чай! Тетка продолжала охать, а мы сидеть возле неё и отдыхать от праведных трудов по её успокоению. Иногда она открывала поочередно то один глаз, то другой, живо напоминая мне Буклю, и смотрела на меня взглядом обиженной кошки, к хвосту которой мы не так давно привязывали консервные банки.

— Нет? — жалобно поинтересовался я.

Тетка приподнялась и потрепала мою щеку.

— Нет! — ответила она так, словно судьбу мира решила.

Каникулы я провел в темном доме, в своей комнате, один. Нет, папа там тоже присутствовал все семь дней, но его участие в деле моего досуга сводилось к проверке моего усердия по внеклассному чтению. Он забил спальню такими фолиантами, на которые было страшно дышать, ведь в голове постоянно крутилась их рыночная стоимость на данный момент! Несколько таких книжек еще и кусались, к тому же, а одна постоянно норовила протянуть ноги в виде ремешков и сбежать от меня под кровать! Ловила беглянку и воевала с ней Хельга, без которой я бы, наверное, и не пережил эти дни. Меня даже к Малфоям не пускали. Радовало одно, узнай Дамблдор, что именно я читаю, он бы сначала помер от зависти, а затем воскрес и заавадился от злости! Все изучаемые мной науки — дети запрещенной старой школы магии. Не черной, не светлой, а той, которая породила эти понятия.

«Вот на что деньги то уходят!» — отчетливо понял я, открывая огромную книгу второго века нашей эры, с листками из кожи какого-то животного, и мне оставалось лишь надеяться, что это животное — не человек.

«Зеркальное отражение сущностей стороннего мира» — гласило название, выдубленное широкими неровными бороздами на обложке. Чтение меня захватило, я читал весь день и всю ночь! За последние месяцы мне дважды пришлось столкнуться с зеркалами, с одним — в заброшенном классе, а со вторым — в той странной комнате, которую мне показал Волдеморт. Строчки, мелькавшие у меня перед глазами, открыли столько тайн магии, столько возможностей хранить секреты, что дух перехватывало! Я захлопнул талмуд не сам, его захлопнула Хельга, увидев, что от напряжения мои глаза уже покраснели и слезятся. Но я запомнил все, абсолютно всё!

В школу я вернулся на день раньше. Успел поговорить по душам с Филчем, успевшим за время каникул переболеть желудочным гриппом в полном одиночестве, проверить наличие комнаты с зеркалом и Риддлом в нем, погонять по этажам Пивза, в отместку за все его неудавшиеся попытки помочь младшему Снейпу хоть в чем-то. Мне даже повезло, и я увернулся от Хагрида, рыдающего при виде меня каждый раз, как только я появлялся в поле его зрения. Он до сих пор представляет меня на месте единорога или кентавра, бедный и глупый лесник.

Первым из гриффиндорцев, исключая меня, вернулся Симус — бледный и злой не как Симус, а как самый настоящий Малфой. Все эти дни он проходил школьную программу вместе с матерью, что не помешало ему чистосердечно признаться мне:

— Я ни черта не знаю, Гарри!

К тому же он постоянно бегал на третий этаж — проверять наличие Пушка, и трясся так, словно ожидал, что в школу вот-вот ворвется Волдеморт с армией головорезов, во главе которой будет мой отец! О последнем я просто догадывался, как вы понимаете. Ни Невилл, ни Гермиона разубеждать его не хотели, они думали также, только не тряслись — меня стыдились.

Весенняя свежесть сменилась удушающей жарой. Наступила пора экзаменов, легких до неприличия. Уже лет тридцать, как школьную программу упростили, и Флитвик, заставляющий учеников пускать в пляс ананас, меня не пугал. Равно как и МакГонагалл, по заданию которой я превратил мышь не в простую табакерку, а золотую. Похвалила она меня как-то вяло и грустно, кстати, а в глаза почти не смотрела, знала, что я могу больше, и это её почему-то расстраивало. Финниган тоже смог трансфигурировать мышь в табакерку, но только чугунную и с мышиным хвостом, и только после того, как я целый час потел под кабинетом, объясняя ему, как именно это сделать! Про хвост я ничего такого упоминал, разумеется, его осечка.

А затем, в библиотеке, сызнова повторяя пройденные тесты по истории магии, но так и не вспомнив, кто изобрел самопомешивающийся котел, Симус вспомнил нечто такое, что сулило мне большие неприятности, больше смахивающие на настоящую беду…

Он резко вскочил на ноги.

