Долина была как долина – узкий изумрудно-зелёный язык, высунутый между судорожно сжатыми челюстями предгорий. Шестая или седьмая с тех пор, как он, покинув обжитые людьми места, устремился вдоль горного хребта на восток, не тратя времени на отдых. Единственное, но главное отличие ворвалось в лёгкие вместе с воздухом, защекотало ноздри дымом очага и запахом человеческого жилья. Подвешенный над огнём котёл с похлёбкой издавал соблазнительные ароматы. Они, да ещё тоскливые вздохи навьюченного мула вынудили Шилак‘ха слегка приглушить врождённую нелюбовь к человеку. Тронув коленями бока коня, он заставил его пуститься шагом по едва заметной тропке, ведущей вниз. Следом, тяжело вздохнув, двинулся мул.
О причине, вынудившей его отправиться в странствие накануне зимы, Шилак‘х вспоминать не хотел. "Стечение обстоятельств, – повторял он себе, – глупость людская, помноженная на мою собственную. Результат – парочка разбитых морд, косые взгляды, шушуканье за спиной и общее молчаливое желание избавиться от неприятного соседства. С глаз долой, из сердца вон”. Другой на его месте, возможно, обиделся бы. И остался – назло соседям. Некоторые его знакомые-люди называли такое упрямство "принципиальностью”, сам же Шилак‘х считал его обыкновенной дурью. Причём чреватой крупными неприятностями.
Еле различимая тропинка петляла меж валунов – то ли скатившихся со скал, то ли передвинутых сюда ради определённой цели. Местечко это, как ни крути, очень подходит для засады. Шилак‘х напрягся, кожа между лопаток зачесалась в ожидании стрелы или арбалетного болта. Сейчас он не чувствовал направленной на цель угрозы, обычно излучаемой стрелком, но долгая жизнь среди людей приучила его к неприятным сюрпризам. Ткнув пятками уставшего коня, он заставил его идти чуточку быстрее, и оглянулся, бросая взгляд на мула. Тот, тяжко вздыхая, понуро плёлся следом. Опасное место миновали без приключений. Должно быть, люди редко ездят этой дорогой. Облегчённо переведя дух, Шилак‘х обвёл взглядом раскинувшуюся перед ним долину.
Если не считать запаха человеческого жилья, она и впрямь не выглядела особенной. Темнеющая вдали башня, одна из многих, разбросанных по округе, уже начинала разваливаться. К её ещё прочному основанию лепилось что-то непонятное, сложенное из мелких камней, крытое корявыми ветками кустарника, который рос тут же, на склонах. Где-то внутри этого "нечто”, как определил чутким нюхом Шилак‘х, жмутся друг к другу овцы, шуршат подстилкой мыши, пискляво плачет грудной младенец. Внезапно ветер изменил направление. Тут же, почуяв чужого, откуда-то из непонятного строения выбежала пара псов. И не трусоватые дворняжки, которых он молчаливо презирал, а лохматые горные овчарки. Псы бесстрашно кинулись под конские копыта, сопровождая свирепым лаем каждый шаг. На шум неспешно вышел хозяин – невысокий, крепко сбитый мужичок. В его руках гудел натянутой тетивой длинный охотничий лук, а из-за плеча дразнились оперением длинные стрелы. В голове Шилак‘ха тут же пронеслись россказни какого-то олуха о горском гостеприимстве.
Мол, там никого не встречают с пустыми руками.
Тем временем мужичок ощупал хозяйственным взглядом и породистого жеребца, и всадника, и тяжело навьюченного мула. Цепкие глаза отметили высокий рост незнакомца, коротко остриженные волосы выгоревшие добела на летнем солнце, проклёпанную железом кожаную куртку, кожаные же брюки, высокие ботинки со странными застёжками…
И рукоять меча за левым плечом.
Насупив брови, мужичок сурово произнёс:
- Кто таков будешь?
Шилак‘х сказал. Честно, без утайки.
Мужичок некоторое время беззвучно шевелил губами, соображая. Алчный огонёк, загоревшийся было в его глазах при виде коня и мула, исчез. Ещё бы, пристукнуть богатого и недалёкого поезжанина – одно дело, а связаться по своей воле с самым настоящим, урождённым оборотнем – совершенно другое.
- Обёртышей на постой брать не велено, – наконец бурчит мужичок, слегка опуская лук, не ослабляя, однако, тетивы.
- Кем не велено? – Холодно поинтересовался зверски уставший оборотень, которого уже начинает злить близость недосягаемого очага.
