— Ну? — спросил я вчера ночью Риддла, прокравшись на седьмой этаж даже без маскировки, в пижаме и босой.

Не хотел шуметь, вытаскивая из-под кровати ботинки. Все равно, кого-нибудь кроме Филча, отца и призраков в три утра встретить в Хогвартсе трудно. Спят даже дежурные, они ведь тоже люди.

— Он разговаривает?

Молодой человек по ту сторону сидел на диване в позе лотоса, со сложенными ладонями и, казалось, читал неслышную мантру.

— Думаю да...— ответил он. — Сложно учится в школе, будучи немым.

Я так и сел, чуть не промазав мимо стула. С каждым прошедшим днем мне становилось все понятнее и понятнее, во первых — дети и взрослые не похожи, даже если они одна личность, во вторых — в Темном Лорде берет вверх юность. Еще немного и он не то что шутить начнет, а изливать мне душу, жалуясь на Дамблдора!

— Кстати, советую тебе не приходить сюда так... рано. Рожденный днем раньше испугался доспехов Мавра IV, затем испугал того, кто давно покоился в этих доспехах... а сейчас твой однокурсник потирает пятку, она замерзла. Почему то быстро бежит, испугавшись обычной кошки, сшибает со стены портрет Лябиуса Остроусого, просит у него прощения, пытается вернуться и... падает с верхней ступеньки пятого этажа на шестую. Надо же, какой храбрый червяк...

— Шею не сломал?

Я затаил дыхание в ожидании столь важной информации и чуть привстал в нетерпении.

— Нет.

— Жаль.

Больше у меня Невилл ночью не встанет, даже в туалет. Умение терпеть шпионам просто необходимо. Пусть тренируется!

— Вы это как, по зеркалам ходите?

— Хожу. Мне больше негде ходить, Гарри.

— Ага... — я зевнул. — Ну, хоть что-нибудь ощущаете? Может, рядом с дневником?

Том прикрыл глаза и втянул носом воздух.

— Ум. Блестящий ум...

Мерлин всемогущий, неужели дневник не у грифиндорца?!

Шагая к двери и покачиваясь от недосыпа, я неожиданно для самого себя обернулся, чего никогда не делал, и внимательно посмотрел в голубые глаза Лорда, так же внимательно наблюдавшие за мной. Недобрые глаза, совсем. Смотрят так осторожно, немножко прищурив самые уголки, словно изучают.

— Хотите что-то сказать?

— Хочу. Когда-нибудь.

Пусть не утруждается, я и так хорошо чувствую, что его во мне удивляет, страшит и радует. Мы смотрим на мир одинаково, и мое зрение вместе с его голубыми глазами не врут. Том Риддл уже видел похожего на меня второкурсника, много-много лет назад... в зеркале.

— Спокойной ночи... — буркнул я, не подумав.

— Мне? — он звонко рассмеялся и чуть присел, положив руки на колени.

Если бы не тот факт, что в его личности все же огромное место занимает Темный Лорд, можно было смело заметить, что этот смех — смех от души.

* * *

— Правильно, Гарри, правильно. Не ешь. А то в следующий раз люстра возьмет и упадет, двух жирненьких она навряд удержит... — мальчишка всплеснул руками, ужаснувшись чего-то. — Ты даже папочку позвать не успеешь!

— Дин, жуй дальше. Ты мне неинтересен... — пробормотал я, внимательно всматриваясь в лица завтракающих грифиндорцев второго курса.

— Да тебе никто неинтересен! Разве только братец Малфой с братьями гоблинами... Ха-ха-ха!

Томас расхохотался с такой силой, что скамейка под ним заходила ходуном и сидевшая рядом Кэти Белл немного расплескала какао, смахнула с колен капли и раздраженно вернула чашку на место.

— Закройся, ребенок, сил моих больше нету! — прикрикнула она на него.

Однако Дин распоясался вконец.

— А то что?.. Ай! Так нельзя! Ты старше!

— Можно!

Девчонка влепила красавчику крепкий подзатыльник и улыбалась, довольная таким действенным методом воспитания — тупица заглох и возобновил трапезу, уткнувшись в тарелку с омлетом.