— Ты куда? — сонно поинтересовалась Гермиона, почти уснувшая над учебником.

— Я только что кое о чем вспомнил, — пояснил мальчишка. Лицо его побелело. — Нам надо срочно пойти к Хагриду.

— Зачем?! — только и смог выдавить я, уже спеша за ирландцем.

— Вы не думаете, что все это очень странно? — наконец произнес Финниган, взбираясь по поросшее травой склону и помогая вскарабкаться на него перепуганному Невиллу. — Странно, что больше всего на свете Хагрид мечтал о драконе. И тут вдруг появился незнакомец, у которого чудесным образом в кармане оказалось яйцо дракона. Ведь разведение драконов запрещено. А как вы думаете, сколько людей с драконьими яйцами в карманах бродит по Англии? И скольким улыбается удача, и они встречают своего Хагрида? Почему же я раньше об этом не подумал?

Конечно, Хагрид не знал, что незнакомец в капюшоне с драконьим яйцом в кармане — Квирелл. Но распроклятой троице все же удалось узнать секрет Пушка.

— А он… он спрашивал что-нибудь про Пушка? — спросил лесника Симус, с трудом сохраняя спокойствие.

— Ну… да… А чего тут такого? Думаешь, много по свету трехголовых псов бродит? Ну, я и рассказал про Пушка… ну… что он милашка, если знаешь, как с ним обходиться надо, да! Ему только спой, или на флейте поиграй немного, или еще на каком инструменте, и он уснет сразу, и…

На лице Хагрида внезапно появился испуг.

— Не должен был я вам такое говорить! — взревел он. — Забудьте, короче, что я тут наболтал! Эй, ты куда?

— Симус, постой! — кричал я ему в спину. — Это еще ничего не значит, зачем тревожить Дамблдора?

Я на удивление быстро его догнал, и не сразу понял, что мальчишка стоит, как вкопанный.

— Гарри, ты хочешь помешать Тому-Кого-Нельзя-Называть, или не хочешь? — с хитрым прищуром поинтересовался он у меня и я от неожиданности даже отступил от него немного.

— Да, Гарри, хочешь или нет? — повторил за ним запыхавшийся Невилл.

И пока аналогичный вопрос не задала отставшая от нас Гермиона я, с убежденностью в голосе, поспешил заверить сомневающихся:

— Да как вы можете! Он… он… он знаете что с моей мамой сделал?!

Все отвернулись и засмущались, уставившись в землю, а страшное мгновение прозрения, грозившее наступить вот-вот, прошло по касательной, так и не задев их умы. Я должен был им помешать, но не смог. Симус как машинное отделение паровоза, тягач, а я безвольный вагон, потому что иначе просто нельзя!

Единственное, на что меня хватило, это написать письмо отцу и передать его Хельге. Я писал неровно, глаза застилал туман, и пока остальные обсуждали у директорского кабинета, что будут рассказывать Дамблдору, сунул бумажку эльфийке, сделав вид, что получаю от неё указания по поводу предстоящего ужина у Малфоев в честь окончания учебного года.

— Да, именно тот костюм, и вообще, мне сейчас не до этого, Хельга, отстань от меня! — проорал я из-за угла, и вышел к остальным.

Они как раз выяснили у Минервы, что директора нет, и я встрял в беседу.

— Он улетел? — спросил я слабеющим голосом. — В такое время?

— Видите ли, мистер Снейп, профессор Дамблдор очень известный волшебник, и у него часто появляются срочные, неотложные дела.

— Но это важно!

— Вы хотите сказать, Снейп, — профессор МакГонагалл не прибавила к моей фамилии свое обычное «мистер». Это означало, что она уже вне себя и лишь усилием воли держит себя в руках. — Вы хотите сказать, что ваше дело куда более важное?

Да, это я и хотел сказать, мое дело важнее! Я так сильно хотел, чтобы директор оказался на месте и «образумил» нас, что смотреть на декана еще искренней, чем в тот момент, я больше уже не смогу. Моя «честность» её обескуражила, она склонила голову набок и внимательно на меня посмотрела.

— Не стоит так переживать, Гарри… Уверена, он скоро вернется. Я ему передам, что вы его искали.

— Это произойдет сегодня, — заявил Симус, как только профессор МакГонагалл отошла достаточно далеко и уже не могла нас услышать. — Или прямой сейчас! Сн… кто-то узнал все, что ему надо, и дождался, пока Дамблдор уедет! Бежим!

