— ...по пятнадцать вздохов в котел, две чистые слезы в конце третьей и начале четвертой фазы кипения, половина веса локона чаруемого объекта... ты меня слушаешь?!

— Пытаюсь.

— Твоя честность простительна, пока я такой. Эти знания стоили мне дорогого, Гарри. О тебе и говорить нечего, поверь. Однако ты дал согласие, не зная цены. Уж будь добр получить товар...

Как обычно, захотелось оставить последнее слово за собой.

— А вы всё слушали, что вам на уроках рассказывали? — съехидничал я.

— Всё, — последовал лаконичный ответ то ли призрака, то ли воспоминания, то ли неупокоенного духа. — И потому в каминных сетях не застревал, знаешь ли.

Я с удвоенным вниманием уткнулся в свой уже пятый конспект по всяким разным наукам, вбиваемых в мою несчастную голову молодым Темным Лордом, и покраснел уже не знаю в сто какой раз, признавшись себе, что удачно ехидничать — это пока не моё. Манипуляции с остатками его души сыграли с ним, а в какой-то мере и со мной, злую шутку. Это в истории Волдеморт числится, как Тот-Кого-Нельзя-Называть, в природе он просто очень сильный маг с большими проблемами. Когда-то же он родился, мечтал о сокровенном, мерз в холодных спальнях зимой, стоял в очереди перед дверью туалета по утрам, шесть лет утюжил собственные мантии, а до того пытался занять свое место под солнцем в магловском приюте для ненужных детей, с кем-то точно дружил да и вообще — жил! Умный не по годам школьник тогда и не подозревал, что лишится тела и станет врагом всех и вся по собственному желанию, умирая и возрождаясь вновь из-за своей воли к жизни.

Наверное, Том Риддл был как я, сидел и учился, пытаясь справиться с непонятной дрожью в животе, в очередной раз узнав что-то новое и интересное. Знания — оружие, они волнуют. Видимо поэтому Лорд, словно восторженный первокурсник, почти живой в собственном представлении, там, в зазеркалье, хотел научить меня всему, поделиться, выплеснуть эти прекрасные тайны и... перестарался. Он нетерпеливо мерял шагами комнату по ту сторону, сцепив руки за спиной, изо всех сил сдерживал несолидный энтузиазм подростка на красивом, точеном лице всезнайки, то и дело приглаживая тонкой рукой черные кудри, опять же несолидно растрепанные и блестящие.

Однако простите меня предки известные и надежно скрытые в веках, круглосуточно учиться мне надоело! Не в последнюю очередь потому, что — о ужас! — великому и могучему Темному Лорду без меня плохо, он ждет прихода своего ученика и скучает, а мне это не нравилось. Не таким вот, тоскующим за второкурсником и разговорами с ним, я его представлял. Он же миф, тьма, угроза Альбусу! Но, как оказалось — нет, для меня он не страшная сказка, а близкая реальность и часть моего взрослого детства. Хочу учиться быть всемогущим, а не всезнающим, если честно. Даже если когда-то мы и пойдем плечом к плечу на тех, кто против нас, я уже не смогу почувствовать трепета от его имени, манящей тайны, восхищения союзников и страха врагов... мне чересчур много позволили узнать. Волдеморт и Волдеморт, ну в самом деле! Такой же, как директор, но другой и лет на сто младше. Да, странный и могучий, да, его история заворожит любого и в глубине его сознания действительно есть эта устрашающая бездна ужаса и силы, но что в нем такого, что заставило стольких людей отдать ему в руки свои судьбы?

Не он мне нужен, а мы нужны друг другу. Для будущего, для того, чтобы это самое будущее у нас было. Мы другие не по собственному желанию, а потому что так кто-то решил еще до нашего рождения, и не нам с подобной силой спорить! Это так просто, так приятно — быть тем, кто ты есть и не сомневаться... Неужели и вправду — простой путь самый верный?

— Пишешь? — грозно поинтересовался Риддл, прильнув к зеркалу с той стороны, и словно вдавил его в эту, настоящую комнату.

— Зеркало поломаете... — сделал я скромное замечание и подогнул одну ногу под себя, поудобнее устроившись на диване.

— Его не существует, невежда.

— Это у вас его не существует, а здесь...

