Стелла едва ли понимала, куда идет и что делает. Ужасная мысль преследовала ее. Девушке все казалось, что сейчас ее схватят, что будет унизительная сцена погони или задержания. Но никто не препятствовал ей, не останавливал ее и ни о чем не спрашивал. Военные были заняты какими-то приготовлениями, отдыхали, громко обсуждали прошедший бой и увиденное. Кто-то превозносил принца, кто-то завидовал его силе, были и те, что не верили в россказни, уверяя, что всю работу сделали ракеты.

О судьбе Игниса еще никто не знал.

Флерет пересекла лагерь и направилась к вертолетам. Решение было скорее интуитивным, чем разумным. Тем более, ощущая себя убийцей, тенебрайская принцесса была на грани истерики. Паника, слезы, приступы жалости и раскаяния – все это мешало ей действовать по ситуации. Не стоит забывать, что она находится в лагере врага, где ей и раньше не очень были рады. Но теперь, когда она убила стратега, второго по важности человека, к ней не проявят и малейшей жалости. Хорошо бы, чтобы ее убили на месте, просто пристрелив. Но что, если будет суд и публичная казнь?

Эти страшные картины беспрестанно были перед глазами девушки. Страх смерти гнал ее, страх наказания, но в то же время Стелле хотелось наконец выстрадать за такой грех, как убийство. Тогда бы это бремя вины немного ослабло.

Ее поймал какой-то человек, лицо которого было невозможно разобрать в сумерках. Он что-то сказал ей, указал в сторону вертолета, винт которого медленно набирал обороты. Оказывается, девушка чуть не вступила в опасную зону, так что ее могло снести ветром или того хуже – она могла попасть под винт. Но неизвестный, судя по всему, кто-то офицерского чина, намеривался препроводить ее в одну из машин и куда-то увезти. Стелла, почти ничего не осознавая, смогла разобрать только одно слово – «приказ».

Жертва ее проявления силы, стратег, этот якобы предатель позаботился о ней даже перед своей смертью. Осознание того, что она убила человека, думающего о ней и фактически обеспечивающего ее всем во время плена, кольнуло сердце. Спазм сжал горло, слезы брызнули из глаз, но Стелла должна была скрыть свое состояние. Темнота помогла ей.

Тенебрайская принцесса только кивнула и пошла за офицером. Ей помогли забраться в кабину, дали куртку и закрыли дверь. Оглушительный свист, производимый винтом, мешал понимать слова. Пилот и сопровождающий были не настроены на разговор, а только с тревогой перебрасывались данными. Видимо, существовала какая-то скрытая угроза, но принцессе было все равно. Даже лучше, если на этот раз ее никто не спасет.

Флерет закрыла руками глаза и позволила слезам вырваться наружу. Судорожные рыдания сотрясали все ее тело, сама же девушка не чувствовала облегчения. Чем больше она плакала, тем сильнее разрасталась боль в груди, тем неутешнее было ее горе.

Спустя час стало известно, что связь между городом и границей не поддерживается. Вообще связь не поддерживается нигде, кроме самого центра страны – в трех городах Нигильхайма*. Если бы Флерет была в состоянии, она бы радовалась такому событию: ее преступление откроется не скоро, и она, возможно, успеет выйти из вертолета невиновной, а после – скрыться в городе, если такое вообще возможно. С другой стороны возникли трудности с посадкой. Не факт, что радар поможет точно посадить вертолет, а сигнальные огни с такой высоты вообще не видны.

Но к моменту известия Стелла заснула, измученная переживаниями и слезами. Но сон ее был тревожный, нервный, потому что даже там она видела мертвое лицо стратега с его пронзительным осмысленным взглядом.


Три часа до Трагедии


Ноктис чувствовал себя измученным настолько, что не хотелось даже двигаться. Мысли сами были тяжелыми, ленивыми, как свинцовое небо перед дождем. Медики уже побывали у него и наперебой выносили вердикты: мол, сколько повреждений, какой процент восстановления, но все соглашались в одном – принцу нужен продолжительный отдых.

