Утро было сырым и смурым, как и всегда в это время года. Каждый раз из года в год, без шанса на чудо. Как раз на день рождения Ноктиса. Человека, что родился в глухую звездную ночь, когда шел мелкий упорный дождь. Это вам не солнце и пляжи Тенебраи.

В комнате было необыкновенно тихо, и рассеянный свет слабо очерчивал контуры и краски предметов. Здесь всегда пахло металлом, что чуть нагревается от тепла рук, правда, до тех пор, пока какая-нибудь горничная не вздумает открыть окно, чтобы сырость улицы не принесла толику свежести.

Неудивительно: частично комната походила на арсенал, где были собраны всевозможные виды и модели ножей, мечей и винтовок. Их бока блестели, будучи отполированными: заметно, что их часто берут в руки, ухаживают, следят за состоянием. У кого-то подобное хобби распространяется на домашних животных или растения, но те, кто однажды понял, насколько важна хорошая винтовка или заточенный нож, всегда остаются благодарны этим «товарищам». У солдата есть негласное правило: возлюби оружие свое. Оно тебе и мать, и отец, и любимая девушка, особенно когда свищут пули, а взрывы над ухом гулко бахают, потому что ты ничего не соображаешь от контузии.

Сама коллекция была размещена на различного рода держателях, полках и в нишах, согласно размеру и собственной опасности, строго в вертикальном положении. Древние всегда брали мечи почтительно, на неком расстоянии от груди, двумя руками. Несколько секунд требовалось на то, чтобы «поговорить» с мечом, ощутить его тяжесть, определить баланс, а потом осторожно брали рукоятку, чувствуя, как клинок помещается в руке. Если меч тебя принял, никаких сложностей не возникало. Обычно непривередливо оружие в отношении настоящих мастеров, что и оценить его умеют, и нехитрый ритуал провести, не похваляясь собственной ученостью и силой. А дурак и невежа никогда не мог сладить даже с простым ножом.

Впрочем, после первого впечатление, что неизбежно возникает при ровном строе полок и держателей, занимающих несколько нишевых отделений огромной комнаты, служа основной декорацией и ясной характеристикой хозяина, стоит обратиться ко всему остальному. Например, покои наследника Селума были на редкость темными, что и подобает человеку ночи. Темно-синие панели с серебристым напылением, металлическими каркасами-стенами, перегородками между разными сегментами комнаты, отделяя спальню от гардеробной, библиотеку от зоны отдыха. Под ногами было пушистое ковровое покрытие под тон, которое сменяла мозаичная плитка ближе к балкону и ванной. Точечные светильники выхватывали из полумрака какую-нибудь причудливую картину, стеллаж с книгами, небольшую софу черной кожи, вращающиеся сферы на стеклянной полке, зеркало или огромную кровать темного дерева. Мягкий свет настенных и напольных ламп создавали атмосферу уюта, конкурируя с мертвым светом над арсеналом. Особого внимания стоит пара стульев с резными спинками и ножками – массивные и так же темного дерева, чуть потрескавшиеся, древние. К ним прилагалось солидное кресло той же работы, в котором можно было застать хозяина, обычно, за книгой. Иногда, дремавшего.

Напротив кровати располагалось окно с пуленепробиваемым стеклопакетом. Кроме этого, оно было художественной работы: стекло было матовым, как бы разделенным на решетки, сегменты, откуда свет стремился в комнату, дабы принять форму правильной клетки. Сам проем был чем-то похож на бойницу замка, только намного шире. Подобные изыски современности вкупе с древностью можно было списать на эксцентричность принца, который всячески стремился оградиться от не прошеных тенденций моды, правил приличия и даже первой необходимости. Король долго выговаривал Ноктису за одно только окно, пытаясь загнать наследника в четыре угла без окон вообще, потому что так безопаснее. Селум молчал, чувствуя, что злится. Как будто бы он не способен уничтожать отряды и разносить бронетехнику. Как будто бы он не сумеет защитить себя, а заодно и других.

Балкон был тоже источником опасности и лишней щелью для врагов, которые не преминут воспользоваться им. Будто бы балкону нет другого применения. Вид оттуда был воистину впечатляющий, только немного однообразный. Огни бесконечных небоскребов, головокружительная высота, скульптуры и лепнины прошлого века и, наконец, луна, которая обожала показывать свой желтый глаз, заглядывая прямиком в комнату Ноктиса.