— Свойства зеркал, раздел одиннадцать в-о-о-н той очаровательной книги большого размера. Нечего её ногой под стол двигать. Позорить имя отца — дело, недостойное звания сына!

Прослушав высокопарную отповедь, я вздохнул, но изменил траекторию движения тяжеленного талмуда, начав подгребать его к себе. И пока все молчали, а в комнате был слышен лишь звук волочения книги, в голове опять зашевелились посторонние мысли и вопросы, требующие ответов.

— Но почему Златопупс?!

— У-у-у... — юноша по ту сторону взвыл и схватился за голову. — Прекрати меня об этом спрашивать. Прекрати!

Ну да, я поинтересовался, по какой такой причине Дамблдор занимается осознанным вредительством уже не в первый раз. Ну и что? Да, Риддл мне долго рассказывал, что глупых людей легче подчинить своей воле, а директору это просто необходимо, но ведь Локонс поставлен преподавать Защиту от Темных Искусств! И я так и не понял, в нашем стане прибыло, что ли? Альбус вознамерился поддержать меня в трудном деле воскрешения Темного Лорда?!

— Ну ладно, не буду...

Но раз нельзя о Локонсе Наитупейшем, спрошу-ка я...

— А Добби кто убил?

Том Риддл посмотрел на меня уж слишком тоскливо, прямо как Гермиона на Симуса, когда тот вновь «забыл» сделать домашнее задание по Чарам, что могло послужить причиной снятия балов со всего факультета, если она вот прямо сейчас же не даст ему его списать.

— Я...

— ...как туман, — закончил я за него.

— У меня есть...

— ...знания.

— И...

— ...всё.

— И чтобы это изменить...

— ... дневнику нужен хозяин.

Мой самый первый конспект почти целиком повторяет «Тайны наитемнейшего искусства». Все его экземпляры Дамблдор постарался уничтожить еще очень давно, но один, самый главный — сознание своего лучшего ученика — так и не смог. Шесть крестаржей, шесть смертей и шесть надежд. Дневник — симпатичная коричневая книжица в кожаном переплете, купленная однажды Риддлом в магловском писчебумажном магазине на Воксхолл-Роуд в Лондоне — первый. Теперь все они нуждаются в моей защите, а для этого нужно позволить их обнаружить другим и найти самому...

— А вы не боитесь, что я его случайно... поломаю?

— Нет, не боюсь.

— Почему?

— Ты, как отец.

— Это как?

— Думаешь, что можешь любить.

Меня накрыла волна непонятной обиды, и я неожиданно для самого себя ударил кулаком по дивану.

— Могу!

— Не можешь, нет в тебе любви. Я точно знаю — нельзя найти то, чего нет, даже если очень хочется, Гарри...

Он не должен был так со мной разговаривать, я не должен был существовать, да еще и в роли приемного сына Беллы, а некий Гарри Поттер просто обязан был сейчас строить планы по спасению Хогвартса от неведомой твари, взглядом превращающей учеников в каменные статуи. Нет, она еще не превращает, все никак времени не найду в Тайную Комнату сбегать, вечно Гермиона следом тащится! А еще и с дневником я медлю... Но кто знает, как там должно было быть? И так нормально, хоть большинство со мной и не согласилось бы. Вот воплотится Волдеморт, избавится от этой старой части себя, такой до ужаса реальной и обычной, и я еще всем покажу, как должно быть! Никто не посмеет тыкать в меня пальцами и замолкать, как только я вхожу в гостиную!

Гарри Поттер... Гарри Поттер... как бы ты поступил, если бы был мной?

Я поднялся, тут же споткнулся о книгу, неделикатно выругался, затем деликатно расшаркался и уверенно двинулся к выходу, движимый множеством забот.

Риддл растерялся, как мальчишка, и развел руки в немом изумлении.

— Ты куда?..

— Дружить!

И он не возразил, понимал, как это бывает трудно.

* * *

— Сегодня я вас научу, как обуздывать самые мерзкие создания, существующие в мире магов и волшебников. Предупреждаю: вы будете лицезреть в этой комнате нечто действительно ужасное. Но не бойтесь, пока я рядом, ничего плохого с вами не случится. Единственно прошу — сохраняйте спокойствие!