У меня тоже больше не было сил и я начал мстить. На замечание Симуса о том, что я, мол, не девчонка, чтобы на две тумбочки по зеркалу ставить, у меня тоже нашелся ответ. Теперь, в какое зеркало он не глядит, любуясь своей не по-ирландски смазливой физиономией — видит на носу большой красный прыщ, лечит его, и в результате зарабатывает еще парочку настоящих. Невилл же спит по стойке смирно, вскакивает в шесть утра и несется в ванную комнату с красными от перенапряжения глазами, сметая все на своем пути, в том числе и меня. Нет, он очень сильно хотел встать пятью часами раньше, но вот незадача — что-то мешало. Дин обозвал всех своих поклонниц «набитыми дурами и пигалицами», получил немало ударов нелегкими дамскими сумочками по глупой макушке и на некоторое время перестал задирать нос. Правда, переключил свое «благосклонное» внимание на меня. Чувствует, наверное, откуда ветер дует. А не надо было меня весь год игнорировать, словно я пустое место. Здороваться не учили?!

Гермиону я не трогал, я её опасаюсь, вернее, её вечного присутствия за моей спиной. Вдруг бы что-то не заладилось, и заучка приклеилась ко мне навечно?! Уизли постоянно наказывает младший Уизли. Получает баллы на Зельеварении, шушукается с однокурсниками прямо перед носом братьев и постоянно приглашает Джинни в свою гостиную, что правилами не возбраняется, младшая сестра ведь. Кто возразит? Рыжая в подземелье почти освоилась. Таскается хвостиком за Блейзом и подобострастно восторгается его музыкальными вкусами, часами смотрит на зеленоватый огонь в камине, позволяет Пэнси заплетать себе красивые длинные косы, а затем рассказывает всем, кто же сотворил такую красоту, тем самым доводя старших братьев-грифиндорцев не то что до ярости, а почти до слез.

В дополнение ко всему вчера за завтраком она сказала Перси, что у них в расписании окно, но она очень хочет поучиться, и в башню со всеми не пойдет.

— Да-да... хорошо. В библиотеку пойдешь? — спросил он рассеяно, выстраивая первокурсников в шеренгу. — Ровнее, ровнее, кому говорю!

— Нет, к одному мальчику. Он приходил к нам в гости весной, — бесхитростно ответила девчушка и улыбнулась. — У него та-а-а-к-и-е интересные книги, с большими-большими картинками, они выпрыгивают со страниц и гуляют по гостиной! Даже могут всякие разные правила говорить!

— Отлично, молодец. Дети, берите пример с Джинни Уизли, учеба с самых ранних лет — залог успешной карьеры!

В туже секунду он нахмурился, явно пытаясь понять, по какой такой гостиной прыгают живые картинки. Они же учатся на одном факультете, но ничего такого он не видел, хоть и староста. Да и стоят такие книги немеряно...

— Э-э-э... а как зовут мальчика? — нарочито небрежно спросил Перси, толкая какого-то малыша в спину, к выходу.

Джинни пыталась перелезть слишком высокую для нее скамью и на странный тон брата внимания не обратила, да и не понимает она еще, что к чему в этом мире, живет легко, беззаботно и честно старается любить всех.

— Драко! — громко ответила рыжая и убежала.

Как только хрупкая фигурка скрылась за первым поворотом, под слизеринским знаменем случился массовый приступ бурного веселья, грозивший перерасти в истерику. Кое-кто даже под стол сполз, смеясь до боли в животе. Те, кто говорят, что у представителей змеиного факультета странное чувство юмора, ошибаются. Оно не странное, оно избирательное, и не проявляет себя, когда просто смешат, но играет в полную силу, когда действительно смешно.

Не дай врагу дружить с твоим другом, наставлял меня в детстве отец, а вот Уизли никто не поведал такого простого закона жизни. Именно врагу! И защищая свою семью от представителей «плохого» лагеря (и это правильно), они ставили представителей «хорошего» перед очень сложным выбором. Да, я не нравлюсь Джинни, совсем, окончательно и бесповоротно. Но есть другие, тот же Забини, Нотт, Малфой, Пэнси. Девчонка просто влюблена в их манеры, красивую одежду, правильную и грамотную речь, уверенность в себе, высокое происхождение, богатство...

А Рон? Да за эти недели он просто вырос в её глазах! А Малфой? Почувствовав слабое место в броне рыжих, приятель забыл о себе и печется о младшей Уизли, словно высокооплачиваемый гувернер! Даже домашнее задание за неё делает, высунув кончик языка от усердия. Ну, иногда хитрит, и поручает это ответственное задание кому-нибудь менее важному и аристократичному, чем он сам, но Джинни этого никогда не узнать. Она записывает его слова, сидя в зеленом кожаном кресле холодной гостиной, слушает его горячие речи о маглах, которые якобы предназначаются его ровеснику, который как бы случайно присел рядом, и начинает не только писать под его диктовку, но и жить. Хитрый блондин с очаровательной улыбкой бандита на капризном лице вот-вот станет её кумиром, а в свите Драко станет одним Уизли больше...

