2280 год от Рождества Христова. Пустыня Мохаве.

Ночь накрыла Пустошь, будто непроницаемая скатерть. Вытяни руку перед собой, и то не увидишь. Но где бы и кем бы ты ни был, ты всегда увидишь Его, огромного короля в каменной мантии, окаймлённой мерцающими неоновыми вывесками. Гнездо разврата и порока, Единственный Уцелевший Город, столица Мохаве, центр Пустоши – как его ни назови, Вегас останется самим собой. Вот только масть этого Короля в последнее время под вопросом.
На растрескавшемся асфальте плясали сдуваемые ледяным ветром упаковки от чипсов и пакетики из-под растворимого кофе. И почти невозможно было заметить, что по трассе в это время бесшумно двигались две фигуры...
– Красивый, зараза. – Заворожено произнёс первый, кивнув в сторону переливающихся огней Нью-Вегаса и от этого чуть не уронив шляпу с ровными полями, в которой знающий человек угадал бы подражание Клинту Иствуду. Из-за не слишком высокого роста в массивной броне рейнджера-пограничника он казался гномом из произведений Джона Роналда Руэла Толкина, да и вода в специальном рюкзаке хлюпала, будто пиво в бочонке, что и вовсе создавало интересные ассоциации. Впрочем, напоминанием, что перед нами всё-таки рейнджер, служило надетое поверх брони чёрное пончо крупной вязки, намекающее, что его владелец недавно бывал в Бахе.
– Ага, вид просто отличный. Скорее бы увольнение! – Поддержал второй, повыше первого, в шлеме с респиратором и прибором ночного видения. Он нёс на плече полный мешок и выглядел более нетипично благодаря тому, что вместо сплошного бронежилета полиции Лос-Анджелеса носил тактический, с разгрузкой и карманами для обойм. Также у его плаща были обрезаны рукава, благодаря чему было видно, что под бронёй у него серый свитер из шерсти койота. Наконец, в резиновые болотные сапоги были заправлены штаны из шкуры огненного гекко, что раскрывало в нём либо заядлого приключенца, либо таксидермиста.
– Небось в Гоморру? Про тебя там всякое рассказывают!
– Это что там про меня рассказывают? – Поинтересовался таксидермист. Простите, приключенец. – А ну рассказывай, Кейн!
– Да так, пустяки. – Махнул рукой тот, но тут же ехидно добавил. – Одна девочка говорит, что тебя сводит с ума волчий вой! Кстати, её зовут Стейси, и ей очень не нравится, когда ты называешь её Волчонком!
Глаза рейнджера, видимые сквозь линзы шлема, налились кровью:
– Я этого Волчонка на мех пущу.
Повисла пауза. Как вдруг «приключенец» выпалил:
– Зато я выше, ха-га-га-га!
– У-у-у-у-у-у! – Тихонько взвыл Кейн.
– Так, хватит. – Выставил ладонь вперёд напарник. – Ещё перессоримся.
Хозяин шляпы Клинта Иствуда кивнул:
– Это от напряжения. Как-то неправильно выходит: патрулируем много, отдыхаем мало.
– Рейнджеры, в конце концов. Чёрт, ненавижу ночные патрулирования! Того и гляди, какой-нибудь...
Внезапно рейнджер в шлеме молниеносно выхватил из чехла на спине дробовик. В ночной тиши прогремел выстрел пулевым патроном – целящийся из охотничьего ружья рейдер совершил кульбит через себя, смачно обрызгав стоявших рядом подельников кровью. Длинная громкая очередь из винтовки – и трое оставшихся рухнули рядом с первым.
– Ещё три. – Повесив на плечо увесистую, но настолько же мощную M1918 BAR, рейнджер в шляпе достал нож и выцарапал на правой наручи три полоски. – Хитрый жук! Думал, не заметим.
Стрелок из дробовика снял с головы шлем с надписью «Айдахо» и добавил одну насечку:
– Ещё один, итого... 121-ый. – Обыденно сказал он.