Гермиона поперхнулась воздухом. Финниган и Невилл, заметив, что она смотрит за их спины, быстро оглянулись. Позади них стоял папа. Он обошел нашу компанию, мило улыбаясь, остановился позади меня и вежливо произнес:

— Добрый день! Не стоит упускать возможность насладиться прекрасной погодой, не так ли?

— Э-э-э… — протянул Невилл, потеряв дар речи.

— У вас такой вид, что можно предположить, будто вы что-то затеваете. А ваш факультет не может позволить себе еще сотню штрафных очков, верно, сын?

— Да! — излишне радостно согласился я.

Он положил тяжелую руку мне на плечо и нагнулся поближе.

— Не дай своим друзьям совершить очередную глупость, мне же еще учить их и учить…

Все стояли белые, как мел, а Долгопупса колотила мелкая дрожь. Он вообще при виде моего отца терял человеческий облик и превращался в столб, с тем лишь отличием, что у этого столба имелись руки о ноги. Однако трусились не только они.

«Квирелл на пути к камню, в этот самый момент. Делай что хочешь, но не дай им проникнуть туда первыми. Ты все знаешь, а то, что в кармане, поможет решить проблему. Нужно было раньше его туда поместить, а не дожидаться твоего выздоровления. Меня заметят, моя магия сильна, тебя почему-то обнаружить сложнее. Действуй по обстоятельствам, но не выдавай себя. Слышишь меня?! Ни в коем случае! — раздался встревоженный голос у меня в голове. — Всё это походит на ловушку, будь осторожен, Гарольд, и помни о цели…»

Но что я могу?! Ступефаем в них пальнуть? Завопить: «Подождите, там сейчас Квирелл, не будем его беспокоить?», или прикинуться умирающим? Так они мадам Помфри позовут и всё на том. Я принял решение, по своей глупости не уступающее решению дядя Вернона накормить жену всеми таблетками, в надежде, что они помогут. И я решил, что буду решать, как действовать, уже на месте. Если я до него доберусь. Спины гриффиндорцев мне в кошмарах будут сниться! Отчего они так быстро бегают?! Нет, если выживу, точно займусь физкультурой.

— Подождите меня-я-я! — заорал я, путаясь в полах мантии и своих длинючих ногах, попутно вспоминая, какие препятствия ждут меня впереди. Силки, потом ключи, потом шахматы… Да черт с ним, разберусь!

Но, как оказалось, разбираться мне предстояло не только с препятствиями, но и с тупостью окружавших меня индивидуумов.

— Я флейту не взял, мы так быстро побежали… — заканючил Долгопупс и покосился на меня исподлобья.

И я, своими руками, наколдовал им орудие собственной пытки! И мне дорогого стоило не выколоть маленькие поросячьи глазки пухлого!

Дальше все пошло по плану, за исключением не оправдавшей моего доверия Гермионы. Дьявольские Силки мне пришлось поджигать самому, изображая из себя чуть ли не героя всея Англии, а еще книжки любит читать. Грош цена этим книжкам! Тьфу на них! Затем я усердно молчал в комнате с ключами, пока остальные совещались, как же поймать нужный, затем еще более усердно проклинал не такую уж и дурную Гермиону. Ей в голову пришла «замечательная» мысль — не играть в шахматы, если ты не умеешь в них играть! Мне было поручено обезножить шахматные фигуры, не ожидавшие такого подвоха, и я попрактиковался в любимом заклинании Драко, который тот с успехом применял на Невилле, и к тому же не раз. Еще шахматную доску можно было запросто перелететь, конечно. Но это как-то слишком быстро, и я даже боялся помыслить о таком, вдруг бы моя мысль передалась телепатически? Поэтому я с чувством, толком, расстановкой, и так медленно, как только мог, издевался над бедными королями, лошадьми и ладьями. Такая простая магия меня смущала, если честно, очень смущала… Наконец, пробравшись сквозь кучки вынужденно неподвижных фигур, мы добрались до комнаты с троллем. А мне не изменяла не только память, но и нюх. Я закрыл нос руками, старался не дышать, и перебежал комнату с закрытыми глазами!

