В эту долину его явно привела сама Судьба.

Сложенная из валунов ограда вокруг села напоминала скорее исполинскую баррикаду, чем защитную стену. Проём между грядами беспорядочно наваленных камней, очевидно, играл роль ворот. Никакой стражи там, естественно, не было и в помине. Проезжая узким коридором, Шилак‘х вздохнул. Увиденное за оградой удручило его не меньше.

Одноэтажные саманные домики – почти точная копия того, из которого он отправился сюда – лепились вдоль пыльной, избитой ногами тропы, носившей громкое имя "дорога”. В задних дворах возились курицы, блеяли овцы, по улице носились громкоголосые ватаги ребятишек. Одна из них гонялась за кем-то тщедушным и чумазым, другие играли во что-то, напомнившее ему на слух азартную игру. Центром села, естественно, был колодец, вокруг которого всегда был кто-нибудь. Как правило, этот кто-нибудь имел почтенный возраст и длинный язык.

Догнав чумазого, ребятишки принялись его избивать.

Оборотень невозмутимо проехал мимо. С какой стати он должен вмешиваться в чужие распри? Если мелюзга свернёт задохлику шею, то человеческая раса от этого только выиграет. Оказавшись у колодца, он спешился и принялся разматывать верёвку, на конце которой болтался бурдюк для воды. Сидевшая рядом на тёплом камне старая карга, закутанная в чёрное, прошамкала:

- Откудова будешь, мил человек?

Смерив каргу взглядом, вер обнаружил, что старуха смотрит на мир синеватыми бельмами вместо глаз. Только это мешало ей заметить, что "мил человек”, во-первых, вооружён до зубов, а, во-вторых, и не человек вовсе.

- Из-за гор, – холодно ответил он. В конце концов, э т о было правдой.

- Долгонько ж тебе пришлось ехать, чтоб поговорить с Великой Марьям!

Оборотень не удостоил старуху ответом.

- О-о-о! В нашу дыру можно приехать только ради неё, – карга, похоже, вовсе не нуждалась в собеседнике. Возможно, эта самая Марьям платила ей за сидение у колодца в сочетании с охмурением простаков. – Она читает в облаках и управляет ветрами, это самая великая колдунья Подлунной Империи!

Услышав про Подлунную Империю, Шилак‘х насторожился. Жители Мегалиона обычно называли свою империю Поднебесной, намекая на то, что земли её лежат везде, где есть небесная твердь. Можно было пересечь материк из конца в конец, с севера на юг и с востока на запад, а, скопив денег, отправиться дальше, за Великое Море – и за всё это время ни разу не увидеть её границ. Даже западные улусы, кичившиеся своей самостоятельностью, были всего лишь данниками с правителями-марионетками. Когда-то, очень давно, задолго до его рождения, веры называли с в о ю Империю Подлунной. И по той же самой причине, по которой сейчас люди именовали Поднебесной с в о ю.

- Если ты отправишься к ней прямо сейчас, – продолжала старуха, – то избежишь многих неприятностей. Ты сможешь узнать будущее – день за днём, год за годом. Её сила охранит тебя от злого Солнца и от попутного ветра…

Оборотень только поморщился, когда карга произнесла слова, святые для каждого вера, своим поганым человеческим языком. И ничего более. Он даже не испытал соблазна вырвать ей сердце частично изменённой кистью, благо на такое превращение не затрачивалось много сил. Похоже, молитвы о даровании терпения принесли пользу. Кожаный бурдюк плюхнулся об воду где-то далеко внизу, во влажной темноте колодца.

- Ты получишь от неё охранные амулеты необычайной силы, – с воодушевлением пообещала старуха, поняв по долетевшим до неё звукам, что молчаливый путник никуда не денется – по крайней мере, в ближайшее время. – Она прострёт над тобой…

- Матушка Извергиль, может, хватит? – Подошедшая к колодцу девушка прервала излияния старухи. – Неужели ты не видишь, что странник, – тут её взгляд упёрся в меч, – устал с дороги и ему нет никакого дела до Марьям?