У наследника было много странностей и много древностей. Чего только стоили древние книги с инкрустированными переплетами и пластинки. Тонкие, виниловые хранители полумертвой информации, чаще всего, музыки. От двух до десяти штук, шипящих, плюющихся, как масло на сковородке, но настоящий раритет. Иногда отец принца заставал того в полном бездействии: играло нечто певучее, кажется, скрипка, чуть шелестело фортепиано, а сам Ноктис сидел в кресле, закинув одну ногу на другую, и читал что-то совсем неудобоваримое. Король всегда сердился, называя книги мертвым прошлым, которое заслуживает забвения. Он осуждал любовь сына к каким-то стихам, поэмам и драмам поколений, которые, казалось бы, не существовали; говорил, что это дело копающихся в пыли ученых, развлекающих народ глупостью прошлого. Принцу не прилично заниматься чем-то подобным.

Ноктис молчал, недобро сверкая глазами. Он безукоризненно выполнял свою «работу» приставленной к короне особы, полководца и правильного сына, так что имел основания считать право на занятия для души чисто своим. Отец пробовал давить на него, очистить комнату, но Ноктис отрывисто заметил, что откажется от всего, если ему запретят заниматься собственными делами, хранить свои тайны и увлечения.

Прошел год с момента его совершеннолетия. Описать празднества того времени – взять на себя слишком неподъемную задачу, потому что это было немыслимо и грандиозно. Сам же Селум-младший совершенно не стремился вспоминать этот день, поскольку церемонии, «этапы», парады и прочее настолько его утомили, что он едва нашел в себе силы пережить эту муку и скуку. Принц надеялся, что год пройдет не так скоро. Однако время неумолимо.

Юноша всегда остро чувствовал момент пробуждения. Оно начиналось с того мертвого света у кромки небес. Ноктис видел его сквозь веки. Поэтому у Селума никогда не возникало желания провести в постели больше времени, предаваясь безделью и полудреме. С тихим бурчанием, как это делает человек с утра, не способный еще говорить, но мысленно проклинающий новый день, Селум повернулся на бок, открыл глаза и чуть приподнялся с подушек, чтобы тут же уткнуться в одну из них в мнимой попытке разбить себе голову. Подушек было несколько штук, хотя сам принц предпочитал одну. Но, то ли ночью, то ли перед самым сном, ему их кто-то подкладывал, а кто – выяснить за всю жизнь так и не удалось.

Как бы то ни было, Ноктису пришлось вставать. Вчера была особенная усложненная тренировка с Гладиолусом, где было запрещено использовать кристалл. Товарищ же, а по совместительству, соперник, все время вел себя как взбесившийся таран, атаковал в лоб, стремясь, скорее, вдолбить своего повелителя в землю, чем снести голову или оторвать руку. Это было особенно плохо по двум причинам: на теле принца почти не осталось живого места, а живописная синева узорами расплывалась на спине и плечах, к тому же, это самое тело следовало упаковать в подобие мундира, потом в костюм, а потом черт знает во что, согласно дворцовому регламенту. И только лицо молодого Селума выглядело образцом сибаритской жизни: переживания не оставляли на нем следов, так же, как тренировки. Уж что-что, а голову Ноктис берег, так что невозможно было добраться.

Холодный душ притуплял все чувства, в том числе, глухую боль. Конечно, к ней наследный принц уже привык, просто ощущение ее по всему телу неизменно портило его настроение. Когда стоять под водой просто надоело, Ноктис нехотя последовал к следующему пункту расписания. И, едва он умудрился повязать полотенце, как к его неудовольствию зашла горничная. Это была одна из тех девушек, что занимались чем угодно, кроме уборки. Она, конечно же, изобразила удивление, граничащее с восхищением. Принц мрачно вспомнил о синеве, хотя восторг был вызван скорее рельефной мускулатурой Селума. Девушка поспешно извинилась и раскланялась, опять-таки согласно регламенту. При этом даже слепой бы обнаружил в ней массу прелести, которую совершенно не скрывала одежда.

— Идите прочь, — глухо скомандовал принц, отворачиваясь. В принципе, ничего удивительного. При дворе принято оказывать такие мелкие услуги всевозможным наследникам, надеясь, что через фаворитку можно чего-то добиться, в качестве признательности или от простого расположения духа. Не стоило забывать и о наивных дурочках, живущих мечтою о настоящем принце, особенно, если он так красив и непреступен. Они всегда согласны согреть постель, приласкаться и снять напряжение или отвратить скуку. Самому Ноктису не раз приходилось вылавливать таких девиц из своей опочивальни, требовать другой комплект постельного белья и покоя. И дело не в том, что с принцем было что-то не так: он был настолько же мужчина, насколько любой другой. Просто в особенно трудные периоды жарких ночей и мечтаний Селум был так утомлен дневными занятиями, что ничего кроме сна на ум просто не шло. Вся похоть, желания и любовь возникают от массы свободного времени. Его-то как раз и не хватало юноше.