– У меня 52, грёбанный мясник. – С нескрываемой досадой ответил первый.
– Я просто хорошо выполняю свою работу, Кейн.
Взяв шлем подмышку, Айдахо почесал короткую светлую щетину на щеках и похлопал ладонью по бронежилету, пытаясь в кромешной темноте найти на ощупь флягу, после чего, обнаружив её, с негромким щелчком открыл и сделал пару глотков.
– Пьёшь на посту? – Неодобрительно спросил напарник.
– Это «Сарсапарилла», безалкогольная. – Оправдался рейнджер и снова начал бесшумно щупать карманы, выискивая, куда бы спрятать фляжку.
– Ну да, ну да. – Недоверчиво кивнул Кейн. – Не знаешь, когда Вэгрант вернётся?
Айдахо пожал плечами, всё-таки надел шлем и активировал прибор ночного видения, чтобы не сунуть флягу мимо кармана:
– Да вроде уже должен был. Надеюсь, нашёл всех. Сколько их там прячется, – Айдахо начал пересчитывать по пальцам: – Индеец, Альварес, Джойс, 24-ый, Хопкинс...
– О, Хопкинс. Вот бы хоть раз его увидеть, убедиться, что умом не тронулся. Всё-таки...
Громко рыгнув после выпитого корневого пива, Айдахо произнёс с мексиканским акцентом:
– Не сти, амиго, всё пудет карашо.
– Тебе лишь бы поржать, а я-то ведь думал, что Стивен совсем по фазе сдвинулся.
– Почему это?
– Айдахо, он похоронил двоих детей и жену! Чтоб я сдох такое пережить, лучше вообще не жениться.
– Да ладно, он вроде нормально...
– Так я и говорю, вдруг он двинулся, впал в апатию и... застрелился?
– А по-моему, он просто чёрствый, и мне это нравится. Умерла жена – и что? Зачем рыдать, если она всё равно не встанет? Надо извлечь из ситуации максимум...
– Выгоды?
– Жизненного опыта, придурок.
– Эх, ну какого чёрта так далеко селиться? – Раздражённо развёл руками Кейн.
– Да! То ли дело Айдахо... – Мечтательно протянул рейнджер.
– Айдахо? Да оно же ещё дальше! Это кроме того, что весь штат, как помойка! – Даже сквозь лицевую повязку было видно, что Кейн неодобрительно скривился.
– Но-но-но, эта помойка сделала меня воином. – Заявил напарник.
– Да знаю, у тебя же половина зубов железная. – С иронией отметил рейнджер.
Айдахо оскалился, блеснув зубами в лунном свете:
– Один зубодёр на весь штат, это тебе не НКР-овские дантисты! Вот почему вы в вашем Дэйглоу такие неженки.
– Ах, неженки? – Весело переспросил Кейн, сделав вид, что угрожающе закатывает рукава. Он действительно был уроженцем Сан-Диего, или Дэйглоу, ныне являющегося процветающим городом в составе республики.
– Я стал мужиком в 11 лет! – Гордо заявил Айдахо.
Сдвинув шляпу на затылок, чтобы Айдахо получше видел его глаза, Кейн изобразил свой самый недоверчивый взгляд.
– Да, в 11 я прикончил первого рейдера. – Кивнул рейнджер. – DKS-501, армейская. До сих пор помню отдачу...
Глаза Кейна округлились ещё больше:
– Хрена себе, я-то думал, ты свою первую женщину в 11 оприходовал...
– В 13. – Поправил Айдахо и мечтательно добавил: – Старшая сестра, но я рос быстрее ровесников!

* * *

Крупные стебли кукурузы развевались на ветру, покачивая поражёнными грибком плодами и сонливо шурша асимметричными листьями.
Между ними то и дело пролетал очередной обитатель Пустоши – самый обыкновенный жук, с хрустящими крылышками, если хорошенько поджарить. Сейчас, ночью, он мог свободно резвиться, нарезая круги между свисающими плодами кукурузы, и радоваться очередному прожитому дню, не попав ни в зубы игуаны, ни на костёр к охотникам. Радоваться, если таким примитивным созданиям вообще свойственны эмоции. То ли дело человек, он умеет радоваться прожитому дню – всё-таки, жуки друг друга не убивают, в отличие от Царей Природы.