Такая забота отчасти злила наследного принца: в глубине души он считал себя сильнейшим в мире, обладателем исключительной силы, способной вытащить его (а заодно и страну) из любой ситуации. И правда, кристалл помогал юноше быстро избавляться от ядов и ран, сращивать кости и восстанавливать порванные мышцы. Хотя всегда тратил саму жизненную энергию Селума, тем самым сокращая его жизнь.

Когда посещения прекратились, Ноктис впервые подумал о странном отсутствии Игниса. Всегда в случае ранения или внепланового лечения принца стратег появлялся на месте, контролировал работу медиков, попутно излагая, что пропустил Селум во время болезни.

Нерациональное беспокойство зашевелилось где-то на дне подсознания: когда что-то выбивалось из системы, когда нарушалась закономерность, Ноктис всегда нервничал. Эти изменения всегда не предвещали ничего хорошего. Но принц и представить себе не мог, что сегодня он потеряет все.

Селум попытался даже встать, для чего ему пришлось отсоединить все проводки и трубки. Системы контроля жизни и обеспечения надрывно запищали. Тогда принц раздраженно отключил их всех.

Пол немного плясал под ногами, а мышцы были слишком слабыми из-за лекарств. Но будущий правитель Нигильхайма силой воли заставил себя выпрямиться и пройтись по палате. Кафель приятно холодил ноги, а само движение помогло избавиться от чада в голове, который захватывает человека всегда, когда он болен или вынужден казаться больным.

На четвертом круге дверь чуть не вылетела из петель, и буквально влетел Гладиолус. Глаза у мечника были расширены от ужаса, мрачная складка ненависти возникла у рта, обезображивая парня. Он, увидев принца, рванулся к нему и с силой сжал плечи. Ноктис от неожиданности вздрогнул, взглянул на своего товарища и внутренне похолодел. С таким лицом приносят только плохие вести, только ужасные факты. Только страдания.

— Игниса… — начал он хрипло, почти с ожесточением, — Убили. Шестьдесят ранений тонким неизвестным предметом. Насквозь. Это не металл, это как…

Ноктис застыл, чувствуя, как мир уходит из-под ног. Одновременно разум стал острым, как скальпель. Гладиолус еще не успел договорить, как за него закончил принц:
— Как свет.

— Да, — тяжело выдохнул Гладиолус. Каждая мелкая морщинка, каждая черточка выступила на его лице. Даже шрам, теперь уж безобразный и огромный. Ноктис вдруг замкнулся, ушел в себя, прислушиваясь к тому, что жило в нем. Синие глаза стали неосмысленными, лицо потеряло всякое выражение. Из этого состояния его вывел мечник. Селум услышал задавленный то ли хрип, то ли всхлип:

— Я… если бы знал…Я бы сам убил ее, — бормотал Гладиолус, все больше наваливаясь своим немалым весом на плечо будущего монарха. Тот вдруг вцепился в куртку своего телохранителя ледяными пальцами, с невиданной силой сжал, помогая устоять. Гладиолус покачнулся, но все-таки взял себя в руки.

— Я убью ее, — тихо и холодно заметил Ноктис.



Полчаса до Трагедии

Его дворец давно превратился в дом скорби, где погибло немало людей в ходе заговоров прошлых веков и прошлых лет. Но казалось, что этот месяц принес больше жертв, чем несколько веков вместе взятые. Знатные люди, знатные дамы и господа, прислуга, военные, представители торговых фирм, кто-то из простого народа – многие расстались с жизнью здесь, внутри дворца или в его окрестностях. А теперь гроб Игниса поставили в тронном зале за неимением более просторного и достаточно величественного места. Обвалы в комнатах, разрушенные барельефы, прерванная подача света и несовершенная система безопасности – все это отсеивало иные комнаты и залы.

К тому же Игнис был достоин трона, а не принц.

Ноктис стоял над другом, советником и своим соперником. Всматривался в холодные правильные черты. Он чувствовал отчаяние. Вместе с этим человеком похоронят и надежды Ноктиса. Без Игниса ему нечего делать на престоле, ему не дадут власти.