Однако каждый шаг давался мне с трудом. Сложно представить, что сейчас творится в зале с камнем. Успел ли Волдеморт? Там ли он до сих пор? Что случится, когда мы войдем? Я с тяжелым сердцем открыл дверь в помещение с семью разнокалиберными сосудами. В моих словах нет ни слова правды, я лгу постоянно и совершенно не мучаюсь угрызениями совести, ведь иду к цели, но смогу ли я причинить им… большой вред? Хотя из них только Симус и не был в опасности, благодаря мне. Вон они как выстроились в рядок, ждут, когда же я что-то скажу, помогу… Смогу ли я помешать Волдеморту причинить им вред? Нет, последнего я точно не сделаю, уж простите меня, но… нет.

— Это логика! Просто логика! — взвизгнула Гермиона, довольная собой. Она улыбалась, наивная девочка.

Конечно, логика, только ты никогда её не постигнешь, в загадке отца нет отгадки, как и в нем самом. И чтобы ты сейчас не прочитала, выбора не дано. Есть ключ, открывающий путь и вперед, и назад, и этот ключ у меня в голове, голове отца, директора и Квирелла. Не для того Северус Снейп все выдумывал, чтобы кто-то мог проникнуть сюда. Дамблдор лично проверял его работу. И, как по мне, папа единственный, перед кем стояла подобная задача. Остальные просто схалтурили! Я вел войну сам с собой — открыть путь или дожидаться здесь? Для них опаснее идти вперед, но то, что там, этот камень, как же интересно, как волнующе…

— Между прочим, многие величайшие волшебники были не в ладах с логикой, и, попади они сюда, они остались бы здесь навечно.

— Как и мы, — мрачно вставил Невилл. — Разве не так?

— Дайте мне подумать, минуту.

И пока она думала, я еле заметно двинул палочкой и прошептал заклинание, сделав вид, что завязываю развязавшийся шнурок и бормочу нелестные эпитеты в адрес «гениальной» Гермионы. Определившись с сосудами, все равно ничего не выбрать. Они теперь все действовали одинаково, хочешь — пей и иди сквозь огонь, хочешь — пей и иди вперед. Но судьба не желала ей помочь, и Грейнджер, на свою беду, выбрала самый большой сосуд, а его хватит на всех…

В моей игре не было правил, и раз так вышло, значит, так тому и быть. Мне известно, если камень попадет к Волдеморту, долго мы с отцом в школе не задержимся. Дамблдора свергнут, и для нас откроется большой мир, полный денег, власти и силы. И уже никакая Молли Уизли не посмеет меня пожалеть!

— Ну что, вперед? — спросил я, шагнул к столу и сделал первый глоток. Обычная вода, холодная и немного прелая, а никакое не вино, разумеется. Моему примеру последовали другие, и все они жутко боялись. Я смотрел на них почти с умилением. — Ну же, Невилл, ты чего отошел?

— Мне, наверное, лучше здесь подождать. Я такой неуклюжий, помешаю еще…

— Ну уж нет, еще чего! Живо пей! — прикрикнул на него Симус.

Для них момент был просто судьбоносным, страшным, не предназначенным для детских душ, глаз, и ушей. Меня же готовили к нему очень долго, и я стоял, сцепив руки за спиной, спокойный и решительный. Иногда только убирал ниспадающие на глаза волосы, и каждый раз, когда я это делала, Долгопупс вздрагивал. Его нервы готовы были сдать свои позиции, ему было не просто страшно, ему было смертельно страшно. Он просто узнал такое свое ощущение, я видел это по его глазам. И полет над игровым полем, и змеиная ловушка — ничего не прошло для него зря. Мальчишка поумнел!

— Пусть остается, — строго сказал я, позабыв, что должен нервничать. И о чудо, со мной не стали спорить. Настоящий Снейп их подавлял! Я будто бы несмело улыбнулся Невиллу. Ему моя улыбка говорила о многом. Третий раз, дружище, третий раз… помни мою доброту!

Мы шагнули сквозь огонь, на мгновение закрывший от нас то, что за ним, но уже в следующую секунду оказались в последнем зале, посреди которого стоял Квирелл…

Что должны были сделать первокурсники, увидев того, кто сильнее их в тысячи раз? Попытаться разоружить, насмешив тем самым до колик в животе и надеяться, что от них, колик, он и скончается? Одно мимолетное движение и все мы оказались связанными, без палочек и возможности выбраться, единственное, что у нас осталось — это удивление. Именно у нас, я тоже удивился, и еще как — веревки скрутили меня слабо, почти ласково. Для него существует разница — кто перед ним. Существует!

— Так-так, кого я вижу… Цвет краснознаменного факультета, весь цвет… Чем обязан, дорогие мои?