Жук выписывал немыслимые фигуры, будто довоенный ас – жаль, что после войны единственными хозяевами неба стали кошмарные касадоры и стервятники. Впрочем, ходят слухи, что буквально сорок лет назад небо рвал на части гул других птиц. Больших, чёрных, СТАЛЬНЫХ.
Хотя... Да бред всё это. Сказки...

Гас в который раз штудировал при тусклом бежевом свете фонарика липкую записку, приклеенную к винтовке, кратко излагавшую правила её использования. Перед тем, как выставить непутёвого (то бишь, с отсутствием мускулатуры и наличием интеллекта) сына за дверь с приказом не возвращаться без работы или хотя бы невесты, заботливые родители начеркали ему инструкцию с общими понятиями об использовании винтовки. К слову, давно никому не нужной винтовки, потому-то только её вместе с двумя обоймами Густаву и отдали. Вот только вышла маленькая неувязочка: читать-то его так никто толком и не научил. Да и стрелять из этого Гаранда он тоже не особо умел.
Решив вернуться к более полезному, по его мнению, занятию, юный помощник шерифа отложил засаленную бумажку с написанной от руки инструкцией в сторону и в который раз плавно потянул на себя протёртый от ржавчины затвор элегантной винтовки, проверяя, не заедает ли он. Это приносило ему большое успокоение – каждое движение затвора и его одобрительный щелчок добавляли Густаву уверенности в том, что в нужный момент ружьё не заклинит и не подставит хозяина под чей-то праведный гнев, лишив малейшей защиты.

Старенький мотель Корн Вэлли возвышался на целых два этажа. ЦЕЛЫХ два этажа. Мда, конец света действительно научил людей ценить мелочи жизни.
Правда, отель был здесь ещё до войны, а потому ободранные обои, прожжённые окурками ковры, (кстати, прожёгшие их окурки никто так и не убрал), телевизоры с разбитыми экранами и ванны с разбитыми унитазами – это всё, что можно было получить от этого ветхого здания, рисковавшего однажды и вовсе обрушиться. Хотя, плюсы тоже были – пребывание всегда оставалось бесплатным. То бишь, если тебя не выкурят из твоего номера – спи там хоть всю неделю. Остаться «царём горы» было трудно ещё и потому, что все латунные циферки с дверей, замки и дверные ручки давно вырвали и пустили на повсеместно необходимый металлолом, поэтому запереть дверь было довольно проблематично.
Из коридора, озаряемого вспышками работающих из последних сил лампочек, слышалась ругань басовитого охотника с ирландским акцентом, заявившим, что лучше спать на Пустошах и вытряхивать из ушей песок, а из сапог – скорпионов (иногда наоборот), чем ночевать в этой выгребной яме. Что ж, невелика потеря: в Корн Вэлли, как и в любом другом маленьком городе на Пустошах, шла война за постоянное место жительства.
Ирландец, идущий по коридору, продолжал излагать самому себе бесперспективность пребывания в этой гостинице, на секунду запнулся, пропуская идущего на встречу Буни, и продолжил нагружать окружающих тирадами. Старатель же пробирался к номеру с отпечатком цифры 33 с привычной опаской – это же был старый добрый отель в Корн Вэлли. В ближайшую дверь энергично молотил рейдер, выкрикивая проклятия и угрозы освежевать занявшего его номер наглеца. Наглец в ответ прострелил дверь из дробовика, прострелив при этом ещё и рейдера. Следующая дверь – вычурная надпись «Феерический бар и ГРИЛЬ у Генри», нанесённая жирным слоем губной помады. Буни всегда было интересно, зачем вообще нужны эти безделушки, напоминающие патроны для диковинного оружия.