Кроме того, что-то выворачивало душу на изнанку. Переплетение подлости других, предательства, потом ярости, порожденной ею, далее – жалости и сострадания. Все эти различные чувства венчала жажда мести. Стратег был не просто инструментом, способом получить все, не прикладывая особого труда, он был чем-то большим. Странная любовь пробилась сквозь маски Селума, такая любовь, что бывает между братьями. Ноктис знал, что часть его самого помещена в молодого советника, какая-то струна порвалась, когда он умер.

— Я скоро приду к тебе, Игнис, — тихо обратился он к мертвому, зная, что теперь никаких споров, никаких нравоучений, советов не будет, — Нам тогда придется многое обсудить.

Принц снял перчатку и сжал холодную ладонь советника. Селум сожалел, что при жизни не успел пожать руку тому, кто был ему чуть ли не единственным другом.

Трагедия


Это было глупо: измученным и уставшим нападать на принцессу, что была ему равна по силе. Теперь, когда он растратил свое могущество на защиту собственных людей и тенебрайцев, ему мог быть равен практически любой солдат.

Девчонка выглядела уверенной, как будто бы готовой убивать и впредь. Что ж, нужно было ожидать от такой особы, что она когда-нибудь возьмется за ум.
Ноктис в действительности никогда не видел силу кристалла Тенебраи. Какова благодать Энтро, расточаемая этим подлецам? Невероятна.

Он это понял в момент, когда лучи силы разбили его щит и, словно кинжалы, впились в бедро, руку и в грудь, где-то в сердцевине, где зарождается дыхание. От этого Селум не мог вздохнуть, сколько бы ни открывал рот и не глотал жадно смог разрушенного города. Нечеловеческая боль затопила его сознание, но гордость и отсутствие воздуха мешали кричать. Парень упал на одно колено, ударил себя по ребрам, как бы выбивая что-то, что мешает дышать. В глазах потемнело.

Только бы не потерять сознание.

Но потом все кончилось. Мир снова обрел краски и формы. Проклятый золотой свет разбивал пространство на мрак и небольшую область, покрытую легким серым туманом. Заколдованный круг, а территория и стихия Ноктиса – за его чертой.

Принц медленно поднялся, недоумевая, почему атаки все еще нет. Ранений у него не было, по крайней мере, открытых ран. Что сделал свет тенебрайской принцессы – неизвестно. Кроме неопознанной, непонятной боли Селум ничего не чувствовал.

— Дайте мне уйти! – услышал принц. Он повернулся на крик и увидел Стеллу, которая тяжело дышала и едва стояла на ногах. Но решительность все еще была написана на ее лице.

— Позвольте мне уйти, принц. А дальше делайте, что хотите, — устало попросила она. Ноктис бегло осмотрел своего врага: ранений было много, тонких и глубоких, царапин и тех, от которых остаются шрамы. Девушка теряла много крови, но не могла или не хотела остановить кровотечение.

Можно было прикончить ее быстро – взять в руки меч, исчезнуть, возникнуть из-за спины, рубануть и уйти с линии атаки. Но он поклялся, что не прикоснется к ней.

— Что вы молчите? – тем временем нервно спросила Стелла, тон ее голоса все время менялся, готовый сорваться в истерику.

— Пощады не будет, — спокойно ответил принц, активируя кристалл и собирая частицы у себя в руке. Одновременно в его сознании существовало еще несколько подобных, готовых материализоваться в любую секунду, из неожиданного местоположения.

— И от меня ее не ждите, — спокойно парировала девушка. Золотой свет вспыхнул, разлился повсюду, обволакивая принца. Свет встретила тьма, такая густая, будто суть черной дыры, поглощающей звезды. Мгновение две стихии боролись друг против друга, пожирая и растворяя друг друга, пока два кристалла не вошли в резонанс такой силы, что, казалось, прогремел взрыв.

Ночное небо разошлось на части, обнажая страшную пустоту за своим пологом. Оттуда знакомый мертвенный свет хлынул вниз, будто струи дождя, будто тысячи хвостов летящих комет. Ворота города мертвых открылись настежь. Теперь царство мертвых разрослось до небес.