Старуха захихикала и, моргнув несколько раз, устремила на вера совершенно нормальные, зрячие глаза:

- Да, теперь и я это вижу. Такому красавчику незачем ходить к Марьям. Ему следует заглянуть к тебе… под юбку! – Рассмеявшись над собственной шуткой, она кое-как поднялась на ноги и заковыляла к лежащему невдалеке валуну. В камне была огромная вмятина, словно специально созданная природой для того, чтобы всякие там старые кáрги опускали в неё своё седалище.

Шилак‘х только покачал головой, в который раз изумившись разнообразию человеческой хитрости и наглости. Щёки девушки покрылись румянцем:

- Теперь она меня опозорит. Раззвонит всем, что я была с тобой, господин. Отец меня убьёт.

- Её слово будет весить больше твоего? – Приподнял бровь оборотень.

Девушка раскраснелась ещё сильнее:

- Матушка Извергиль – уважаемая женщина, а я…

Вер сухо кивнул. Всё как обычно: побеждает не тот, кто честнее, сильнее и говорит правду; побеждает тот, у кого хватает наглости объявить белое – чёрным, Солнце – Луной, а невинное дитя – средоточием Зла. Кстати, о ребёнке.

- Для начала расскажи мне всё, что знаешь о Марьям, – попросил он.

- А потом? – Слабым голосом спросила девушка.

- Потом – видно будет. Начинай.

И дéвица начала с того, что видела или слышала сама, продолжила тем, что рассказали ей достойные доверия подруги, а закончила слухами в изложении матушки Извергиль. Постепенно в сознании оборотня выстроился образ колдуньи – властной, уже немолодой женщины, к чьему мнению прислушивались все, имевшие вес в этой деревушке. Особенно его заинтересовало упоминание о юношах, получавших от Марьям какое-то зелье:

- Так говоришь, они ходят к ней за этим каждую новую луну?

Девушка кивнула.

- А сына старосты среди них ты не замечала?

- Замечала. Марьям его привечает. Как-то раз назвала "своим щеночком”… я в соседней комнате была и услышала. Нечаянно.

"Хорош щеночек”, – хмыкнул про себя оборотень, вспомнив недавнюю стычку.

- А что ты слышала от неё о семействе, живущем тут неподалёку?

- Об обёртышах-то? О них тут все знают, – сказала девушка. – Старик-то, говорят, чуть ли не отец всех обёртышей. Каждую сытую луну там такой вой стоит. Марьям говорит, что извести надо их всех – и старика, и дочку его, и мужа дочкиного. Чтоб у нас тут всё хорошо было, значит.

"Похоже, здесь ничего не знают ни о смерти старика, ни о рождении ребёнка, – подумал вер. – Шо’гра дочь с мужем могли похоронить и в долине, а про ребёнка знает только Марьям. Та самая гадалка, которой принесли слишком много сыру”.

- Ты много знаешь об обёртышах или, как ещё говорят, об оборотнях? – Почему-то спросил он.

- Нет.

- Есть два вида оборотней, – пустился он в объяснения, подчиняясь непонятному внутреннему импульсу. – Первые, чистокровки, таковы от рождения. Они могут перекидываться в любое время дня и ночи, во всё, во что хотят (Шилак‘х не стал уточнять, что для этого всё же нужна тренировка), целиком или частями. Они сохраняют разум в любой личине и обычно избегают людей.

- Почему?

- Они им не нравятся, – отрезал вер. – Вторые получаются из тех, кто рождён человеком. Знахарь или колдун проводят обряд, поят глупца зельем – и получают нечто, похожее на нормального оборотня. Правда, лак может перекидываться только в одно животное (почему-то большинство выбирает волка), только в полнолуние и совершенно себя не контролирует. А если обряд проведён не очень умело, результат бывает ещё хуже.

- Так ты вер? – Спросила девушка после паузы. – Я про них уже слышала, от Марьям. Она говорит, что все веры – паскудные твари. Но не бойся, я тебя не выдам.

- А я и не скрываюсь, – буркнул Шилак‘х.

Девушка вновь залилась румянцем:

- Прости, господин, но что ещё могло завести тебя в нашу глухомань?

- Человеческая глупость, выдаваемая за мудрость, – процедил вер сквозь сжатые от усилий зубы. Он как раз поднимал к поверхности отяжелевший от воды кожаный бурдюк. – А ещё ваша врождённая нетерпимость ко всем, кто от вас отличается. Короче, Судьба.