Ещё секунда – и из двери выбегает объятый пламенем рейдер и мчится в сторону туалета в надежде потушиться. Не так-то это и просто, ведь в туалете спят трапперы, привыкшие на ночь расставлять вокруг себя капканы – Корн Вэлли, всё-таки. Караванщики говорят, что такой анархии даже в далёком Дэне не было, когда там заправляли работорговцы. Оно и понятно – они ведь там ЗАПРАВЛЯЛИ, а здесь даже шериф Роуз не считался полноправным мэром, да и не хотел: Корн Вэлли просто удовлетворял его чувство справедливости и желание пострелять по живым мишеням.
На следующей двери была нарисована пентаграмма: эту Буни проскочил шустрее всех остальных, ведь вслед ему послышалось что-то вроде «Эль Дъябло, дай мне свою силу». Наконец, последняя, 33-я, большую часть времени являвшаяся именно его комнатой. Ничуть не изменилась за неделю – пустая, ободранная, вылинявшая, зато с матрасом, который в некоторых комнатах вообще заменялся собственной верхней одеждой, впрочем, с учётом чистоты матраса, положить на него куртку всё же стоило.
Зайдя в номер и захлопнув за собой дверь без замка, Буни обнаружил, что висевшая под потолком годами лампочка всё же лопнула, а значит, спать придётся в сапогах, чтобы, проснувшись утром, не встать босыми ногами прямо в осколки стекла – так и инфекцию недолго подхватить, а врачи в Корн Вэлли только с караванами и приходили. Так и без ног остаться недолго, а уж Сэм с её-то ножками кавалера-инвалида оценила бы вряд ли. Хмыкнув в знак безразличия (всё-таки, в сапогах спать не впервой, однажды кто-то даже ручного скорпиона на этаже потерял), старатель подошёл к висящему на стене куску зеркала (хоть смотреть в разбитое зеркало и считалось плохой приметой) и принялся сбривать ножом щетину, попутно размышляя, где бы вылечиться от красной сыпи, поразившей всю его шею после вылазки в больницу Лафлина.
Буни всегда брился вечером, выполняя требования Саманты, ненавидящей бородатых мужчин,
«С чего бы это, в Легионе-то как раз все гладкомордые...»
Но и самому гладкомордым не становиться, ведь на утро лицо снова уверенно серело.

– Легион? Чёрт, откуда они там взялись?! – С нескрываемой тревогой вопросил Волк.
Старый рейнджер минуту понаблюдал за горизонтом, застывшим в перекрестье оптики, затем ухмыльнулся:
– Там? А Легион здесь. – Хопкинс резко выхватил револьвер и выстрелил рейнджеру НКР в лоб.
Стерев с не дрогнувшего ни одной мышцей лица брызги крови, Хопкинс дунул на дымящийся ствол и по привычке старого солдата укоризненно произнёс к уже поверженному, да ещё и обезглавленному пулей 50-ого калибра врагу:
– Рейнджер НКР, не знающий, кто такой Элвис Пресли. Надо было лучше стараться.
Всё это выглядело вопиюще странным с самого начала. Рейнджер вдали от владений НКР, на границе с Аризоной, никак не замаскировавший свою явную принадлежность к Республике? Отлично, допустим, настоящему рейнджеру не обязательно переодеваться в чужие лохмотья, но если уж не удосужился сменить тренч на что-то менее броское – удосужься уж и на свет не выходить. Вполне мог бы подкараулить где-нибудь за углом. А этот открыто обратился к другому, на этот раз замаскированному рейнджеру, рискуя выдать ещё и его прикрытие? Похоже, за свою жизнь рейнджер не сильно боялся, как и за жизнь Хопкинса. Плюс эти уговоры и трёп про патриотизм. Да какой к чёрту патриотизм? Рейнджер при исполнении может банально приказать следовать за ним, и звание значения не имеет – не пехота, всё-таки. Налицо стереотип и разговор шаблонами – как будто рейнджер был даже слишком настоящим.
А может, Стивен просто был сумасшедшим параноиком.