У Джорджа желваки на скулах заиграли, и он швырнул тяжелую вилку на стол с такой силой, что та подпрыгнула, а упав — разбила тарелку. Оливер положил руку на плечо друга и сочувствующе похлопал его по нему, но помочь не мог ничем. Малфои оправдывали свое звание врагов и раздирали на части душу его семьи, выискивая в ней своих друзей. Если бы я не был я, то, быть может, пожалел его.

Но позавчера эту мою слабую попытку посочувствовать нечаянно пресек Рон. На уроке Трансфиурации он попросил Лаванду пересесть от меня подальше. Та фыркнула, сказала, что сделает это с огромным удовольствием и место уступила.

— Ты с ума сошел? Не мог до конца подождать? — возмутился я таким явным наплевательством на все негласные правила противоборства двух факультетов. — Соскучился, да?!

Однако Рон выглядел, словно в воду опущенный, смотрел себе под ноги и часто вздыхал, словно ему воздуха не хватало. Он явно хотел плакать, и его веснушчатая физиономия кривилась от усилий, сдерживающих слезы.

— Гарри...

Сердце застучало в груди, как бешеное.

— Кто? — выдавил я из себя.

На урок опаздывали все, кто был мне хоть чуточку дорог. И Драко, и Крэбб, и Блейз, и Гойл... и даже Пэнси! Такое единодушие могло говорить или о бойкоте Минервы и её предмета, что как-то неумно и исключается, или же о том, что кто-то из них мог запросто отправиться к праотцам, или к мадам Помфри. Не нравились мне оба варианта.

— Джинни!

— А... Э-э-э... — я тщетно искал слова для деликатного уточнения сути произошедшего. — Скончалась? — и не нашел.

— Сдурел? — как-то грустно поинтересовался рыжий, пристально на меня уставившись, а я выдохнул с облегчением. — Хуже...

Тем более в этот момент вся моя большая пропажа ввалилась в класс, не обращая внимания на крепко сжатые губы декана и сноп искр из её глаз. Что она могла сделать, баллы снять? Так папа добавит, не беда.

— Её в Дурмстранг переводят! — Рон решил не дожидаться еще одного умного вопроса. — Ты только представь — Уизли в Дурмстранге!

Да чего мне представлять? Как только на тебя, такого неуклюжего погляжу, и сразу понимаю — Уизли в Слизерине, это не лучше.

— Кто так решил? — прошептал я, пытаясь проявить требуемое от меня уважение к Минерве Макгонаггал. Причем, судя по её злобно-равнодушному виду, требовала его именно она.

— Родители! — рявкнул увалень на весь класс, не заботясь о подобных мелочах. — Я вчера подслушал, как ты и советовал... Они мне даже не сказали ничего, а еще родственники!

— Почему не Шамбратон? — мне стало интересно.

— Папа сказал, что Дурмстранг дальше, — мальчишка всхлипнул, — и там Малфоев нет. А в Шамбратоне даже их портреты на стенах висят, они же меценаты, кажись... Это всё из-за меня! — продолжал убиваться Рон.

— Ты же не мог знать, что мама тебя родит, значит, это из-за неё... — внес я сумятицу в мозг рыжего. Но, странное дело, он хоть и не переварил информацию, но успокоился.

— Ты поможешь, Гарри? Поговоришь с отцом? Может, он как-то на Дамблдора повлияет, или на маму?

Тут и помогать нечего, две строчки Каркарову и Уизли получат отписку с отговоркой, отказом и парочкой завуалированных оскорблений. Вот как, значит, пытаются бороться за дочку, ну-ну... За меня бороться и не думали, а ведь догадывались, понимали, а сейчас, видите ли, я им ужасным кажусь! Как часто «добрые» люди умывают руки от проблемы, лишь бы не запятнать такое свое звание? Вот Волдеморт — зло, и не скрывал этого с самого детства, жил, как им судьба распорядилась, и не пытался её обмануть. А Уизли?! Не получите вы Джинни, я её не отдам. За мое детство без единого сладкого подарка от семейства, считавшегося чуть ли не лучшими друзьями Лили Эванс!

— Поговорю, обязательно. Не переживай, иди к своим, а то Минерва сейчас лопнет.

— Так ей и надо... — буркнул повеселевший Рон и встал с места. — Спасибо!

— Это что за большое переселение народов прямо на уроке?! — не выдержала Макгонаггал и завизжала от негодования. — Кто позволил?! Слизерин теряет десять баллов благодаря вам, мистер Уизли! — она махнула указкой в его сторону. — Понятно?

— Не очень.

— Еще пять!

— Профессор, вы сегодня что-то не в духе...