Вылив содержимое бурдюка в лежащее у колодца каменное корыто, оборотень сбросил его вниз за новой порцией.

- Ты и сам не любишь людей, – услышал он после донёсшегося снизу всплеска. – Может, к нам просто стоит приходить с открытым сердцем и чистой душой?

"Особенно к таким, как матушка Извергиль”, – подумал Шилак’х.

- Приди с добром и в ответ ты тоже получишь добро.

Опорожнив в корыто второй бурдюк, вер заметил:

- Последний человек, от которого я слышал нечто похожее, закончил на кресте. И знаешь, за что его распяли? За государственную измену. Хоть он и не замышлял ничего против Императора, просто пытался убедить людей быть терпимее. Прощать друг друга. И не хвататься чуть что за оружие.

Снова забрасывая бурдюк в каменное чрево колодца, оборотень презрительно сморщился. Чего только люди не напридумают, чтобы оправдать себя, любимых! Вот и вокруг казни в Иерусалиме (который он предпочитал называть по-старому, Троей) за прошедшую сотню лет образовалось столько легенд, что даже нашлись охотники их записывать. На телячьей коже, сажевыми чернилами. Чтоб, значит, на века сохранить. Чисто по-человечески. Пусть мол, хоть из могилы страдалец порадуется.

Т о г д а он как раз был в городе. Но на казнь не пошёл. Кто-то, правда, всё равно отправился поглазеть – в простом возке, сняв багряные шёлковые плащи. От них он всё и узнал. В отвратительных подробностях, о которых сейчас не желал вспоминать.

- Господин… – услышал он сквозь свои мысли голос девушки. – Ты позволишь мне набрать воды?

Вер только сейчас заметил, что его нежданная спасительница от излияний матушки Извергиль не просто хороша собой, а изумительно красива – той особой красотой, которая не ослепляет, но заставляет пристально всматриваться в глаза. Глаза, похожие на два серых омута, непонятно как помещались на лице.

- Конечно, – разрешил он. – Можешь зачерпнуть из бурдюка, который я сейчас достану.

- Лучше не надо, – снова зарделась девушка.

- Это ещё почему?

- Матушка Извергиль наблюдает за нами.

"Ах да, – подумал оборотень, – эта старая карга, уже давно отгулявшая своё и теперь помирающая от зависти”.

- Я смогу поднять бурдюк, – заверила красавица.

В это он поверил. Выросшая в горном селе, девушка была наверняка крепкой и выносливой – иначе она бы не выжила. Машинально он поискал на лице и кистях характерные признаки… ничего. Правда, согласно идиотскому местному обычаю, она почти целиком закутывалась в мешковатую чёрную одежду, которая могла обмануть кого угодно, даже вера. Оставалось только вытащить наполненный бурдюк и вылить его в каменное корыто – для коня. Животное, обрадованное такому изобилию, даже не думало отрываться от воды и кусать неведомую девúцу, стоящую рядом с хозяином. Ревнивая скотина. К тому же Шилак‘х мог оставаться у колодца под благовидным предлогом.

Поймав себя на этой мысли, оборотень разозлился. Ему сейчас надо думать, как избавить его гостеприимных хозяев от надоедливых лаков, а не о прекрасных девичьих глазах! К тому же дело осложнилось – за зельем к Марьям, похоже, ходили почти все молодые парни села. Перебив их, он не решит проблемы, а лишь подольёт масла в огонь. Даже смерть колдуньи ничего не решит: неизвестно, как поведут себя без зелья успевшие привыкнуть к нему парни… Оставались только "мирные переговоры”.

Чёртова политика!

Дождавшись, когда жеребец напьётся, вер взял конягу под уздцы – тот даже фыркнул от такой неожиданной вежливости – и пешком направился к дому гадалки. В том, что крайняя халупа принадлежит именно ей, он не сомневался. Видимое только ему тёмное облачко, висевшее над плоской крышей, ощутимо пованивало Тьмой.

И Хаосом.

Серебряный анк на шёлковом шнурке дёрнулся, реагируя на чуждую металлу магию. Старинный Т-образный крест с большим круглым ушкóм достался в наследство от предшественника – такого же бродячего Истребителя нечисти, как и он сам.