Повестка была очень даже настоящей, вот только товарищ рейнджер был либо шпионом, либо тот, кто нёс её изначально, вероятно, доживал сейчас последние минуты жизни на кресте. Хотя, зная рейнджеров...
Ха! Стивен знал рейнджеров, правда, немного других, нынче прекративших своё существование. Ещё одна зацепка – вряд ли знающий рейнджер назвал бы патриотом человека, вступившего в НКР по одной единственной причине: это сделали все пустынные рейнджеры.
Уроженец Техаса если и был патриотом, то лишь в последнюю очередь – НКР. О, Техас... Тамошние потомки самых доблестных рейнджеров и самых ярых реднеков почти не снимали арафаток, а во время песчаных бурь и вовсе прятались под землёй: ветер поднимал все радиоактивные частицы и нёс их сумасшедшим смерчем, который никогда не утихал, а лишь двигался, уничтожая посевы, незадачливых путников и даже целые поселения. Неудивительно, что люди уходили оттуда во все концы, вспомнить хотя бы Антона – правителя ныне захваченного квази-римлянами Денвера...
Стивен достал из внутреннего кармана пачку сигарет, которые местные умельцы крутили из местного же табачку, и серебряную зажигалку, ещё довоенную – уж больно форма была правильная, не чета нынешним поделкам из металлолома, взрывающимся в руках при попытке разжечь костёр. Морщинистое лицо озарил огонёк зажигалки, пляшущий на ночном ветру – поджёгши неровную сигарету, Стив затянулся и сокрушённо вздохнул: три года отставки теперь казались тремя днями.

Бессонница – абсолютно нехарактерное для старателей заболевание. В иных вылазках приходится по четыре дня обходиться без сна, держась на противных атомных коктейлях, после чего столько же – высыпаться, однако Буни просто не мог спокойно уснуть с мыслью, что даже ночью подруге нельзя ложиться спать, пока все стаканы не будут хорошенько протёрты.
Он отлично помнил тот день, когда она впервые пришла в этот город. Грязная, голодная, оборванная, вся в синяках и кровоподтёках, и живописно опухшим глазом. Но в ней чувствовалась какая-то внутренняя сила. Когда же внутренней силы не хватило, чтобы защититься от не в меру возбуждённого наёмника, помогла физическая сила Буни, не колоссальная, но достаточная, чтобы справиться с наёмником с нарушенной из-за опьянения координацией движений.
Так они и познакомились, хотя тогда и не уделили этому должного внимания. Она так точно.
Старатель часто видел беглых рабов, да и не беглых – случалось выпивать по кружке просроченного корневого пива с бравыми работорговцами, или довольствоваться кактусовым соком в компании трезвенников из Легиона, попутно слушая мольбы и рыдания рабов из загона поблизости. Один парень в смешной шляпе с перьями даже предлагал ему купить парочку... Буни, может, и не внушал богатырям в юбках доверие, но деньги у него порой всё же водились. Хотя, парням приходились по душе его лирические отступления, посвящённые роли женщины, как матери, и матери, как инкубатора.
Свою мать Буни не особо любил, да и не уважал – если кого и назвать шалавой, то... По сути, он даже не мог установить, кем был его отец – к ней каждый день заходила чуть ли не конная армия ухажёров, да что там, клиентов. А вот мать, похоже, знала, кто же наградил её мелким дармоедом, но Буни рассказывала про него только одно – он тогда не заплатил.
Но старатель был даже рад, что отец отомстил матери за плохое воспитание сына ещё до его рождения.
Так вот, поведение рабов старатель помнил отлично, и Сэм напоминала скорее переодевшегося в лохмотья солдата, при всей внешней хрупкости и неумении обращаться с оружием. По крайней, мере, она была чертовски выносливой, и обладала очень даже высоким болевым порогом, иначе слабую, неспособную к физическому труду и отчаянно кусающуюся даже со связанными руками рабыню просто утопили бы, как котёнка.
С другой стороны, ещё год назад работорговля оставляла Буни почти что равнодушным (ну, зарабатывают люди, как могут, Пустошь всё-таки), а сейчас он просто не решался заговаривать на тему совести с личностями вроде легионеров по одной простой причине: гатлинга в руках не было.