— Мистер Снейп! — у неё дыхание перехватило, и она размахивала руками, не в силах вымолвить ни слова. — Да как вы... да как... смеете... мне... с вас пятьдесят баллов!

И тут же шумно выдохнула, вспомнив, что персональных часов в Зале Наград нет, да и во всем Хогвартсе их тоже не сыскать. Драко понимающе хмыкнул и подмигнул мне, красная от пережитого Макгонаггал обессилено упала на стул и задумчиво уставилась в окно, в классе лениво заскрипели перья, переписывающие заклинания из книги в тетрадь, ну а я улыбался.

— После занятия к директору, оба.

— За что? — спросил я и постарался придать себе образ святой невинности, вытаращив на декана ясные зеленые глаза, полные искреннего непонимания и обиды. Не думаю, что невинность имеет что-то общее с моей угрюмой физиономией, но своего я почти добился.

— Да, профессор, за что это мы страдаем? — подал голос Симус с задней парты. — За правду?

Финниган не то чтобы с ума сошел, просто ему нечего было терять — по Трансфигурации у него в этом году одни неуды и море униженного самолюбия.

— Мистер Финниган! — осуждающе начала Минерва, но резко оборвала саму себя. — Пишите... — вполголоса закончила она тираду, толком её и не начав.

— Что?

— Что писали!

Папа бы в ответ на вопрос Симуса честно ответил «за всё», что в его понимании и есть самая веская причина снятия баллов с краснознаменного факультета. Но вот Минерва не могла сказать «за всё», или «за твоего отца», или «за твое существование», «за твою проклятую хитрость», «за мои мысли о тебе и бессонные ночи», «за погибшие надежды», «за дружбу с врагами» и всякое такое. Да и зачем ей это говорить? Она знает, что я знаю, что она знает. Время выяснять отношения еще не настало. Мой самый сильный защитник сейчас беззащитен и я мудро выдержу паузу перед тем, как подпалить мосты в этот непонятный мамин мир, где даже самые хорошие справедливо поступают лишь с теми, кто не менее хороший. Тоже мне благородство!

Само собой, поход к директору не состоялся, выставлять себя перед ним маленькой обиженной девочкой МакГонаггал не стала, а я продолжил улыбаться, и даже милые замечания вроде «Ты урод, Снейп!» и с десяток похожих по смыслу, не могли испортить моего настроения.

Но то было вчера, сегодня утром я грустил, и точно не по причине словесного недержания Дина. До «жирненького» мне как до аврора — даже дороги не существует. Сквозняком бы не унесло! Печалило меня отсутствие интеллекта на близ сидящих лицах, а конкретно на тех, кто учится вместе со мной. Чихал я на их перспективы в будущем, чихал на скудный внутренний мир, и некрасиво сморкался на всё, что может дать им наличие «блестящего ума».

Но где дневник?! Фенрир вас всех за ногу!

Боунс закончила рассказывать всем, сколько калорий содержит в себе тыквенный сок с сахаром, не дождалась заинтересованных возгласов, и быстро ушла, напустив на себя равнодушие.

Незаметно, по чуть-чуть, я продвинулся на освобожденное место поближе к Гермионе, и с любопытством заглянул в её карие глаза, явно обдумывающие очередное судьбоносное пророчество Трелони. Они с Лавандой к ней по три раза на день бегают, и возвращаются именно с вот таким вот взглядом — словно жизнь закончилась и завтра конец света.

— Да, Гарри, ты что-то хотел? — она очнулась и с опротивевшей мне услужливостью приготовилась помогать.

Я присмотрелся повнимательнее, но кроме длинноватых передних зубов меня ничего не заинтересовало.

— У тебя родители кто, стоматологи?

— Да, и очень хорошие! — гордо ответила Грейнджер, правда, почти шепотом. — А зачем тебе?

— Да так, просто спросил... — протянул я. — Приятного аппетита!

Уже намного быстрее я от девчонки отодвинулся и продолжил грустить с удвоенной силой. Прочитай Гойл столько же книжек, сколько и Гермиона, и его смело можно было обзывать «жирдяй Грейнджер». Усидчивость не ум, а просто усидчивость!

Уже в коридоре я как-то машинально пристроился к слизеринцам и пошел совсем не в ту сторону, которую для меня выбрал наимудрейший Дамблдор.

— Вот сволочь! — выругался я и зло развернулся в противоположную.

За моей спиной хмыкнул Драко.

— Я даже знаю — кто!

— Это не секрет, к твоему сведению.