Оборотень чувствовал себя полным идиотом, спокойно направляющимся в тщательно приготовленную для него ловушку. Девушка зачарованно смотрела ему вслед. Серые омуты излучали добро и пожелание быть сильным. Воплощённый в нём Истребитель лишь усмехнулся, готовясь к схватке – ему было неважно, на каком уровне она будет происходить, материальном или духовном. Шилак‘х не стал привязывать жеребца к стойке у ворот: скотина была обучена кое-каким трюкам и не раз выручала своего хозяина. Незачем лишать себя такого козыря.

Оборотень зашёл во двор, не постучав, кожей ощущая лёгкое шевеление золотистых паутинок охранных заклятий, обезвреженных проложенным с изнанки кожаной куртки метеоритным железом. Анк конвульсивно задрожал и замер, притаившись. Цвета исчезли, чёткие контуры предметов размылись, даже земля дрогнула под ногами. Солнце, ярко светившее миру, осталось снаружи. Как и жалкая хибара – тому, кто прошёл сквозь ворота, представал истинный вид этого дома. Истребитель хмыкнул. Знакомые признаки – и не слишком сильная колдунья. С тех пор, как люди стали поклоняться Распятому, магия стала оставлять этот мир. Если и дальше так пойдёт – волшебные твари вымрут сами по себе, оставив его без работы.

- Зачем пришёл? – Осведомилась невысокая чернявая женщина, закутанная в чёрный же мешковатый балахон. – Тут тебе делать нечего!

- Да ну? – Вер приподнял бровь. Баба материализовалась ниоткуда, как и всякий обычный наведённый глюк. Распознать их было проще простого: они не пахли. Не научились ещё колдуны подделывать запахи. А теперь вряд ли научатся. – Марьям позови!

- Зачем? – Упрямо повторила баба.

- Поговорить надо!

- Зачем?

Шилак‘х скрестил руки на груди, давая понять бабе, что не желает с ней разговаривать. Глюк некоторое время подулся на него, а затем растворился в воздухе так же внезапно, как и возник. Вместо призрака во двор вплыла – именно вплыла, иначе не скажешь – полная женщина в сером шёлковом бурнусе:

- О чём ты хотел говорить с Марьям, чужестранец?

Некоторое время оборотень внимательно прислушивался к своим ощущениям, гадая, кто перед ним – живая женщина или ещё один мираж? Пахнущая киндзой и базиликом накидка путала все карты. А раскрываться раньше времени, произнося "раздевающее” заклинание, он не собирался. Заметив нерешительность гостя, толстуха состроила умильную рожу:

- Великая Марьям занята – готовит зелья и мази. Я могу выслушать тебя… и помочь, если дело не слишком сложное.

- Благодарствую, – надменно поклонился вер, – но я не привык решать дела с рабами.

Лицо женщины потемнело от негодования:

- В этом доме нет рабов. Каждый приходит сюда по своей воле.

- И уходит? – Шилак‘х недоверчиво приподнял бровь.

- Е с л и захочет, – насупилась толстушка. Она впервые встречалась с бродягой, который держал себя, как вельможа. Это действовало на нервы. – Воля Великой Марьям движет горами.

Оборотень молча пожевал губами. Он прекрасно помнил, как этот жест раздражал его самого и теперь надеялся вызвать ту же реакцию у толстухи. Это только людям кажется, что чувства не пахнут. Для чуткого верского нюха они словно раскрытые книги: голод, боль, любовь, ненависть – всё имеет свой запах. К тому же научиться врать с помощью языка гораздо проще, чем обучить лжи собственное тело. Тренированный глаз… и нюх всегда способны отличить правду от лжи. Старания вера не пропали даром. Сквозь плотную завесу пряностей явственно проступил запах сдерживаемой злости. Фыркнув, толстуха убралась обратно, в лабиринт из многочисленных клетушек, со всех сторон облепивших добротный, в два поверха, каменный дом.

Немного погодя на высоком крыльце показалась сама Марьям. Из-за чёрного одеяния и хищно вытянутого носа колдунья сильно напоминала каргу. В том, что это она, оборотень не сомневался: немногочисленные волоски на его теле встали дыбом. Такое случалось только в присутствии Чёрных Магов. Любого уровня.