Но всё же, ему не сильно приятно было думать, что пришлось пережить его тщедушной музе. Всё-таки, красота может стать для рабыни даром скорее губительным, учитывая нравы пустошей, а особенно – легионеров.
Хотя, не такая уж она была и красивая. Ну, то бишь, «симпатичная не без своих особенностей» – лицо у Саманты было довольно красивое, но как для её роста ей слишком не хватало веса. Если б не блузка – рёбра бы просвечивали. Да и стрижка у неё была не совсем женская – до пышнокудрых соблазнительниц со срамных картинок в «Кошачьей Лапке» далеко. Но что причёска – глаза Саманты затмевали все её недостатки.
Чёрт, да ведь у всех девушек красивые глаза. Оно, конечно, и девушки всякие бывают, но у симпатичных девушек и глаза красивые, всегда так! Если у симпатичной девушки некрасивые глаза – присмотреться бы, вдруг оно и не девушка.
Во всяком случае, Саманта точно была девушкой. Не то, чтобы кто-то, пардон, проверял – может, мужчин она и не боялась, но какая-то напряжённость, а может, и неприязнь всё же чувствовалась. Пожалуй, ненависть, не будем ходить вокруг да около.
Каждый раз, когда Буни хотел поинтересоваться, почему она очень даже мило и женственно одета, раз не хочет привлекать внимания мужчин, вспоминал, что нашёл/выменял/купил все эти вещи сам. Иначе она так бы и осталась тощим существом с короткой неаккуратной стрижкой, одетым в потемневшие от времени сотканные из лоскутов лохмотья, испачканные тёмными засохшими пятнами крови.
Буни не знал, что только в общении с ним она улыбалась, а потому считал, что делал для Саманты слишком мало, разве что развлекал отягощёнными интеллектуальностью беседами (как ни странно, ей нравилось слушать об умных вещах – видимо, темы остальных мужчин в Корн Вэлли были примитивны даже для необразованной рабыни) в те редкие минуты, когда не блуждал по окрестным руинам. Ну, или достал какую-то яркую тряпку из обрушившегося бутика. Может, оно и к лучшему, что старатель не знал: Сэм ревновала его к окружающим женщинам куда больше, чем он её – к мужчинам.
За тем платком пришлось переть аж до Лафлина, а это, как никак, найти караван в Буллхэд, с ним три дня по территории Легиона – маршрут безопасный (со своими странностями), но не всегда бесплатный. Да и попробуй найди караван, к которому эти полудурки не могли бы придраться: там выпивка, там наркотики, там срамные журнальчики вроде «Кошачей Лапки» (которые зачастую конфисковали. Запрещённые, как же, как же...). А уж если караван ведёт женщина, то и вовсе с ума сходят. Но ведь и это не всё! Обойти Станцию Призраков, возле Буллхэда вывернуться, чтобы не попасться рейдерам-мотоциклистам, на старательство в руинах Лафлина (самых богатых и безопасных, но с конкуренцией) остаётся два дня (которые можно целиком провести в каком-нибудь богатом находками здании), не успел уйти с караваном – жди следующий. И всё ради одного платочка. В этом все женщины: прожужжать все уши, что у подружки какого-то амбала-налётчика платок есть, а у неё, значит, нет, а как платочек появился – никакой благодарности. Может, правда, 8:00 утра не является подходящим временем для подарков, но...
А ведь за этот чёртов платочек пришлось ещё и побороться со свинокрысом, да ещё нефиговым таким свинокрысом. Видела бы эту зверюгу неблагодарная женщина!
Хотя, для старателя это не угроза.