- А кнесом. Опять же, – он снова пошевелил губами, – луна сытая.
Шилак‘х, которого его ужимки успели довести до холодной, почти боевой ярости, спрыгнул с седла едва ли не в пасти беснующихся овчарок. Рыкнул на них чуть слышно на Старшем Наречии, и псы замолкли. Но не ушли. Сели, прижав уши, по обе стороны от хозяина, грозно сверкая очами в опускавшихся сумерках.
- Не волнуйся, хозяин, – спокойно произнёс оборотень. – Я вер.
В качестве доказательства он нарочито медленно изменил кисть правой руки. Мужичок сначала, словно завороженный, наблюдал за превращением, затем, спохватившись, заглянул оборотню в глаза. К его немалому удивлению, зрачки в них остались круглыми, человеческими, не удлинившись и не умножившись в числе. Улыбнувшись, Шилак‘х показал растерявшемуся мужичку два ряда великолепных жемчужно-белых резцов и клыков. Тоже вполне человечьих на вид.
Бросив ещё один взгляд на когтистую звериную лапу, снова неведомо как ставшей загорелой обветренной кистью, мужичок согласился:
- Да, ты – вер. – И отпустил тетиву.
Овчарки, учуяв спокойствие хозяина, угомонились. Им не хотелось драться со странно пахнущим двуногим существом, знающим Старшее Наречие. Не потому, что они что-то знали, а потому, что так говорила им собачья интуиция. Странный двуногий очень опасен, но не для их хозяина. Этого оказалось достаточно для того, чтобы овчарки потеряли к гостю интерес и спокойно затрусили к дому.
- Не сердись на меня, вер, – говорил мужичок, провожая в дом незваного, но не враждебного гостя, – зверья тута нынче всякого полно.
Шилак‘х молчал, прекрасно понимая, какое "зверьё” он имеет в виду. То самое, что при свете Солнца чинно шествует о двух ногах, а при свете полной луны норовит упасть на все четыре.
- Вчерась эти твари опять двух овец задрали, – продолжал то ли извиняться то ли жаловаться хозяин, – обнаглели вконец, уж и собак не боятся…
- А раньше боялись?
- Было время – боялись, – вздохнул мужичок.
Шилак‘х начал подозревать, что, решившись впустить вера в дом, этот человек просто-напросто выбрал меньшее из двух зол.
- Когда Шограй… это дед моей жены, – пояснил мужичок, – ещё жив был, эти твари и носа в долину не казали. Боялись старика пуще собак. Слово он знал, что ли…
Услышав имя умершего, оборотень насторожился: оно прозвучало почти по-верски. Хотя в последнее время чистокровок стало меньше, верам всё чаще приходится скрещиваться с людьми. А полукровки перенимают у родителей не только гены, но и знания. Скорее всего, старец – обычная помесь, которого неведомый предок обучил Старшему Наречию. Впрочем, он вполне мог быть и настоящим вером, незнамо как очутившимся в этих краях. И тогда это вполне мог быть тот самый Шо‘гра, легендарный Потерявшийся Мудрец… невероятно! Это кажется слишком невероятным, чтобы быть правдой – однако Шилак‘х в своих странствиях привык учитывать все возможности. Почуяв волнение странного двуногого, овчарки глухо заворчали.
- Летось Шограй помер, – продолжал мужичок, прикрикнув на собак. – С тех пор эти твари так и кружат по долине. А воют так, что ребёнку спать не дают.
- А когда родился ребёнок? – Спросил Шилак‘х, заводя животных в сумрак того самого "нечто”, что при ближайшем рассмотрении оказалось овином. Недостаток освещения не помешал веру как следует разглядеть постройку. Слепленная кое-как, она не могла простоять долго: ветер, врывающийся внутрь сквозь щели в палец шириной, прогонит отсюда любого овинника. Почуяв чужака, овцы сбиваются в кучу, испуганно блея.
- Во-во, – хмыкнул мужичок, возжигая лучину, – гадалка тоже это спрашивала. Когда, дескать, дитё родилось, да сколько дён опосля дедовой смерти прошло. Так я не звездочёт какой-нибудь, чтоб дни различать, а уж считать их… тьфу!
- Считаешь же ты своих овец, – возразил вер.
- Так то овцы, – резонно заметил мужичок, снимая поклажу со смирно стоящего мула. Жеребец заявившегося чёрт знает откуда оборотня не желал подпускать к себе никого, кроме хозяина. – Я ей столько сыру принёс, а она… такой поклёп на деда жены возвела, что старый, небось, в гробу перевернулся! Одно слово – колдóвка.