Мы отошли ото всех в сторонку и побрели вниз — не сговариваясь, решили проветриться. Лестницы знакомо скрипели, грифиндорцы привычно отворачивались, а Драко все равно спокойно стоял рядом и загадочно улыбался. Одна черная фигура, другая белая, мы такие разные, но знаем друг друга, как никто. Надоели Уизли, надоел Волдеморт, надоели проблемы. Хочу назад, в детство, на задний двор Малфой-мэнора, строить лабиринты из опавших осенних листьев и гадать, чем же так вкусно пахнет из подвального помещения кухни...

— Чего молчишь? — спросил Драко.

— Устал разговаривать.

Приятель кивнул.

— Понятно...

— А ты чего улыбаешься?

— Нравится, когда ты молчишь!

Драко расслабился, шел, легко перебирая ногами, чуть ли не вприпрыжку, и просто излучал покой, словно его заново мама родила.

— Ну, не хочешь говорить, тоже молчи.

— Я всю жизнь так делаю... — ответил он тихо и пригладил рукой и без того прилизанные волосы.

— Как дела у родителей?

— Здравствуют! Ты лучше мне скажи, — он еще раз понизил голос, — что там с Джинни?

— Ты бы и сам мог Рону помочь!

— Я?!

— Ладно, забудь... — признал я праведность такого возмущения. — Нормально все будет.

— Отлично, просто отлично...

— А чего она тебя так интересует? Нравится?

Банальность такого предположения покоробила даже меня, но было поздно, я уже опозорился. Драко шагнул на ступеньку выше, хотя мы уже спустились на первый этаж, и принялся озираться, сосредоточенно вращая белобрысой макушкой во все стороны.

— Ну где же он, ну где же... — бубнел Малфой.

— Да кто? — опозорился я во второй раз.

— Тот придурок, с которым ты вот прямо сейчас разговаривал!

Путь до выхода мы проделали молча. Казалось, что если вдохнуть свежего воздуха, холодного и сладкого, по-настоящему осеннего, то жизнь станет легче. Наверное, так думал и Драко, поэтому мы оба старались обогнать чувство самосохранения и просто летели навстречу маленькой, но все же свободе. Когда еще Трелони откажется вещать, напророчив себе на это чудесное октябрьское утро чудовищно мучительную смерть?

Есть на свете шутки, которые лишь кажутся таковыми, до тех пор, пока кто-то ими не пошутит. Канат толщиной с руку, извивающийся как змея, перед самым твоим носом, а по неудачному стечению обстоятельств и перед ступеньками ведущей вниз лестницы — из разряда такого юмора. Близнецы Уизли смеялись, когда я его увидел и дернулся, желая избежать столкновения, способного лишить меня глаз, а вот когда я полетел кубарем, рискуя больше никогда не подняться — нет. Единственная мысль, посетившая меня во время падения: «А за убийство с какого возраста в Азкабан садят?»

— Гарри... ты это... живой? — ко мне подлетели рыжие и протянули руки, желая помочь подняться.

Да, я выжил, и даже несколько раз успел утвердиться в мысли, что с интеллектом в Грифиндоре беда. Может, мне с ними еще расцеловаться?

— Грабли уберите... — посоветовал я, лежа на земле и почти наслаждаясь чистым небом.

Не знаю, как там и чего, но переглянувшись, они решили не дожидаться, пока я вытащу свою палочку из кармана полностью, а не наполовину.

— Не груби, носатый, а то я... — одного близнеца толкнул в бок другой и тот замолк.

— Ты чего пялишься, мелюзга трусливая? — спросил толкнувший.

Видно, они его не сразу заметили, а заметив, осеклись. Парни опасались мальчишки младше себя не потому, что боялись, а потому что не понимали. Им в его возрасте явно не приходили в голову планы по уничтожению чужих семей и, воюя с ним за свою, самого Драко умудрялись обходить стороной.

Я перевел взгляд на приятеля. Тот стоял и заинтересовано смотрел на Уизли, словно приценивался. И почему это он трусливый? Признаю, его капризная физиономия не кажется эталоном храбрости, но внешность не дает ответов, она их задает. Малфой и раньше летал выше всех, а сейчас и подавно, чего только история с троллем стоит... Уизли наверняка по себе судят — выглядят тупыми, такими и являются!

— Да вот думаю, сейчас за вас расплатиться, или скидок подождать? К концу учебного года вы точно по бросовой пойдете, с такими то баллами...

К Драко вплотную приблизился Фред, пытаясь сдвинуть Малфоя с места, но не тут то было — приятель стоял, как вкопанный.

— Я обязательно передам твои слова Рону, слизень малфоевский — процедил он сквозь зубы, дыша неприятелю в макушку сверху вниз. — Усек?

