Воздух в избе был затхлым и словно бы плотным от взвешенной пыли. Дневной свет робко пробивающийся сквозь щели в заколоченных ставнях, превращался внутри в золотистые искрящиеся ленты. В пыли отчетливо был виден след, как будто тащили тяжелый мешок. Или тело.
Эскель замер. Чуткий ведьмачий слух улавливал малейший звук, доносившийся снаружи: далекое мычание коров на пастбище, приглушенные голоса запершихся по домам людей, кудахтанье кур на чьем-то дворе, даже шелест травы под окном. В доме же стояла мертвая тишина, не нарушаемая ничем. Будто бы и не было никакого оборотня. Ведьмак еще немного подождал, надеясь, что в конце концов чудовище себя выдаст, но безуспешно. Это было плохо. Даже такой неопытный ведьмак как Эскель понимал это. Наверняка, ему приготовили западню. Ну что ж, придется попасться…
Он двинулся по следу, ведущему за некогда пеструю, теперь же совершенно вылинявшую, ситцевую занавеску. В полу чернел вход в погреб. Дверца, разломанная на части валялась рядом. Ведьмак перехватил меч одной рукой и наклонился над дырой, делая вид, что вглядывается в темноту. В ту же секунду слева налетела бесшумная тень и едва не сбила Эскеля с ног, не подставь он под удар перчатку с серебряными шипами. Запахло паленой шерстью. Огромный бурый волк взвыл и отпрыгнул в сторону, мягко, совсем по-человечески перекатился и снова встал к нападению.
Взгляды – холодный змеиный ведьмака и горящие дикой яростью глаза твари – скрестились. Эскель улыбнулся, оборотень оскалился тоже. И снова прыгнул. Ведьмак сделал невероятно быстрый выпад и приготовился вновь услышать вопль боли, но чудовище оказалась проворнее. Вместо того, чтобы напороться прямо на меч, оно вдруг приземлилось гораздо ниже и опрокинуло Эскеля на перевернутую скамью. Будто огнем опалило спину, судорогой свело мышцы. Ведьмак лежал, перегнувшись назад и смотрел, как медленно, очень медленно волк отрывает от земли передние лапы, потом задние, потом ставит на пол передние, затем задние, потом опять отрывает… Вот уже плывет прямо на него перекошенная морда с безумными глазами… Левая рука сама схватилась за серебряную цепь, висящую на боку и захлестнула мощную шею, украшенную белым меховым воротником.

Кметы стояли перед избой, сбившись угрюмой толпой, ощетинившейся вилами и топорами. Уже почти четверть часа с той минуты, как деревню оглушил предсмертный вой, оттуда не доносилось ни звука. Наконец, дверь отворилась, и на пороге показался давешний ведьмак, сгорбившийся под тяжестью своей ноши. Навстречу ему выступил седой солтыс, все еще вооруженный старинным охотничьим ножом. Ведьмак положил на землю тело, завернутое в занавеску, и откинул краешек цветастой материи. Толпа ахнула и подалась назад. На них с укором смотрели остекленевшие глаза юной девушки, почти еще девочки с залитым кровью лицом. Хрупкое горлышко пересекал уродливый черный шрам – отпечаток серебряной цепи.
– Ах, ты Господи, молоденькая совсем, – запричитал женский голос из толпы.
– Молоденькая, да чуть ли не все стадо пожрала, – перебил ее густой бас. – Вон, у Мухи, вдовы несчастной, и то последнюю овцу утащила. Это она сейчас такая, когда ее ведьмак приложил хорошенько, а по ночам-то она шастала страшная как черт, не поймешь: не то зверь не то баба. И зубища торчат на пол локтя, во рту не помещаются!
Народ зашевелился, заспорил. Всем хотелось доказать, что именно он и видел больше всех. Солтыс подошел к телу, брезгливо пошевелил носком ноги в деревянном башмаке.
– Чем это ты ее так? Серебром? Надо бы того… кол ей в сердце, чтоб не встала.
Эскель пожал плечами.
– Не беспокойтесь, вам даже закапывать ее не придется, я увезу тело. Продам какому-нибудь чародею.
– А, ну это ты правильно. Магики, они любят мертвяков резать. – Солтыс улыбнулся, но не слишком искренне. – Так, а мы тебе, значит, того, за избавление от чудища. Вот…
Он отвязал от пояса мешочек, протянул Эскелю. Тот взвесил награду на ладони.