- Она ещё спрашивала о ребёнке?
- Угу, – буркнул хозяин. – Когда родился, как его мать прозывает… как будто не знает, что грех это! Спрашивать о новорожденном! Ему ещё зиму пережить надо!
"Ох уж мне эти суеверия…”, – подумал Шилак‘х. – "Если в младенце есть хотя бы капля н а ш е й крови, зиму он переживёт… если л а к и не загрызут”.
Позаботившись о жеребце и о муле незваного гостя, они вошли в дом мужичка, оказавшегося на редкость гостеприимным хозяином. Жил он с женой не в башне, как сначала подумал оборотень (та уже давно грозила развалиться), а в построенном рядом доме, не видном от въезда в долину. Впрочем, слово "дом” – слишком громкое название для выстроенной прямо на земле саманной хибары из одной комнаты. В сложенном из мелких валунов очаге весело горел огонь.
- Мне кажется, я могу решить вашу проблему, – сказал вер, входя в горницу вслед за мужичком. Нюх его не обманул: в котле, подвешенном над огнём на железных крюках, булькало сдобренное свежим мясом варево, на которое косился из-за трубы молоденький домовой. Шилак‘х сразу вспомнил о задранных накануне овцах.
Женщина, перестав качать подвешенную к потолку люльку, накрыла ребёнка полотном и шагнула навстречу. Оборотень измерил её внимательным взглядом, тщетно ища приметы, которые позволяли верам узнавать друг друга. Маленького роста, округлая, закутанная чуть ли не до бровей в тёмный выцветший балахон, с живыми чёрными глазами женщина, на первый взгляд, ничем не отличалась от людей.
"Что ж, её счастье”, – подумал Шилак‘х, отлично знающий, как сильно люди могут ненавидеть тех, кто хоть немного непохож на них.
- Здоровья вам, хозяйка, – добавил он вслух, имея в виду и её, и ребёнка.
- И тебе поздорову, добрый человек, – поклонилась та в ответ.
- Он не человек, он вер, – поправил её муж, закрывая за гостем дверь. – И будет у нас ночевать.
- Здоровье никому не мешает, – невозмутимо отозвалась женщина, помешивая булькающее в котле варево большой деревянной ложкой. – Плохое ты выбрал время для странствий, вер. Зима на носу.
- Судьба, – сухо произнёс оборотень, вовсе не горя желанием объяснять свои поступки двум случайным людям. Хозяева это поняли.
- Сюда, в горы, зима приходит рано, – сказал мужичок. – Выпадет снег, закроет перевалы – и странствиям конец.
- Верная смерть ходить по горам зимой, – кивнула жена. – И никто не может предсказать, когда она начнётся.
- Даже та гадалка?
- Обманщица она, а не гадалка! – Фыркнула женщина, отливая из котла предназначенную гостю долю варева. – Ей бы только кусок хлеба из чужой глотки выманить! Соврёт и недорого возьмёт!
Мужичок удручённо вздохнул. Похоже, что как раз с него гадалка взяла дорого.
- Она сказала, что этим тварям нужна плоть и кровь моего сына, – продолжала рассказывать хозяйка, собирая на стол. – Что мы сможем спастись, если отдадим этой нечисти нашего первенца! Что такова воля богов!
Мужичок снова вздохнул. По хибаре пронёсся лёгкий ветерок.
- Редкий способ избавления от волколаков, – заметил Шилак‘х, снимая и вешая у входа перевязь с мечом и двумя кинжалами.
- А какие способы ты знаешь? – встрял мужичок, явно робеющий перед женой.
- Сам я освоил всего один, – ухмыльнулся вер, бросив многозначительный взгляд на перевязь с оружием. – Зато он помогает наверняка.
- В этих горах много оборотней. Ты надеешься убить всех? – Удивилась женщина. Лепёшка, которую она собиралась разорвать, осталась нетронутой в её руках.
- Или почти всех, – уточнил Шилак‘х, стараясь не слишком обнадёживать хозяев. Он был довольно опытен в истреблении всякой нечисти (как правило – творений разных доморощенных чародейников), и потому избегал давать какие-либо гарантии. Как говорил один его хороший знакомец, ныне покойный: "в нашем деле никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь”. Стоит добавить, что знакомец при жизни был могильщиком.