- Ты так настойчиво добивался встречи, охотник на чудовищ, – произнесла Марьям низким, звучным голосом. – Чем можешь порадовать?

- Скорее уж огорчить, – Шилак’х не любил разводить дипломатию с вероятным противником. – Я защищаю… впрочем, ты знаешь, к о г о я защищаю.

- Отца всех чудовищ, – сухо произнесла колдунья, – бесчеловечного выродка…

- Уж тебе-то точно не пристало говорить о человечности, создательница недооборотней, – бесцеремонно прервал её вер.

Лицо Марьям потемнело.

- Наводнила лаками всю долину, – продолжил Шилак’х, внимательно наблюдая за женщиной. – А о людях, живущих здесь, ты подумала? О болезнях, которые они оставят в наследство своим детям? Если, конечно, у них будут дети…

- Ты ведь о них позаботишься, – голос колдуньи звучал слаще мёда. Взгляд её при этом напоминал взгляд кобры, изготовившейся к смертельному укусу – пустой, холодный, пропитанный Тьмой. – Убьёшь их всех, моих щеночков…

"Хотел бы я знать, видала ли она своих щеночков во всей "красе” незавершённого перевоплощения?”, – подумал оборотень. – "Наверняка видела, и не один раз. И всё же снова и снова проводила неполный обряд, превращая здоровых и сильных парней в увечных тварей. Что вынудило тебя поступать т а к ?”

- Зачем тебе столько выродков, ведьма? – Спросил он уже вслух.

- Странный вопрос я слышу от охотника на чудовищ. Или твои наниматели не могут тебе заплатить? Сыр закончился? – Колдунья мерзко захихикала.

- Я могу убить их всех. В с е х, – повторил вер слегка охрипшим от ярости голосом. – И деньги тут ни при чём. Я только хочу знать: зачем?

Вопрос был произнесён в особой манере – и ведьма повиновалась невысказанному приказу прежде, чем осознала его:

- Затем, что эта земля принадлежит мне. И я распоряжаюсь тут всем. И всеми.

Поняв, что сболтнула лишнее, Марьям замолчала. По неестественно белым щекам пробежала тень румянца.

"Неужто смутилась?”, – удивился вер. – "Вот так диво!”

- Значит, ты не оставишь этих людей в покое, – спросил он вслух.

- Я уже объявила им свою волю, – колдунья надменно вздёрнула подбородок. – Отец всех чудовищ должен умереть. Пока он ещё слаб. Потом станет поздно.

- Потом?..

- Мне было видение. Если ребёнок останется жив, прольются реки крови, сыновья восстанут на отцов и твердь небесная пошатнётся! – Марьям воздела руки к небу, словно вещала целой общине, а не одному-единственному веру, с циничной ухмылочкой на загорелом лице.

- Но для родителей он – всего лишь ребёнок, – мягко возразил Шилак´х. – Как можно требовать от них смерти первенца?

- Ты задаёшь глупые вопросы, охотник, – сдвинула брови ведьма. – Мои приказы не обсуждаются, они выполняются. Быстро и молча. Те, кто медлит или сопротивляются – умирают. Жители долины уже приговорены. У тебя же пока есть шанс. Садись на коня, забирай свои вещички и скачи во весь опор куда глаза глядят. Ту девку, что приглянулась тебе у колодца, я тоже разрешаю забрать.

"Тяжёлый случай, запущенный”, – решил про себя оборотень. – "Мирным решением проблемы тут даже и не пахнет”.

- Если ты завтра утром всё ещё будешь в долине, – продолжила Марьям, – не обессудь. Ты умрёшь, как и другие ослушники. В муках.

Шилак´х не удостоил колдунью ответом. Вышел за ворота, постоял пару вздохов, зажмурившись от хлынувшего на него солнечного света. Затем вскочил на коня и, как ни в чём не бывало, отправился туда, откуда приехал. Девушки с серыми омутами глаз у колодца уже не было, зато никуда не делась старуха Извергиль. Завидев "добра молодца”, она паскудно ухмыльнулась, выставив на свет единственный сохранившийся зуб. Жёлтый и источенный, он выглядел так, словно старая карга всю жизнь напитывала его ядом.

Оборотень не обратил на неё никакого внимания.