Я был категорично не согласен со всем услышанным, да и слушал плохо — руки жег дневник. И хотя я его временно сделал прозрачным, своей материальности он не потерял. На уроках Златопупса всегда царит хаос, уверен, что этот просто не может стать исключением. Чем не возможность найти обладателя вещицы? Когда дядя Люциус мне его отдавал, сомнения на его лице смахивали на ужас, и оправдать такое недоверие мне бы очень не хотелось...

— Ведите себя тише, — понизив голос, погрозил пальцем Локонс. — Они могут перевозбудиться.

Весь класс затаил дыхание, Локонс сдернул ткань.

— Да, это они, — драматически произнес он. — Только что пойманные корнуэльские пикси.

«Пикси... шмикси... Невилл... лучше подойди ко мне поближе... я только что выбрал тебя... нечего с Гермионой под партой прятаться... и почему вы там прячетесь?!..»

— ААААА!!! — орал я уже вслух.

Почему они прятались, стало понятно благодаря перевернувшейся земле. Ну, она не сама перевернулась, конечно, ей помогли проклятые злобные пиксли! Я висел вместе с Невиллом на люстре вниз головой, надежно обхватив рожки с лампами ногами, и мысленно выстраивал сложный план убийства белозубого преподавателя, резво носившегося по классу в надежде спасти свои, уже изрядно порванные «птичками», золотые штаны. Сегодня ночью я проберусь к тебе в спальню, гаденыш, попрошу Филча постоять на стреме, и т-а-а-к обновлю твой гардероб...

Подо мной царил беспорядок и шла война. И хоть Гермиона что-то вопила — безрезультатно, ведь результат достигается благодаря действию магии, а магия достигается благодаря действию палочки, которую пиксли у неё отобрали, ведь им начхать на её высочайшие балы по предмету и знание честолюбивой мечты Локонса... стоп. А где моя... а где мой, то есть его...

Пока я понимал, что произошло непредвиденное, и даже дважды икнул от этого самого понимания, Невилл, все это время сосредоточенно наблюдавший за моей не очень доброй, на данный момент и в принципе, физиономией, сильно побледнел и еще крепче обнял люстру, словно собрался прожить с ней долго и счастливо. А если учесть, что до этого он напоминал цветом созревший помидор на кустике, висевший лицом к выходу из класса, то... Я изловчился прокрутиться на рожке вместе с плафоном, и узрел спасение, привлеченное к очагу боевых действий шумом и воплями.

— П-а-п-а-а-а!..

Замерли даже пиксли. Они вращали свои маленькие серые головки в разные стороны и недоумевали, чего это они такого удачного совершили, что все разом сдались? Даже гордячка Лаванда покорно разрешала одному особо усердному лупить себя указкой по мягкому месту пониже спины.

Пофессор Снейп и «папа» — два абсолютно разных понятия. Иногда он и на меня смотрит с немым удивлением, склоняет голову на бок и рассматривает так внимательно, словно не верит в мое рождение! Наличие сына в его жизни ни на йоту не исправило положение. Отцовская репутация злобного одиночки и сальноволосого ублюдка как была прочной, так и осталась. Ему на радость, разумеется. Он эту репутацию зарабатывал старательно и с особым наслаждением. Ну не любит он учеников чужих факультетов, действительно не любит! И они, ученики, не любят его в ответ, с еще большей отдачей и старанием. Отец замер у двери, явно размышляя над превратностью судьбы, то есть надо мной, и определяясь, какая роль сейчас ему больше к лицу — глухого «папы» или самого себя.

Выбрав вторую, он уверено перешагнул порог, приподняв подол мантии, и черным вихрем пересек класс. Палочка в его пальцах послушно дернулась, все пиксли лопнули, как мыльные пузыри, а Локонс попытался улизнуть от позора незаметно, ползком, но встретил на пути две преграды — ноги профессора Снейпа. Как раз вчера он «безуспешно» пытался «показать» ему, как варить «сладенькое» зелье Сна без Сновидений, ведь его так любят не только «детки», но и «дракончики»! Безусловно, когда папа умрет, то все равно не забудет этот прискорбный факт, и даже по ту сторону бытия Златопупсу гарантированы крупные неприятности .

— Профессор, позвольте я вам помогу...

Интуиция Локонса не подвела и он пискнул:

— Не стоит!