- Что ж, – произнесла женщина, решившаяся, наконец разделить хлеб. – Мы рады видеть тебя в своём доме, вер. Отужинаешь с нами?
- Благодарствую, хозяюшка, – отвесил поклон оборотень.
Ужин прошёл спокойно, хотя компания у стола собралась странная. Хозяева то и дело косились на вера, невозмутимо кушающего щедро сдобренную мясом похлёбку. Кости он, как и люди, отправлял овчаркам под стол. Собаки шумно возились, радуясь необычной для поздней осени щедрости хозяев. Насытившись, все, как водится, отправились на боковую. Хозяева легли в углу, рядом с подвешенной к потолку люлькой, а оборотень постелил себе на лавке у входа.
Некоторое время он лежал без сна, вытянувшись во весь свой немаленький рост. Мышцы ныли от накопившейся усталости, перед глазами плавали разноцветные пятна, но запах страха, пропитавший убогое жильё, мешал Шилак‘ху расслабиться и заснуть. Не спали и собаки. Одна, как он слышал, возилась в овине, то ли составляя компанию овцам, жеребцу и мулу, то ли охраняя животных от всяких непрошеных гостей. Вторая лежала под колыбелью, время от времени бросая настороженные взгляды в его сторону. Свет полной луны, пробиваясь сквозь затянутые овечьими кишками оконца, чертил на полу серебристые квадратики.
Далёкий вой, который Шилак‘х поначалу принял за волчий, заставил поднять голову дремлющую в хижине овчарку. Спустя несколько секунд вой повторился и на сей раз в нём не было ничего волчьего. Эти жуткие звуки явно вырывались из горла, переставшего быть т о л ь к о человеческим.
Лёгкую дремоту как рукой сняло. Оборотень сел и потянулся. Кожушок, которым он накрывался, соскользнул на пол и лунный свет посеребрил мускулистый, почти лишённый растительности торс. Чуть слышно чертыхнувшись, он подтянул к себе ногой обувь и одежду, брошенные неподалёку. Тщательно оделся, игнорируя внимательный собачий взгляд. Перевязь с клинками вер застегнул уже на улице.
Лак снова завыл, уже ближе, метрах в ста от башни. "Совсем оборзел, – покачал головой Шилак‘х, – охотников на него нет”. Он сделал несколько движений, разогревая успевшие застояться мышцы, и резко взбежал вверх по скале. Овчарка озадаченным взглядом проводила мелькнувший из двора силуэт.
Растворяясь в тенях, оборотень легко и стремительно, словно призрак, преодолел расстояние, отделявшее дом от волколака. Осмотрелся. Спустился, стараясь не наступать на длинный язык мелких камней, сползающий между валунов. Одно неверное движение – и все они устремятся вниз с жутким нарастающим грохотом.
Лак завыл снова – надрывно, с подвывами. Вер сконцентрировался и подобрался поближе, бесшумно перебравшись на схваченную лёгким морозцем траву. Затаившись за скатившимся в долину обломком скалы, он вновь окинул взглядом окрестности, чтобы убедится – тварь припёрлась сюда одна. И только после этого сосредоточился на источнике звука, облюбовавшем соседний валун.
Густо обросший шерстью и почти сохранивший человеческое строение скелета недооборотень сидел на залитым лунным светом камне и выл, подражая волчьей позе и голосу. Что, учитывая незаконченность трансформации, выглядело жутковато. Почуяв на себе взгляд постороннего, он замолчал и обернулся в сторону Шилак‘ха, уставившись на него ярко-жёлтыми, светящимися в темноте глазами.
Оборотень вышел из-за укрытия и приподнял верхнюю губу, под которой блеснули вытянутые, уже не человеческие клыки и проворчал пару фраз на Старшем Наречии, предлагая назвать себя взрослому и убраться подобру поздорову. Лак сделал вид, что не понял ни слова из сказанного и почесал ухо лишённой шерсти человечьей ступнёй с огромными, уже волчьими когтями.
Шилак‘ха передёрнуло. Чесаться при н ё м! Да за такое оскорбление наказывают даже щенков! Однако он имел дело с недооборотнем, а больным на голову, как известно, положена скидка. И вер повторил только что сказанное на Младшем Наречии, причём на самом простом его варианте, так сказать, для "особо одурённых”.