– Что-то маловато будет.
– Так, что ж тут, девка же! Был бы мужик, и заплатили бы сколько положено. А так… Да что тут говорить, бери и иди, милсдарь ведьмак.
Эскель хмыкнул, но спорить не стал. Завернул тело в занавеску (при этом все облегченно вздохнули) и понес к соседнему двору, где на привязи стоял его конь.
– Проклятье, Эскель, как ты меня обжег!
– Прости, Вайна, я не хотел. Но ты тоже меня не приласкала. До сих пор спина не гнется.
– Да? Сильно? – Она показалась из-за кустов, за которыми переодевалась. Эскель с удовольствием отметил, какое обеспокоенное у нее было лицо. – Честно говоря, я здорово струхнула, когда ты упал. Думала, сломал себе что-нибудь. Кинулась к тебе, а ты своей цепью…
Эскелю стало стыдно. Если б не мутация кровеносных сосудов, он бы покраснел как рак.
– Черт, Вайна, я подумал, ты просто перестала владеть собой… Иди сюда, посмотрю, что у тебя там.
Вайна послушно подошла, развязала шейный платок. Эскель закусил губу. Страшный шрам мог остаться на всю жизнь. Изуродовал девчонку, кретин слабонервный.
– Ничего, жива буду. Ты мне эту, вытяжку из бегемота приложи, заживет как на собаке.
– Не из бегемота, а из бергамота. И не вытяжку, а концентрат.
– Да все едино, лишь бы помогло. – Она лукаво сощурилась. – А ведь в этот раз я почти тебя достала.
Эскель улыбнулся. Когда-то они поспорили, что рано или поздно на одном из «представлений» Вайна его поборет. Но раз за разом верх брал все равно ведьмак.
– Да, ты всегда меня побеждаешь… – Вайна будто услышала его мысли. – Хотя, может это и к лучшему. В конце концов, я могла бы до сих пор слоняться по лесам, опасаясь всего и всех.

Это была чистая правда. Два года назад, только что покинувший Каэр Морхен Эскель брал оборотня. После долгой погони по лесу, он все-таки загнал его в овраг и там уже собрался было разделаться с ним, но оборотень неожиданно свалился на палые листья и мимикрировал. Ведьмак трясущимися руками занес меч над бледным дрожащим телом девушки, прикрытой только пышными волосами цвета свежего каштана. Она всхлипывала и часто втягивала в себя воздух, такая хрупкая и жалкая, что молодой Эскель не выдержал и вложил меч в ножны. Потом как мог успокоил «малышку», завернул в свой плащ. Но ведьмачий труд – хлопотный, каждый медяк на счету, а оборотень – это целых тридцать. Нужно было придумать, как сделать так, чтоб и волки были целы, и ведьмак с голоду не пух. Эскель приволок в деревню «труп», получил за него положенную награду, и унес с собой, чтобы больше не расстаться с Вайной.
С тех пор жизнь обоих потекла легче и приятней. И дело было не в том, что у ведьмака появился сообразительный и умелый помощник, чуявший любую нечисть за версту, а у оборотня – защитник, умевший, когда требовалось, погасить очередной приступ лунной лихорадки, а если становилось совсем невмоготу, заботившийся, чтоб никто не тронул бурую волчицу, вышедшую на охоту. Просто Эскелю нравилось, приходя к месту ночлега, ложиться головой на колени Вайне и, наблюдая за игрой огня на лице и волосах девушки, рассказывать какую-нибудь забавную историю или жаловаться на неприятности, ощущать терпкий, оборотничий запах ее кожи, будоражащий кровь… А что нравилось Вайне, Эскель не знал, потому что она никогда ему не говорила. Просто была рядом… Или уходила куда-то безо всякого предупреждения, оставляя ведьмака волноваться.
Они не были любовниками. То есть, конечно, сам Эскель был бы не против, иногда очень даже за, но вот Вайна… Он слишком боялся спугнуть ее, обидеть неосторожным словом или действием. «Ну почему я не Геральт, к которому девки так и липнут? – размышлял порой Эскель. – А почему липнут? Да потому что он их за людей не считает, крутит как хочет. Может, так и надо с ними? С ними-то так, а вот с Вайной…» Нет, они не были любовниками.