— Ну отчего же? Ваша скромность достойна высших похвал, принимая во внимание все ваши великие подвиги... Да что же это? Право, какая жалость...

— Где? — стоя на четвереньках жертва выглядела жалко, но продолжала нервно улыбаться, точь-в-точь, как на плакате.

— Мистер Финниган, посмотрите вы, вероятно, я мог ошибиться... — папа приторно вежливо поклонился, жестом пригласив мальчишку подойти поближе.

Симус чуть не лопнул от возложенной на него деканом Слизерина ответственности.

— Да, сэр! — и с такой готовностью принялся рассматривать задницу своего преподавателя, что я не выдержал и хихикнул, покачнувшись на люстре. За моим смешком последовали другие, вначале несмелые, а затем и открытые.

— Нет, сэр! Вы не ошиблись! Это дырка!

Сквозь подранные штаны весь первый курс Гриффиндора с интересом рассматривал красные шерстяные рейтузы Локонса. Папа все вертел несчастного и вертел, сокрушаясь о потерянной изысканности столь дорогого туалета, а жалкий врун и профан терял всю свою популярность. Морщилась даже Парвати — истинная фанатка знаменитости. Поклоняться солнцу в рейтузах не хотел никто...

Спустя минуту после того, как златокудрая, но бесповоротно бывшая мечта всех девчонок покинула класс, споткнувшись о чей-то портфель, о нас с Невиллом вспомнила Гермиона и леветировала на землю. Под обжигающим взглядом отца и презрительными всех остальных, я отыскал в ведре для мытья полов свою палочку, поспорил о своем праве на неё с зачарованной шваброй, получил подзатыльник древком и загрустил так сильно, как только мог. Захотелось умереть на денек. Кто знает, может после такого отдыха я бы очнулся бодрым и веселым? Хотя нет, сомневаюсь. Я не звал отца только потому, что он отец. Еще чего!

Но вместе с его ровной спиной класс покинула и моя спокойная жизнь.

— Папочку позвал, он папочку позвал! Пуси-пуси, — щебетал Макнейр, — какой маленький, дай я тебя по головке поглажу... — он брызгался слюной и тянул ко мне свою жирные лапы.

— Отвали! — я оттолкнул его и тупица повалился на пол, все еще хрюкая от душившего его смеха.

Со всех сторон раздавалось:

— Бедненький, целый день без папочки трудно, наверное...

— Давайте его пожалеем!

— А я его всегда жалел, такой убогий умник...

Единственное, что капельку, но успокаивало — о названной «мамочке» им неизвестно, а то пришлось бы мне в срочном порядке собирать чемодан и к Каркарову на постой отправляться!

Идиоты, узнай вы, что знаю я, никто бы не смеялся. Вы бы стояли и плакали, проклятые гриффиндорцы... Что с ними не так? Где кроется этот секрет? Почему они так любят дружить против кого-то? Сами себе врагов создают, ведь без них и Грифиндор не Грифиндор, а просто факультет. Не будь Волдеморта, его место все равно не пустовало. Срочно захотелось плюнуть себе под ноги, но воспитание не позволило. Я просто поднялся со скамьи, потирая ушибленное колено, и пошел к выходу, осыпаемый градом насмешек.

— Гарри! — крикнула мне в след смущенная таким поведением однокурсников Гермиона. — Не обращай на них внимания!

Сложно не обращать внимания на собственную жизнь, и я ничего не ответил.

Дневника нет, книжица выпала у меня из рук, поэтому я и позвал отца. Мы всегда зовем того, кто может помочь, и часто — не подумав. Однако крестраж уже пристроен, он наверняка нашел своего хозяина. До этого урока я хотел выбрать его сам, а сейчас не хочу ничего. Сгодится любой представитель краснознаменного факультета, такого опрометчиво категоричного в вопросах дружбы и вражды...

* * *

Я видел только спину Драко, его как раз эффектно представляли Фреду в качестве нового ловца Слизерина. У меня на плече сладко похрапывал Гойл, и под этим предлогом идти с приятелем я отказался.

— Но мы забронировали стадион! — надрывался Оливер. — Забронировали!

— Места всем хватит, — вполне обосновано возразил Маркус и ухмыльнулся, прям как мудрый гоблин. — Не нервничай, красненький. Вот тебе письменный привет... ой, оговорочка... разрешение профессора Снейпа...