Взмокший, бледный и жалкий Квирелл, со сбившимся тюрбаном на голове, выглядел совсем не так уверенно, как говорил. И его походка в вразвалочку, и исчезнувшее заикание, и слова, произносимые словно через силу, с хрипотцой в голосе — все это ясно говорило, что управляет им кто-то другой. Выходит, камень еще здесь? Уж темный Лорд придумал бы, как исчезнуть, добыв то, что ему нужно!

— Не трогай камень! — проорал Симус с закрытыми глазами. Я покосился на него с недоумением. Нужно будет запомнить, что если будет бой, а мы вдруг окажемся с ним на одной баррикаде, пусть идет первым, ему явно нравятся мысли о скорой смерти, идиот!

Мое фырканье все же вырвалось наружу, и так как мы сидели спиной друг к другу, как лепестки ромашки, ирландец издаваемые мной звуки уловил.

— Чего? — зашипел он.

— Да, не трогай! — великодушно и громко согласился я с ним, и на этот раз скептически фыркать довелось уже профессору.

— А я тебя ждал, Гарри…

— Да? — я сильно заинтересовался.

— Ну, не то чтобы прямо сейчас!

Да уж, даже и не сомневаюсь.

— Понимаешь, тут есть одна загвоздка… — он замолк, осознав, что беседует слишком обычно.

В этот момент Симус опять проявил свою напористость и пытливость. Брал бы пример с Гермионы, сидит себе спокойно и молчит, как рыба. Хорошенькая такая рыбка, просто загляденье!

— Это вы тролля выпустили? И профессор Снейп не виноват?!

Я счел нужным возмущенно задергаться, праведно гневаясь на за такую несусветную глупость. Не выдавать себя, значит, не выдавать.

— Ты слишком любопытен, чтобы оставлять тебя в живых…

И как с таким не согласиться?!

— Подойди! — кивнул он мне и стянул с себя тюрбан. Симус охнул, а Гермиона впервые издала какой-то звук, похожий на писк.

Избавив меня от веревки, он поманил меня к себе пальцем, а затем обернулся. И на меня вновь уставились жуткие красные глаза Темного Лорда. Сколько воли нужно иметь в себе, чтобы существовать вот так…

— Стань здесь.

Я послушно встал перед зеркалом Еиналеж, которое ожидал тут увидеть в последнюю очередь. Уж лучше бы камень тролль охранял, или мертвец какой-нибудь страшненький!

И в моей голове зазвучали слова:

«Что ты видишь?» — спросил Волдеморт.

«Себя. Я подкидываю... — меня будто по голове кто ударил, — камень!»

«Что дальше?»

«Я ложу его себе в карман… Ой, я чувствую тяжесть в мантии. По-настоящему!»

И я потянулся в тот карман, который еще секунду назад был пустым, а теперь там лежало то, что способно дарить вечную жизнь всем живому! Однако в следующую секунду моё запястье больно сжали холодные пальцы Квирелла.

«Не спеши! Ответь мне — ты хочешь только найти камень, не использовать его?»

«Я не…»

«Не ври, только не сейчас. Ты знаешь, кто я такой, знаешь, что мне ничего не стоило тебе соврать тогда, и лгать потом. Я поступил так?»

« Нет…»

«Мне опасно тебе лгать, нас ждет общее будущее или же общая гибель. Одна на двоих! — слова просто взрывались у меня в голове. — И не имеет значения, хотим мы этого или нет. Говори мне правду!»

«Да, хотел бы… когда-нибудь» — я сказал то, что еще минуту назад было неизвестно мне самому.

Пальцы Квирелла вновь сжали мою руку, но теперь — с одобрением.

«Молодец, Гарольд, молодец… Это ловушка, твоя и моя. Альбус планировал сказать тебе, что чистые намерения твоей души меня одолели, но зеркалу все равно, какие у тебя намерения, оно не чувствует, в нем нет жизни… Каков хитрец!»

Симус закашлялся и я очнулся от раздумий.

«Камень что, опасен?»

«Я чувствую его силу, он настоящий. Тот, который в правом кармане, а не левом… — он горько скривился. — Но он убьет меня, на нем персональное заклятие, какая честь для простого ученика Альбуса, какая честь… Я испарюсь из этого тела, только дотронувшись до него, и всё пропадет зря. Посмотри мне в глаза!»