— Да пожалуйста! — улыбнулся Драко и скорчил самую покорную мину, на которую только способен. — Он все равно не поверит...

Больше им не о чем было говорить и Уизли ушли, а приятель, наконец, помог мне встать и принялся молча отряхивать с меня пыль и листья, о чем-то думая.

— Отец тебя в воскресение к нам приглашает, поговорить хочет.

— О чем?

— О важном, о чем же еще? — удивился Драко. — Ну все вроде, повернись немного... да, всё. В спальне еще мантию почистишь, и как новенький. — Пошли к озеру, что ли... Красиво там сейчас.

Озеро и впрямь манило черной гладью, а опадавшая листва ложилась на неё так медленно и нежно, словно в танце кружилась. Никогда не чувствовал подобного счастья, даже похожего. Может, головой ударился? Ветер развивал отросшие ниже плеч волосы, ведь лента порвалась и больше их ничего не удерживало, своей свежестью ласкал закрытые глаза, и нещадно трепал такой ненужный мне красный шарф, сдавливающий худую шею и мешавший дышать. Я протянул руку к горлу и сорвал его, да так и остался стоять с красной тряпкой в руке, прикрытыми глазами, замерзший, но счастливый. Задним умом я понимал, что Драко на меня смотрит открыв рот, но не мог вымолвить ни слова в свое оправдание — я жил.

— Эй, поэт трагического слога, — процитировал он отца, — не оставляй меня одного... Да очнись ты!

И тут Драко совершил ошибку, а я понял это сразу, как только его открытая ладонь со всей дружеской дури опустилась на мою спину в районе ключицы. Она, ключица, пережила падение с верхотуры совсем не так удачно, как остальные части моего тела!

— А — йа — яй — ааа... — постыдно завизжал я, как девчонка, и согнулся от боли по всей спине, прежде инстинктивно оттолкнув Драко от себя. Совсем несильно, еле коснувшись. Но попятившись, приятель неудачно наступил на камень, не удержался на ногах и присел на землю, вытянув ноги перед собой.

— Ты чего?! — поинтересовался он почти участливо, и даже виновато улыбнулся. Ну а вдруг это он сам оступился? Воспитание подводило его нахальную натуру в самые неожиданные моменты.

Уверенные шаги за спиной не дали мне ответить, я быстро выпрямился и обернулся, готовый к встрече с неприятелем. Шаги немногочисленных друзей я мог узнать и разбуженный среди ночи, но это были точно не они.

— Двадцать баллов за вами, молодой человек в зеленом. Что за драка среди бела дня? Нападаете со спины? А вас кто учил так защищаться? — мужчина обратился ко мне. — Это не защита, это Мерлин знает что. Снизу нужно бить, снизу! Вот так, смотрите, — и он принялся прыгать на месте, размахивая руками, но постоянно возвращал их в исходное положение, к лицу. — Ясно?

— Это маггловское занятие... — опасливо протянул Драко. — Оно глупое.

— А вы значит, умный? Как вас...

— Драко Малфой! — ответ прозвучал вызывающе гордо.

Плохо выбритое лицо незнакомого мужчины вытянулось, а глаза как-то странно блеснули. Он поднял указательный палец, чтобы явно поучить моего друга, как правильно жить, и внутри меня заклокотала злость, хотя до этого момента я был спокоен, как дитя, и даже потешался над этим наивным человеком, делающим выводы из пустоты.

— Он умный.

— А? — такого от меня незнакомец не ожидал. Но услышав, демонстративно сложил руки на груди и всем своим видом дал понять, что так уж и быть, выслушает.

— Вы увидели, что один ученик Грифиндора согнулся, а другой, ученик Слизерина, упал. Мы живем на большой планете, на большом континенте, среди сотен миллионов людей. Тем не менее, единственное, что пришло вам в голову — потасовка, вражда. Могу поспорить на сотню галеонов — вы окончили Грифиндор, дружили с грифиндорцами, и неоправданно этим гордитесь. Это мой друг, мой лучший друг. Он споткнулся, а у меня, наверное, трещина в ключице, поэтому мне просто было больно. И глупый не только этот магловский спорт, но и все маглы. Я их терпеть не могу, можете прямо сейчас бежать к Дамблдору и рассказать ему об этом, мне все равно. И да, Драко умный, и его папа умный, и мама тоже, если вам интересно. Про вас, извините, подобного сказать не могу.

Этот бедно одетый худощавый мужчина мог слушать других, и слушал. С каждым произнесенным мною словом он проникался ко мне неприязнью, но не перебивал, а лишь несколько раз еле заметно кивнул, с чем-то согласившись.