Ноктис и Стелла застыли на месте, не смея шевелиться. Свет прошивал их кожу, впитывался в их суть, покрывал их головы, был везде и нигде. Никто, кроме принца и принцессы не видел того чуда, что являло небо. Мощь богини Этро накалила воздух, обострила внимание, заставила забыть о ранах.

Потом город потрясла волна неведомой силы, так что посыпались остатки стекол, рухнули некоторые дома и зазвучал сигнал тревоги. С минуту прекрасное и ужасающее зрелище подтверждало существование высших сил. С минуту созидание и разрушение божествами были неоспоримы.

Но врата захлопнулись. Свет исчез, выполнив неясную, но безусловно справедливую миссию.

За это время Стелла почувствовала себя неотделимой от Ноктиса, будто всегда была его частью, лишь продолжением того, что носил в себе Селум. Они оба были посланниками великой Богини, они должны были объединить две страны, соединив два начала. Они должны были создать единую империю, религию, веру, систему ценностей. Стать примером, когда наполненные счастьем и светом тенебрайцы соединялись с сумрачными братьями из Нигильхайма. Когда золотоволосые девушки могли выходить замуж за темноволосых мужчин с ледяной кожей и пронзительными синими глазами.

А они развязали войну между двумя нациями, они предали свою Богиню. Вместо того, чтобы подчиниться ее воле, они дерзко пошли супротив. Они – проклятые дети, бывшие когда-то благословенны и величественны. Для них больше не будет прощения.

Стелла поняла это мгновенно и остро, как понимают смерть или новую жизнь. Девушка, израненная, истекающая кровью, больше не имела сил стоять. Да и можно ли ей попирать землю, созданную Той, чью милость она потеряла?

Ноктис растерялся. Желание мести уступило странному знанию, точнее приговору: он ошибался. Вся его жизнь – ошибка. Он не прошел испытание Божества, не оказался достойным не то, чтобы стать монархом, но для того, чтобы быть принятым в город мертвых. Он навлек гнев на весь свой народ, пожелав убить ту, что должен защищать, с кем должен был построить новый мир. Но его гордыня, его самовластие уничтожило все перспективы.

Сожаление пришло слишком поздно. Принц чувствовал себя пустым, разрушенным до основание. Все, что он построил в своих мыслях, к чему он стремился, вся его якобы простая философия стремления к смерти – глупость, достойная юнца, не отягощенного ответственностью.

Глухой стон прервал его мысли. Даже сейчас, получив урок у самого мудрого существа в мире, он ничего не понял! Он не заметил, что принцесса едва жива, и, возможно, скоро умрет. И все по его вине.

Свет у кромки небес стал тусклым, едва заметным. Сияние Стеллы тоже исчезло. Ноктис едва успел подхватить девушку, ослабевшую от ран и столь долгого сражения. Кристалл Селума тоже замолк, растворился в воздухе, стал незаметными частицами.

Мрак снова опустился на их головы, ничем не выдавая, что только что было чудо. Что ночь стала похожа на день.

Девушка в его объятиях дрожала, а руки у нее были холодными и слабыми. Из прекрасных глаз текли слезы, падали бриллиантами. Каждая из них была золотистой, как бы наполненной остатками силы тенебрайского кристалла.

Ноктис возненавидел себя, неспособный вынести такого зрелища. Он бессильно сжал зубы, зажмурился, как от страшного стыда или горя. Тогда кожа век, лба, скул и переносицы похожа на смятый пергамент, который вот-вот порвется, обнажая бездну горя, открывая путь непередаваемым эмоциям, которые сопутствуют невозвратимой потери.

Селум поднял раненую на руки и, превозмогая боль, пошел через руины, растрескавшийся и взрытый асфальт, препятствия в виде раскуроченных и смятых машин. Ему было холодно и отчего-то тяжело, но не физически. Внутри собирались ледяные глыбы, похожие на отчаяние. Стелла же была легкой и теплой, только удивительно слабой, хрупкой, так что одно неверное движение могло убить ее.