Девушка зарделась и нехотя ускользнула, бросив прощальный, по-звериному жадный, взгляд. Ноктис взъерошил волосы на затылке, чувствуя, как в голове медленно рождается атомный взрыв. Почему-то неправильные полюса этого мира дико раздражали, но выражать недовольство нельзя: принц беспристрастен и держит себя с умом и честью, он не будет орать и прогонять слуг. Поэтому, от молчания, в голове созревала мигрень, подобная адским кузням.

Одевшись, Ноктис обнаружил в комнате Игниса. Тот равнодушно рассматривал оружие, но тут же обернулся к Селуму и коротко кивнул.

— Что ты сегодня приготовил? – приступил прямо к делу принц, когда присел на софу и сплел пальцы в крепкий «замок».

— Не я, Нокт, — поправил парень, доставая «органайзер» — тонкую полоску – сенсорный экран, персональный коммуникатор и компьютер одновременно.

— Отец что-то задумал? – чуть скривился «их высочество», но тут же вернулся к состоянию полного равнодушия.

— В девять у Вас завтрак с аристократией первых двух ветвей. Обратите внимание на ее сиятельство Лукреци…

— Если бы это была настоящая Лукреция*.

— Смотря какую Вы имеете в виду*, — спокойно возразил стратег, поправляя очки. Ноктис впервые за утро улыбнулся, натолкнувшись на такое абсолютное понимание. Настроение несколько улучшилось, поэтому он без особого недовольства выслушал распорядок дня. А был он расписан по часам, включая завтрашнее утро.

Уходя, Игнис пристально осмотрел фигуру принца и добавил:

-Приходите в храм, жрецы устранят вчерашние… «старания» Гладиолуса. Поздравляю.

Ноктис позволил себе улыбнуться лишь тогда, когда он ушел.



Одна из бешенных тенденций хорошего тона: удвоить-утроить обеденные часы. Устроить пир на весь мир, грубо говоря. И действительно, устраивались общие празднества с почти бесплатной едой для народа, этакие ярмарки без хозяйственных продаж, но зато с массой различных развлечений, начиная с театральных постановок и заканчивая танцполами, выпивкой и фейерверками. В дворце это означало бесконечный прием с самого утра, балы и ужины, так что по меньшей мере собралась вся аристократия, а не только первые ветви. Так же были допущены именитые граждане и свободные бизнесмены, которые владели крупными корпорациями, если не целой сферой определенных товаров и услуг. Такого ажиотажа не бывало даже в национальный день и в праздники, посвященные Этро. Только день рождение Ноктиса, который, честно говоря, желал никогда не рождаться, если около него происходит такая шумиха.

Телевидение тоже взбесилось: велось транслирование прямо из дворца, так что наследник Селумов при всем желании не смог бы отобедать, находясь в поле зрения многочисленных камер. В течение пяти часов каждый канал сколько-нибудь раз напоминал о программе вечера, обсуждал моду и заслуги гостей, но больше комментировал каждый шаг принца. Еще немного, и начнут выпускать футболки и кружки, фирменную одежду для особенно продвинутой молодежи.

В свой собственный день рождения Ноктис мог принадлежать всему миру, должен был демонстрировать себя всем, кто этого хотел, без жалоб и требований конфиденциальности личной жизни. Это праздник не его – народа, который хочет знать все о своей «новой надежде». Чтобы каждый отец семейства удовлетворительно кивнул: «да, в нем есть толк, ему надо верить». Чтобы каждая мать с приятностью улыбнулась: «он милый молодой человек и совсем не гордый». Чтобы каждая дочь хотела себе мужа, подобного принцу, а каждый сын мечтал о подобной силе и природных дарованиях, имел такого героя, в лице Ноктиса Люциуса Селума.

Ноктис весь день говорил столько, сколько не мог наговорить за целый год. От него требовали ораторского искусства, честности и раскрытия таин. Было множество вопросов, дерзких и бестактных, зачастую. Около десятка репортеров получила по подробному интервью, причем никого не смущало, что наследник Селумов повторяется. Еще двадцать получили возможность записать комментарий. Но это было не все. Почти каждая особа высшего общества считала своим долгом преподнести подарок лично, поздравив многословно и торжественно. Если бы ситуацию не спас Игнис, то весь вечер Ноктис занимался бы только презентами.

Отец подарил Ноктису кинжал с гравировкой «обагрив кровью – смочи слезами» на латыни. Что ж, двадцать шестой, с такой же долей пафоса и бесполезности. Принц коротко поблагодарил отца, выражая почтение и признательность. Это засняли для новостей и крутили в повторе раз пятнадцать.