Слизерин ненавидел Грифиндор, но по слизерински тихо, в душе, в сердце и где еще там можно хранить подобную неприязнь. Им бы и в голову не пришло топать ногами, как маленьким избалованным деткам, завидев на громадном поле еще нескольких человек, пусть даже и грифиндорцев.

— Хороши, а? — невинно поинтересовался Малфой, демонстрируя новые метлы команды. — Не расстраивайтесь, соберите с болельщиков деньги и тоже такие купите. Или выставьте на аукцион свои «Чистометы-5». Музеи всего мира из-за них подерутся, — издевался приятель.

Зеленая сборная разразилась дружным хохотом, и громче всех смеялся Рон Уизли, сопровождающий друга везде и безо всяких странных оговорок, вроде спящего Грэгори.

— Зато ни один игрок нашей сборной не покупал себе место в команде, — отчеканила неизвестно почему оказавшаяся на поле Гермиона. — Все заслужили его благодаря таланту!

— А твоего мнения, грязнокровка, никто не спрашивает! — выпалил Драко в ответ.

Нет, я точно расскажу Грейнджер, кому ей стоит быть благодарной до гроба за спасенную молодую жизнь. Пусть до него, гроба, этим и мучается!

Я зевнул, вяло наблюдая одним глазом за начавшейся после этих слов потасовкой. Кто-то кого-то не любит, кто-то с кем-то дружит, кто-то кого-то защищает... скучно. Мелкие мысли, мелкие действия, от них спать хочется! Покосившись на покачивающуюся макушку слизеринца на моем плече, я сам на ней прикорнул и приготовился ждать. После тренировки мне предстояло разбудить Гойла, похвалить приятеля за гениальный полет, хлопнуть его по плечу и...

— Эй, сладкая парочка, самое интересное пропускаете! — весело крикнул Винсент, сидевший тремя рядами дальше нашего. — Смотрите, кто за Драко заступился, то-то его мамочка обрадуется!

Я присмотрелся к действу повнимательнее, отчего меня чуть не стошнило. Джордж или Фред, отсюда не разглядеть, изрыгал из себя самых настоящих, жирных и блестящих слизней! К нему даже подходить никто не хотел, настолько омерзительное это было зрелище. Давно меня ничто так не радовало, было в этом что-то такое... хорошее.

— А кто его так?..

Винсент что-то сказал, но я не расслышал, над стадионом эхом разнесся отчаянный возглас второго близнеца, полный какой-то взрослой горечи и обиды:

— Думаешь, раз маленький, всё с рук сойдет? За зелеными тряпками прячешься?! Ты мне больше не брат, так и знай, козявка слизеринская!

Слова были серьезными и взвешенными, а Рон этого не понял. Он победно усмехался вслед братьям, ковылявшим к хижине Хагрида, уже вышедшего им навстречу, и принимал похвалы за смелость от однокурсников, большая половина которых лгала. Чистокровным магам без крепких семейных уз никак. Это самая большая ценность — кровь! Да, ему улыбались, да, им нравился позор Уизли, но сами бы они так не поступили, никогда. Рон чистокровный, не спорю, но всё же плебей...

— Чего ты там уселся?! Еще бы под скамейкой спрятался... иди сюда! — крикнул я.

Гойл наконец открыл глаза, прекратив корчить из себя статую.

— Кто мне скажет, почему я здесь сижу? Солнце хоть взошло?.. — промямлил он.

— Драко первый раз на поле летает! — напомнил я.

— А-а-а... ну тогда ладно...

Мальчишка вознамерился было опять использовать меня вместо подушки, но не успел.

— Привет, а я опоздал!

— Меня водой спозаранку поливать, значит, не опоздал... — Гойл продолжал страдать. — А как друга поддержать...На кухню ходил? — поинтересовался он с некой долей надежды в голосе.

— Ходил! — подтвердил Винсент и подвинулся к нам поближе. — Но не дошел... — горячий шепот щекотал мне ухо. — Минерву встретил! Эта карга с твоим отцом разговаривала. О Златопупсе! Сказала, что декан сам виноват, и если бы не испорченные плакаты знаменитости, на которых он теперь в одном нижнем белье, директор бы не пригласил преподавать ЕГО!