— Ты ничего не знаешь про его папу, мальчик...

— Это вы не знаете того, что знаю я.

— И как же зовут такого серьезного умника, как ты? — с тщательно скрываемым раздражением в голосе поинтересовался еще один мой противник.

— Гарольд! — я чуть ногой не топнул, ведь просто не мог сдержать странную, словно незнакомую ярость.

Глаза незнакомца смотрели на меня с долей насмешки, но какой-то настороженной, внимательной, а вовсе не легковесной. Молодой, как папа, а волосы редкие и с сединой, худой, уставший, щеки обвисшие... Он что, только-только из приюта для бездомных выписан, новый дворник, что ли? В таких обносках только в дворнки и можно подвязаться, не иначе.

— Г-а-р-р-и-и-и!

Мамочка моя, да что же это за странное отцовское свойство — появляться, когда совсем не ждут?! Какая сволочь поведала моему родителю о безвременной кончине сына? По крайней мере, именно такая странная информация читалась на перекошенном от ужаса лице летящего декана Слизерина. Даже присмотревшись, я не заметил, чтобы он ногами перебирал! Так переживал о моей судьбе он только один раз, когда Драко пошутил и временно заморозил меня каким-то странным заклятием в позе трупа, а сам ушел за конфетами, устав проводить эксперимент по длительности действия чар. Он Добби напугать хотел, а чуть не убил крестного, который потом чуть не убил меня. Ну, когда вдоволь насморкался и наорался, конечно.

Побежать навстречу, упасть на колени и попросить не дискредитировать мою гениальную речь вопросами о моем самочувствии? Нет, не буду. Весь Хогвартс и так наблюдал за черным пятном, с завидной скоростью приближавшимся к другому черному пятну и еще двум.

— Ты живой?!

Только родители могут задавать этот вопрос бесконечно, не обращая внимания на то, что спрашивать что-то можно лишь у того, кто может что-то ответить, то есть — у живого!

— Ну да... живой... — промямлил я, подтвердив очевидное.

Отдышавшись, папа в приступе необъяснимой нежности схватил мою голову обеими руками и потряс, умиляясь моей живучести.

— Уизли его убить хотели! — прервал сентиментальное молчание Драко. — В этот раз им это с рук не сойдет, гадам таким. Правда, профессор?

Отец уже вернулся в свою реальную жизнь и тискать меня перестал. Он странно, не отрывая взгляда, смотрел в тусклые глаза незнакомца, а тот, в свою очередь, словно утонул в черных глазах декана.

— Вы правы, мистер Малфой, абсолютно правы...

— Здравствуй, Северус.

— Здравствуй, Ремус. Можно, я не буду говорить «добро пожаловать»?

— Надо же, а что случилось? — мужчина иронично улыбнулся, но явно через силу.

— Не могу, сам знаешь.

— С чужими женами, значит, можешь...

— Бывает иногда, что тут поделать? — просипел отец, явно мечтая вырвать Люпину и те ржавые патли, что остались.

— Сын, значит, вот оно как... Туманные у него понятия о жизни, скажу тебе честно. Ты его или не любишь, или ты им...

— Гарри, жду тебя в кабинете.

— У меня ключица болит, — вспомнил я.

— Тогда жду тебя в кабинете после того, как мадам Помфри вылечит твою ключицу, — сказал отец. — И вас, мистер Малфой, тоже.

— Угу... — промычал приятель, все еще глаз не отрывая от небритого мужчины.

Папа удалился от нас чинно, с прямой спиной и грустными глазами. Тонкие пальцы сцеплены в замок на спине, полы мантии развеваются на ветру, а детство, его унылое детство, задумчиво смотрит ему вслед и чувствует себя победителем.

Пока я думал о том, что отец явно достоин лучшего, несмотря на все ошибки, Ремус Люпин потянулся к моему лицу, будто хотел удостовериться, что я не призрак.

— Вот какой вырос...

Но когда до моей щеки оставался всего дюйм, он одернул руку, как от огня, и сделал шаг назад, опомнившись.

— А мама твоя... — завел он до боли знакомую мне песнь.

— Умерла, — перепрыгнул я сквозь десяток другой душещипательных воспоминаний и сразу подошел логическому завершению. — Давно. Ваш друг тоже. Их Авада убила. Это всё, я могу идти?

— Их Темный Лорд убил, Гарри.

— Ну да, он. Мне до сих пор страшно. Ну что, мы пойдем? — спросил я в очередной раз, ведь передо мной стоял новый преподаватель, как никак, а вовсе не бомж.

— Идите.

Когда тяжелые вздохи позади стали еле слышными, Драко уверенно сказал:

— Дур-а-а-а-к...