— Отпустите меня, — попросила она слабо, когда принц пронес ее через улицу и остановился, чтобы передохнуть.

Он тяжело дышал, шумно и хрипло, и не сразу смог ответить:
— Исключено.

Стелла жалобно улыбнулась и слабой рукой коснулась его холодной щеки, стирая каплю выступившего пота:

— Вам нельзя так изматывать себя. Это бессмысленно, — робко продолжила она.

— Вам помогут, — упрямо заявил он и двинулся дальше, пытаясь найти хотя бы наблюдательный пункт, чтобы связаться со штабом, а там – с медкомандой.

Парк был бесконечным, а улицы – пустынными. Город будто бы вымер, хотя сейчас здесь размещалась добрая шестая часть всех войск Нигильхайма. Селлум ругал себя за глупость: он не взял ни рации, ни коммуникатора, так что связаться с кем-либо было невозможно.

Девушка на его руках слабела. Что-то липкое приставало к одежде, твердело ледяной коркой, что-то бурое. Принц не хотел верить, что это кровь. Что Стелла потеряла слишком много крови.

— Остановитесь, — едва слышно попросила принцесса. Ее тон был необъяснимо убедительным, как никогда не смог бы стать крик или приказ. Ноктис осмотрелся вокруг, но не увидел подходящего места, где бы можно было оставить Флерет. Повсюду обломки зданий, вырванные деревья, чьи корни путались с проводами. Небольшая площадка была у одного ствола с жухлой кроной. Ясень, гибкий и когда-то сильный, был повален, сломан пополам.

Селум оставил принцессу у самых корней, а сам принялся расчищать место, поближе к кроне. Он сломал несколько веток и застелил асфальт, а потом перенес девушку туда.

Ее кожа утратила последние краски жизни, бледное лицо стало тонким, почти прозрачным, где легко просматривалась сетка вен. Она откинула голову назад, устало закрыла глаза и чуть заметно дышала. Багровые пятна на жемчужной мантии были как обвинение. Селум неслышно выругался, проклиная себя, и принялся осторожно освобождать девушку из складок одеяния. Кровь засохла, и приходилось отдирать шелк от платья, а потом – от ран.

Стелла почти не реагировала на боль, привычная к ней. Только волна страдания пробежала по ее чертам. Селум же разорвал мантию на длинные полоски и попытался перевязать Флерет.

Но было уже поздно: такая мера ни к чему бы не привела. Только срочная госпитализация, помощь, переливание крови – больше не на что надеяться.
Все взвесив, Ноктис принял решение:

-Я оставлю вас ненадолго, — почему-то шепотом предупредил он девушку. Она вздрогнула, открыла глаза и едва коснулась рукой плеча принца. На это простое действие ушли ее последние силы:

— Не оставляйте меня, — попросила Стелла тихо.

— Я вернусь и приведу помощь, — его голос был максимально убедительным, и он уже вскочил, чтобы уйти, как услышал:

— …не дождусь… вас… и помощи.

Тревога зашевелилась в душе Ноктиса. Он понял, что действительно не застанет девушку живой. И, может быть, это ее последние минуты. Ему нужно уважать желание умирающей. Он должен остаться.

— Вы уверены? – с сомнением пробормотал он, возвращаясь. Пришлось сесть около нее, на обломки, мучительно осознавая, что ничего сделать нельзя.
Стелла помолчала, а потом слабо кивнула.

Молчание было болезненным, особенно от того, что время неумолимо шло. Состояние неопределенности мучило Селума, а беспомощность злила его. Стелла была спокойной до отрешенности. Она была готова увидеть великую Богиню мертвых. И быть может, она сумеет заслужить ЕЕ прощение.
— Слишком холодно. Умирать слишком холодно, — почти в бреду, вдруг четко проговорила Стелла. Она приоткрыла мутные глаза и со странной нежностью посмотрела на принца. Тот нахмурился. Истина этих слов пугала.

— Вспомните легенду, — только и смог ответить он ей, неспособный утешать и сочувствовать. И все равно, он хотел помочь ей. Хотя бы дождаться смерти.