Я опять заглянул в его кровавые глазницы и содрогнулся. Они горели ненавистью, отчаянием, а еще в них плескалась бездонная боль. Его учителем был Альбус, он учил его самозабвенно, всему, что знал сам. Он восхищался своим воспитанником, хоть теперь и не признает этот факт, но ученик оказался сильнее, его мощь поразила и испугала учителя, вот из-за чего все началось…

«Когда-то давно Дамблдор верил, что все вокруг него слабее, но это не так. Меня нет в мире живых, но я сильный, и ты сильный, и отец твой сильный. Сбереги камень, Гарри, и не стыдись своих желаний, ты такой, какой есть! Мы еще встретимся, обязательно…» — и в то же мгновение он опустил руку в мой правый карман.

Огромный зал озарил серебряный свет, а Квирелл закричал от боли, упав передо мной на колени. Его красивое и когда-то холеное лицо сморщилось от ужаса, а светлые локоны, казалось, потускнели. Самоубийство во имя высших целей, во имя моей защиты, чтобы однажды, может быть, если повезет, исполнить все наши мечты…

Теперь у моих ног извивался не сильный волшебник, а трус и предатель. Он поднял на меня слезящиеся глаза, вытер ладонью слюну с губ, и пробормотал:

— Нет, Гарри, нет, пощади…

Краем глаза я заметил, что путы с пленников спали, и как только они избавятся от них окончательно, тут же побегут ко мне. Если им что-то станет известно, их жизни обесценятся в одно мгновение. Нет, этого нельзя допустить, нельзя.

— Отдай камень, он не твой! — закричал я и повалился на Квирелла, схватив его за шею и сдавив её так, что он не мог вымолвить ни слова. Его слабое тело не могло мне противиться, оно все еще не подчинялось настоящему хозяину. — Что ты с ним сделал?! Отвечай! — но то, что пытался прохрипеть профессор, ответом назвать было сложно.

Отпустив его на долю секунды, я отшвырнул камень немного в сторону от себя, а затем потянулся к нему, словно это профессор его кинул.

— Не-е-т!..

И камня не стало, от него осталась лишь горка красного пепла. От удара он взорвался, как ему и было положено.

— Гарри! Берегись! — закричала Гермиона, и в ужасе закрыла лицо руками.

Пока она лихорадочно выискивала в куче ветоши в углу наши палочки, Квирелл предпринял попытку защитить себя. Он схвати какой-то обломок каменной плитки, валявшийся неподалеку, и занес его над моей головой. Но Темный Лорд не маленький мальчик, и его жалкое существование все эти два года никак не сказалось на его разуме! В той куче муляж моей палочки, и он скоро испарится, а настоящая, родная, с сердцевиной из кости дракона, в моем кармане.

— Токнус… — прошептал я, и профессор повалился на каменный пол.

Но сила, с которой я его оттолкнул от себя, была равна силе сотне таких, как я. Он просто сильно ударился головой, и навсегда унес с собой все, что могло связать меня с тем, кого, по идее, я обязан люто ненавидеть. Глухой стук от удара привлек внимание всех, кто все еще пытался отыскать свои палочки. Они застыли, окаменели, не в силах осознать, что же произошло с их хрупким школьным миром. Им пока не известно, что он разбился, ну и хорошо, так легче. Гермиона пришла в себя первой и принялась гладить меня по спине. Но я все сидел возле остывающего мертвого тела, поджав колени, уткнувшись в них носом, и не двигался. Точка невозврата, я прошел её, как охотник, слишком близко приблизившийся к логову зверя. Обратно уже нельзя — или побеждать, или повернуться спиной и дать себя растерзать. Да, детство закончилось, его у меня похитили! Однако… невелика ценность, скажу я вам.

— Ты… это… молодец, Гарри, — неуверенно промямлил Симус. — Ты его победил!

— Знаю.

В смежных комнатах раздался шум, к нам бежала тьма народу, среди которой мелькнула черная фигура моего отца. На секунду он застыл точно так же, как и гриффиндорцы с минуту назад. Папа чуть не споткнулся, оценив произошедшее и увидев, возле кого я сижу. Я медленно повернул голову и с каким-то сумасшедшим наслаждением заглянул ему в глаза. Ты хотел именно этого, да? Знал ведь, что так случится, что я не позволю ему рассказать все обо мне и… нас. Он бросился вперед со всех ног, но остановился в нескольких футах, словно на стену наткнулся. Не осмелился подойти ближе. А жаль, честно говоря, мне очень хотелось его обнять…