На этот раз псих даже не пошевелился. Никакой реакции. Словно лак не имел возможности отличать разумную речь от, скажем, журчания ручейка. Оборотень похолодел. Да у кого же это хватает зазнайства творить существ, которые даже на простейшем диалекте двух слов связать не могут?! Из его горла вырвалось рычание, которое можно было перевести как ругательство (если, конечно, у него возникло бы желание переводить). Т а к у ю речь недооборотень понял очень даже хорошо. И прыгнул на посмевшего оскорбить его нахала.
Будь на месте этого жалкого недоделка настоящий вер, Шилак‘х бы несдобровал. Но на камне сидело существо, которому всего лишь внушили, что оно – большой и сильный зверь. Прыжок ушёл в пустоту. Поняв, что промазал, недооборотень неловко затормозил, развернулся и заёрзал ногами, как толстая домашняя кошка перед прыжком. Увидев это, оборотень расхохотался.
Смех вогнал волколака в ярость. Обнажив клыки, и окончательно потеряв способность соображать, он помчался на врага во весь опор. Но смерть не входила в ближайшие планы Шилак‘ха. Посеребрённые – как раз для таких случаев – корды вылетели из ножен и оплели замысловато сплетённым движением подбрюшье твари. Поняв, что опять промазал, недооборотень собрался развернуться и снова прыгнуть на необычайно ловкого и быстрого противника, но вместо этого повалился на пожухлую траву и заскрёб когтями землю. В его животе зияла приличных размеров дыра, сквозь которую выпирали парúвшие на холодке внутренности. Перед смертью лак громко захрипел, переживая обратную трансформацию.
Прислушавшись, Шилак‘х различил искажённые людские слова:
- …мерть… истой… рови…
"Смерть чистой крови”, – понял оборотень. Что ж, под такое определение подходил и он, и его гостеприимный хозяин. А с теми, кто может представлять угрозу для доверившихся ему или для него лично, Шилак‘ха давно приучили не церемонится.
Очистив клинки кордов о землю, вер извлёк из ножен меч. Долы сверкнули серебряными молниями, когда он одним ударом отсёк недооборотню голову. Подняв жутковатый трофей за длинные волосы, оборотень всмотрелся в молодое, искажённое мукой предсмертного превращения лицо. Существовала вероятность того, что хозяева знали убитого волколака. И он прихватил голову с собой.
Подойдя к дому, он заметил лежащую на пороге собаку и сидящего рядом заспанного мужичка. Похоже, того тоже разбудил вой и он, не найдя гостя в хибаре, решил подождать его снаружи.
- Ты знаешь его? – Спросил Шилак‘х, показывая хозяину кровавый трофей.
- Не ведаю, – выдавил из себя оторопевший мужичок. – Света мало.
Оборотень сочувствующе хмыкнул – для него любая, даже самая тёмная ночь была светла – и повесил голову за космы на крючок рядом с дверью:
- Утром рассмотришь.
- Ты убил его? В одиночку? – Удивился хозяин.
В ответ вер только пожал плечами – дескать, разве может быть иначе? – и, раздевшись, отправился на лавку, досыпать. В этот раз он заснул мгновенно и без сновидений.
Утром, доедая разогретые любезной хозяйкой остатки вчерашней похлёбки, Шилак‘х спросил, видела ли она голову.
- Конечно видела, господин, – невозмутимо сказала женщина. – Человек, с которого ты её снял нынче ночью, сын сельского старосты.
- Так здесь недалеко есть село? – Удивился оборотень.
- Если бы ты не свернул в нашу долину, а проехал немного дальше по дороге, ты бы смог заночевать там… – хозяйка замолчала.
"В гораздо более приличной обстановке”, – закончил он про себя. Шилак‘х не стал разочаровывать милую женщину рассказом о том, как его обычно принимали в человеческих поселениях. Ведь он, в отличие от лаков, в с е г д а предупреждал жителей о своём происхождении. И, в лучшем случае, получал от ворот поворот. Эта неприязнь ко лжи в любом её виде была жалким остатком его врождённой наивности.
- И там, конечно же, есть гадалка, шаманка, ведьма или какой-нибудь другой шарлатан, дурачащий простаков?
- Я не поняла твои длинные слова, господин, но гадалка там есть.
- Та самая, которой твой муж относил сыр?
Женщина утвердительно кивнула.
Оборотень попытался вытащить языком застрявшую меж зубов жилку:
- Скажи, что ты знаешь о своём деде?
Чёрные глаза уставились в грязный передник:
- Почти ничего, господин.
- Странно, – настаивал вер. – Он что же – не ходил, не говорил?
Женщина залилась краской:
- Я знаю, что должна сказать тебе, господин… но не могу.