-Всего лишь легенда. Ноктис! – Стелла вдруг глубоко вздохнула, ее подбородок задрожал, но слез больше не было. У нее не было сил даже плакать.

Это разрывало Селума на части. И правда, и слова, и невозможные слезы – все сливалось в горечь, когда хранить внутри эмоции невозможно. Потому что они давят и пожирают тебя.

Ноктис встал, обернулся и бросился искать хоть какой-нибудь контрольный пункт. Он закричал, активировал кристалл, призвал мечи и приказал им врезаться во все, что есть рядом. Грохот прошелся от перекрестка до дальнего угла. Лопнули где-то вывески, лязг чего-то железного резанул слух. И снова тишина воцарилась кругом.

Искать подмогу было бесполезно. Ноктис, опустошенный, вернулся назад. Стелла все так же безжизненно сидела у дерева, откинув голову назад, прекрасная в своей хрупкости.

Принц горько усмехнулся сам себе, медленно подошел к ней и сел рядом, спиной к стволу, так что их плечи соприкасались. Он тоже откинул голову назад, всматриваясь в безжалостное темное небо. На нем не было не звезды. Так и он теперь останется без Стеллы.

Девушка чуть пошевелилась, а потом положила голову к нему на плечо. Золотые витки волос упали на белоснежную шею, а длинные ресницы трогательно дрожали. Ноктису ничего не оставалось, как обнять ее.

Так они сидели некоторое время в молчании, которое и не требовало слов. Тихая печаль была вокруг: в разрушенных декорациях мертвого города, в призрачном облике тенебрайской принцессы, в невеселых мыслях наследного принца Нигильхайма.

— Я желаю вам счастья, — вдруг заговорила она и приоткрыла глаза. Ноктис ответил ей долгим и по-странному внимательным взглядом.
— Вы хороший правитель. И… — тут боль снова отобразилась на лице Флерет, — Удивительный человек. Наверное, я любила вас, — закончила она тихо, но твердо.

Принц выглядел растерянным, что не помешало ему прикоснуться губами к виску девушки. Ее ресницы благодарно дрогнули.

— Наклонитесь… немного, — сказала она, чуть улыбаясь. Ноктис склонился к ней, чувствуя, как золотые волосы щекочут щеку.

Ее поцелуй был быстрым, скользящим, как будто случайным. Но что-то иное обожгло губы Селума, как и глаза.

— Поцелуй тенебрайской девушки приносит удачу… — как бы сквозь сон, прошептала она, — Удачу в любви.

Она как будто заснула, просто закрыла глаза, отрешенная от всего, что было вокруг. Стелла больше не приходила в себя, сколь бы осторожно ни пытался разбудить ее Ноктис.

Когда с фактом смерти стало бесполезно спорить, озлобление нашло на принца, отчаянное стремление вернуть утерянное. Казалось, он хочет разбудить мертвую. И злится потому, что она не просыпается.

Он сжал ее плечи, потряс, прижал ее тело к себе, вслушиваясь, пытаясь найти обман, какое-то притворство. Но тело в его руках было послушно, пальцы запутывались в мягких золотистых волосах, а перед глазами было только бескровное бледное лицо, почти спокойное, почти счастливое.

— Зачем вы оставили меня? Какого черта вы поступаете именно так? – зло прошептал он, обнимая Стеллу, чей покой для него был пока недостижим.



*Нигильхайм — судя по всему, это область (если не все королевство), где происходит действие. Владения Ноктиса. Все из-за одного перевода одних товарищей. На русском никто не упоминал об этом, поэтому я дала собственную транскрипцию, вслушиваясь в то, что произносит Игнис (в официальном трейлере). Очень похоже на название царства вечного льда у скандинавов, где владычествует хаос — Нифльхайм (страна тумана).
Или это искусственной сборки слово, от латинского nihil (ничто) + хайм (мир). Пусть вас не смущает фонетические изменения "h" на "g". Это нормально хотя бы потому, что у японцев "л" становится "р" (звука "л" в лексике вообще нет), а в европейской культуре часто Ханса называют Гансом (а немцы — приемники скандинавов).