Локонс сбежал от позора, не выдержав вида своей задницы в разнообразных ракурсах, и смеха безо всякой причины посреди урока. Это кто-то не выдерживал силы своей фантазии, и чересчур красочно представлял профессора в рваных штанах и красных рейтузах.

Вот как сейчас...

— Ты чего? Все хорошо? — Гойл забеспокоился, он это любит.

— Да так, вспомнил кое-чего... — я глупо хихикал в кулак. — Вы это... Драко лучше помахайте, а то еще ближе и он нас сшибет отсюда к мерлиновой матери!

Мы все дружно принялись трясти конечностями, приветствуя польщенного таким вниманием Малфоя в непосредственной близости от себя.

— Всё? — Винсент устал махать.

— Нет, махай.

— Махаю...

— Ну а кто его заменит, услышал? — поинтересовался я между прочим, не опуская руки и не ожидая сюрприза.

Мало ли придурков по свету ходит? Выбор у директора большой.

Крэбб послушно отрапортовал:

— Его фамилия — Люпин! Только я никогда о нем не слышал ничего, может, бабушка знает...

Тем временем Гойл щурил маленькие глазки, всматриваясь ввысь и все еще покачивая рукой из стороны в сторону, словно преданный фанат на концерте.

— Ой, а чего это Драко так странно на нас смотрит... и в кого это он пальцем тычет... Гарри?! Что с тобой?

Странный этот Грэгори, ну честное слово. Он беспокоится о всех, от кого хоть раз услышал доброе слово, но вот попробуй стать у него на пути — убьет и не заметит. Или убьет того, кто встанет на пути опекаемой им персоны, а потом обернется, поулыбается виновато и спросит: «Ну как? Всё хорошо?». Зато он честный, пусть и по глупости, и не обижается на Драко, когда тот его жирдяем называет... Эх, Грэгори, даже когда я отвечаю тебе, что у меня все отлично, это не правда. Так вот звезды распорядились, Дамблдор, Лорд, папа и еще куча неизвестных мне обстоятельств и личностей, потерянных во времени и секретах. Вру я часто, уж прости, фамилия обязывает!

А то ли еще будет, когда Защиту начнет преподавать тот самый «Лунатик», при одном упоминании имени которого, папа обычно замирает в кресле, глядя остекленевшими глазами назад в прошлое, и скрипит зубами? Ах да, Ремус Люпин к тому же оборотень и лучший друг Джеймса, считавшегося моим родителем целый год... Он меня на руках качал, что ли? Подарки Поттеру дарил в честь моего рождения? Распашонки покупал с цветными картинками? Маму обнимал, поздравляя?! Он же покоя мне не даст! Как же я к цели идти буду, ползком, уподобившись Златопупсу?!

Я уткнулся в собственные колени лицом и тихонько подвывал. Чертовы рейтузы! Знал бы, сам себе штаны порвал, отвлекая внимание от брючин профессора. Явно пора завести собственный дневник и записывать в нем все свои проблемы. Потому как память справляться вот-вот перестанет!

— Зуб заболел, ничего страшного... — ответил я, не поднимая головы.

— Ладно, Гарри, пусть будет зуб. Только Драко не поверит. Он умный... — с придыханием в голосе высказался мальчишка об интеллекте своего кумира.

— Грэг!

— Молчу. Честно! — заверил он меня и отвернулся, приученный Малфоем не надоедать другим.

Да все они не идиоты, просто еще маленькие. Мы остались сидеть плечом к плечу на скамье стадиона, без особого интереса следить за черными точками в небе и думать. Кто о завтраке, кто о новых метлах команды, кто о матери и её вранье самым близким, как я, кто не думал ни о чем, почувствовав себя вольной птицей, как Драко, летающий поразительно легко и красиво, но все эти мысли временные, ненадежные и самую чуточку ненастоящие. Однажды они уступят место своим взрослым собратьям, и начнется другая жизнь, а это пасмурное утро забудется, словно его и не было. Хотел бы я, чтобы эти мальчишки, когда вырастут и станут мужчинами, оставались рядом со мной? Да, очень хотел. Мне не нужны храбрые друзья, я и сам не трус, мне не нужны популярные друзья, хватает собственного горького опыта в этом деле, мне даже не нужны умные друзья. Какая разница, какие у тебя друзья, если они — друзья?