— Да, точно. Обычный дурак.

Но как бы мы не храбрились, все равно понимали, что тот, кто в этот раз поставлен директором на должность преподавателя Защиты — кто угодно, но не дурак.

— Эй, длинноногий! Не выставляй единственного друга идиотом! — приятель почти бежал, но все равно не мог меня догнать. — Куда так резво?

— Озером любоваться! — рявкнул я в ответ.

Гори оно синим пламенем...

* * *

— Др-а-а-к-о...

Шевеление на соседней кровати и недовольное сопение оттуда же заставило меня наложить на неё чары неслышимости, хотя было лень. В четыре утра всё делать лень, вообще-то. В черноте слизеринской спальни поблескивали лишь мои глаза страдающего бессонницей недоумка и тлеющие угли в камине, видно, они только недавно догорели. Покой, сплоченность, голые пятки Уизли и Драко, из последних сил притворяющийся спящим. Может, десять минут назад так и было, но я вдуваю ему в ухо его же имя как раз столько времени и не проснуться он просто не мог. Думал, наверное, за что ему я на его голову, и как он завтра с утра пойдет подговаривать декана сменить пароль, а, скорее, втихую сменит его сам. Невелика магия, если честно — четыре с половиной взмаха палочкой и одно старинное заклинание.

— Др-а-а-к-о...

— Я в курсе, как меня родители назвали. Чего тебе? Если помер кто, то хоронят, обычно, по утрам. Шагай отсюда, а то я тебя боюсь... — зашептал несчастный.

— Почему?!

— Подойди к зеркалу и сам забоишься. Тебе бы в руку нож и всё — готовый маньяк. Хоть глаза обратно вкати! А то выпучил тут...

Еще с минуту я послушал все «добрые» слова, что могли прийти в голову разбуженному в четыре утра, а затем задал свой гениальный вопрос:

— Слушай, Драко, а кто на втором курсе Грифиндора самый умный, а? Ну, кроме Грейнджер, она не подходит.

— Ну, она, конечно, не подходит. Даже ты наполовину не совсем мне подхо...

— Драко!

— Вот черт, собственное имя надоело... — буркнул приятель и зажмурился, силясь схватить сон за кончик хвоста. — А ты часто в чужие спальни за комплиментами среди ночи шастаешь?

— А?!

— Интересно просто. Да ты самый умный, ты! Хоть и придурок. Катись отсюда, исчадие профессора Снейпа! — он повернулся набок и лягнул пяткой воздух, промазав мимо меня. — Брысь!

Эх, случилось бы чудо, поставил бы кто здесь третью кровать для меня. Какие бы разговоры мы вели по вечерам, какие планы строили, как бы смеялись...

Однако в этот раз я в башню не плелся — летел! По скорости я точно превзошел не только сам себя, но и парочку моделей Чистометов. Не Нимбус, разумеется, но тоже быстро. Чуть не проделав своим устремившимся к цели телом дырку в портрете Полной Дамы, добежал до спальни, ворвался в неё и замер, вспоминая все, что когда-либо учил. Два десятка заклинаний, перевернутая вверх дном комната и спокойно спящие Невилл, Дин и Симус. Сладко посапывали они в углу комнаты, сваленные мной туда в кучку. Голова Томаса возлежала на ноге Долгопупса, нога Долгопупса на животе Симуса, ну а сам Симус возлежал в самом низу. Как еще я мог распотрошить их матрасы?!

Но снимая чары сокрытия со всего, на что их гипотетически можно наложить, и не забыв проверить даже зимние подштанники Невилла, я не ожидал, что найду тетрадь там, где ей и место. Среди тетрадей! В моем синем спортивном рюкзаке — подарке Дурслей! Только теперь обложка дневника сменила цвет с вылинявшего коричневого на сочный зеленый. Однако не с помощью магии, а обычного красителя! И все, больше никаких изменений, кто-то очень хорошо понимал — прятать бесценное нужно так, чтобы никто не догадался, что это было спрятано, даже обнаружив его. Я собственноручно приготовил эту «тетрадку» на завтра, моя старая по Зельеварению заканчивалась, вот я и... чуть души не лишился. Каждый, кто напишет хоть слово на этих девственно чистых листах, большую часть себя потеряет навсегда. Даже если бы Том Риддл и удивился, а удивившись, отписал неожиданному собеседнику что-то вроде «Поднимись на седьмой этаж, там я тебя лучше слышу», могло быть просто поздно. Зачем кому-то моя душа?! Вот Невилл частенько заявляет себе под нос, что у меня её и вовсе нет, так какая же это ценность?