Шилак‘х внимательно взглянул на хозяйку:
- Что, такая страшная тайна? Он пил кровь? Летал верхом на ваших овцах? Превращался в дракона?
- Нет…
- Тогда что?
- Шо‘гра был мне не только дедом … отцом тоже, – едва слышно произнесла женщина.
Шилак‘х чертыхнулся. Конечно, до него доходили слухи о том, что перед тем, как выжить из ума и начать шататься по свету, Учитель лелеял всякие проекты по улучшению породы. Но чтобы он принялся воплощать их т а к …
- А твой ребёнок? – Сухо спросил оборотень. – Кто е г о отец?
Молчание женщины можно было истолковать только одним манером. Шилак‘х чертыхнулся ещё раз:
- Смерть Шо‘гра была насильственной?
Вспомнив, что эти люди не знают таких длинных слов, он уточнил:
- Он был убит?
- Ну что ты, господин, – едва не задохнулась от возмущения хозяйка, – как я могла поднять руку на своего отца?
- А твой муж?
Женщина отчаянно помотала головой.
Некоторое время вер сомневался в этом. То, чем занимался старый муд… гм, мудрец, с её предками по женской линии, считалось преступлением даже среди людей. Несложно было вообразить себе праведный гнев, охвативший коренастого мужичка, заставшего "деда” жены в их супружеской постели… гм, исполняющего супружеские обязанности. Только вот мужичок не тянул на человека, способного на хладнокровное убийство. Приложить немедля гада топором, желательно насмерть – это вполне в его стиле, но обдумывать планы мщения, глядя на беременную от "деда” жену... Не до такой степени цивилизованно это место.
- Значит, старик умер сам… Сколько дней спустя родился ребёнок?
Хозяйка, считая про себя, принялась загибать пальцы. Оборотень не мешал ей – для человека, всю жизнь проведшего среди овец, психов и недалёких умом, женщина оказалась на удивление сообразительной.
- Через сорок, – наконец сказала она.
- Уверена?
Черноглазка кивнула головой.
"Н-да, – подумал Шилак‘х, теребя висящий на шее анк, – угораздило же меня вляпаться”. Все веры знали легенду, в которой их Первый Император – та ещё была сволочь – сумел достичь личного бессмертия. Сначала он сожительствовал с собственной дочерью, затем – с внучкой, и, наконец, с правнучкой. Император не дожил сорока дней до рождения ребёнка мужского пола. А когда это создание появилось на свет, оказалось, что в слабом, уродливом тельце живёт душа покойного. Разумеется, тут же была придумана красивая теория о том, что в результате такого противного природе сожительства в правнуке Императора сконцентрировалась некая часть его сущности, которая и притянула отлетевшую душу покойника. Но оба Императора жили давно; эта часть истории веров успела превратиться в страшную легенду, которую щенки рассказывали друг другу на дневных лёжках. Только извращенец или возжелавший бессмертия псих мог попытаться воплотить эту теорию на практике.
Встав с лавки, оборотень перепоясался мечом, застегнул на предплечьях хитроумно устроенные ножны – покоящиеся там корды выскальзывали в ладони, едва он сгибал запястья особым образом – и тщательно застегнул проклёпанную железом кожаную куртку. Женщина, пытавшаяся почистить её рано утром, знала, что четырёхгранные заклёпки намертво скрепляют воловью кожу куртки с проложенными изнутри полосками гибкого металла. Вер явно дорожил своей шкурой, не больно-то полагаясь на данную от природы живучесть.
- Куда ты, господин?
- Съезжу в село, – бросил оборотень с порога. – Посмотрю, понюхаю…
Насчёт "понюхаю” он не шутил. Ни капельки.
Шилак‘х не любил людей, этих резко пахнущих потом – и хорошо ещё, если только им – приматов. Максимум, на что он был способен – терпеть их присутствие. И то не очень долго. Но в обстоятельствах, в которые он, в конце концов, сам себя загнал, терпения требовалось ой как много. Седлая жеребца, оборотень молил Создателя Всего Сущего о даровании ему целого океана терпения – если это не исчерпает Его личные запасы, естественно.
Человеческое поселение и в самом деле оказалось недалеко. Стоило только выехать по едва видимой тропке на чуть более заметную и протащиться по ней шагом около часа. Если бы не ветер из долины, дувший ему в лицо накануне вечером, он обязательно пришёл бы в это село. Голодный и усталый. Для того чтобы получить очередной человеческий пинок под свой поджарый верский зад.