Покоя не было от мужчин, которые всячески стремились узнать политические взгляды, настроения и общую эрудицию молодого человека. Они толпились около Селума, так что юноша чувствовал себя окруженным, а инстинкты вопили, что их надо разбросать в стороны и, материализовав кристалл, убить незамедлительно. Вместо этого Ноктис заметил, что поговорит об этом в другой раз и при других обстоятельствах. С любым, кто пожелает этого.

Он лгал. После этой кутерьмы одна дорога – на тренировочное поле, к блаженному покою бессознательной усталости, к привычным кровавым мозолям и рекордам над самим собой.

Дамы были хуже мужчин. Они не понимали слов совершенно, так что Игнис насильно уводил некоторых девушек высшего общества подышать свежим воздухом. Но он тем самым лишь расчищал дорогу новым претенденткам на внимание принца. Тот держался из последних сил. Годы нелюдимого существования, когда имеешь полное право окружить себя лишь верными друзьями в количестве трех штук, сделали его внимание слишком раздражительным, поэтому спокойствие юноши держалось на одной воле.

Пяти минут свободы хватило лишь на то, что он пересек пару зал, встретил Гладиолуса, который весело смеялся, будучи настороже (в праздник его поставили в службу охраны, выдав черный костюм и рацию). Мечник нисколько не расстроился, и был, наверное, больше рад, чем обычно в баре, когда за неминуемым весельем к Гладиолусу приходила все та же неминуемая грусть.

Пропто был уже во всех смыслах готов. Он так лихо опустошал запасы вина и шампанского, да еще совершенно не пьянел, что невинные и бывалые аристократки не могли пройти мимо такого зрелища. Солдат был красив, нагл и пьян, а еще своим лучистым взглядом любил абсолютно всех. Ноктис моргнул, чувствуя, что в любой другой момент посмеялся бы. Не успел принц оторваться от размышлений, как стрелок исчез, а заодно и две девушки, одна из которых, по слухам, была в списке потенциальных невест Ноктиса. Селум искренне пожелал им счастья или хотя бы чистой страсти и любви на всю ночь, и вернулся к своим обязанностям.

Дальше по списку шли танцы. На первые шесть он приглашал постаревших уважаемых жен министров, представительниц древних родов и одну жрицу культа Богини Смерти, дабы та вспомнила молодость. Когда долг был исполнен, дальше было абсолютно все равно, с кем танцевать и кого вести. В любом случае, будь даже она страшной или замужем, эти невинные контакты назвали бы в газетах годовой связью или секретом принца.

Поэтому надо было выбирать красавиц, потому что журналы хотят красивых обложек с идеальными людьми. Буквально все томно вздыхали и жались к груди Ноктиса, бросали кокетливые взгляды, шептали слова, полные надежд. Приходилось целовать им руки по этикету, говорить и улыбаться. Улыбаться было особенно трудно: чем-то Селум походил на нахохлившегося ворона на ветру. Нахмуренные брови, упрямо сомкнутые губы, впрочем, все вместе выглядело потрясающе, так что некоторые особенно скандальные газетенки написали, будто принц выжигаем страстью, и потому так сумрачен.

Фейерверки были изумительными. Как водопады искр, шутихи, потоки огней, чем-то напоминающие блеск кристалла. Ледяные фонтаны, отлитые по приказу из раствора, ощупью напоминающего замерзшую воду, но не тающего, переливались всеми возможными цветами, реагируя на подсветку.

Пили шампанское, вино, коктейли. Веселый смех, поздравления хором – это услышал принц со всех уголков города. Но так было вообще по всей стране.

Всего не перечислить, ведь были же парады войск, за которыми плыли празднично украшенные платформы с танцующими полуобнаженными девушками, цветами и льющимися во все стороны струями вина. Музыка не умолкала ни на минуту: гимны, песни-поздравления, песни на счастья, популярные хиты, которые обычно крутят по музыкальным каналам и клубам.



Ноктис освободился только утром, где-то в шестом часу. Он чувствовал себя выпитым. Каждый приложился к нему, каждый попробовал и остался доволен: беседой, видом, праздником в его честь. Юноша забылся тяжелым сном, успев лишь скинуть пиджак, ремень и галстук. Принц проспал до самого вечера, пока Игнис не разбудил его.


* Дискуссия Игниса и Ноктиса о Лукреции: проще говоря, самых известных было две. Одна – жена Тарквиния Коллатина, образец добродетели и верности, мученица, весьма почитаемая. Другая – Лукреция Борджиа – развратница и отравительница, личность крайне неприятная и мерзкая с точки зрения мудрых мужей.