Вот если бы кентавр! Кентаврище!!! КЕНТАВРЮЩИЩЕ!!! От воспоминаний о своей последней встрече с этим существом Буни до сих пор бросало в дрожь. Если что-то в этом мире и можно назвать отвратительным, то в первую очередь кентавра. Кроваво-красные щупальца, свисающие с живота и волочащиеся по земле, три пары диковинных руко-ног и две головы, принадлежащих совершенно разным созданиям. Думать, что когда-то оно было человеком, было банально страшно. Почему-то в легионерские планы по «возрождению Пустоши» не входило истребление кентавров и прочих существ, которых можно только застрелить, и то, пожалуй, из гранатомёта – с легионерскими зубочистками делать нечего.
Особенно учитывая, что их «возрождение» являлось банальным захватом территории – отказ от технологий и медикаментов вряд ли поможет Америке возродится, тем более в виде уже существовавшего и захлебнувшегося собственной моральной деградацией Рима.
То ли дело те славные парни, про которых было написано в той исторической книжонке с половиной вырванных страниц! Красивые, стройные, все голубоглазые блондины, как на подбор, аккуратно подстрижены, причесаны, форма отглажена, пуговицы застёгнуты, правая рука вперёд, хе-хей! Только каски странные, будто кастрюли, и закорючки на рукавах смешные...
Не то, чтобы Буни любил свою страну – вряд ли он даже представлял, какой огромной и богатой и живописной (по сравнению с небольшим захламленным отрезком Колорадо) она является. Просто после экскурсов по старым исследовательским комплексам ему было невдомёк, зачем отказываться от достижений человечества, на которые ушли века, если можно просто протянуть руку, нажать кнопку и использовать их себе на пользу. То же лазерное и плазменное оружие, против которого не устоит ни одна защита, силовая броня, имеющая на это наибольшие шансы? Вообще, из силовой брони, носить которую обывателю было не по силам, Буни подло выковыривал ценные ядерные батареи, пускай квази-римляне и посмеивались над такой, по их мнению, мелочностью. Недоумкам было не понять, сколько за такую вещичку можно выручить у караванов запчастей или у шизиков из того странного Братства или как там. Да в любом городе (это если мы о людях, а не о римлянах) была восстановленная техника, работающая в большинстве случаев именно на таких батареях – какой-никакой, но тоже рынок сбыта.
В конце концов, сколько единиц авиации было изображено в различных военных обозрениях – почему бы не покорить небо перед тем, как взяться за землю?
Правда, все эти вещи он находил либо в нерабочем состоянии, либо на картинках – его путешествия в старые лаборатории были весьма поверхностными из-за старательских легенд о тамошних системах защиты, многие их которых всё же были куда реалистичнее гробика на колёсах. К примеру, поговаривали, что под психиатрической лечебницей «Моррисон Бэнк» возле Форт-Мохаве находится старая лаборатория, которую стережет, КТО БЫ ВЫ ДУМАЛИ? Кто бы вы думали. Да нет, не волшебный кролик. Я тоже был удивлён.
Поговаривали, что стережёт её искусственный разум! Настоящая искусственная личность, агрессивная и территориальная, которой служат несколько рабочих роботов, по её приказу отлавливающих чужаков и уносящих их вглубь комплекса, где Оно проводит свои кошмарные опыты, после которых все пленники возвращаются на поверхность, но уже чокнутыми.
Ну вот, после мыслей о том, что следующий рейд может и вовсе стать последним, уснуть было практически невозможно. За успокоением старатель по привычке поднялся на крышу – посмотреть на небо, оглядеть горизонт. Часов у него не было, но по небу можно было определить, что уже... ну, как минимум, ночь, ведь небо было затянутым уродливыми тучами, чёрным и жутким. На мрачном, озаряемом огнями факелов лагерей Легиона горизонте всё было спокойно, а вот рядом слышалось какое-то щелканье...
Помощник шерифа склонился над испачканной ржавчиной тряпкой, на которой были аккуратно выложены натёртые до блеска детали винтовки, и старательно тёр обыкновенной щёткой ствол, отдирая куски ржавчины.
– Не помешаю? – Ради приличия спросил Буни, сняв в знак приветствия панамку.
– А? Что? Да не. – Опрометчиво разрешил старателю остаться Густав. – Сэр, а вы это, не знаете, чем лучше ржавчину оттирать? – В свою очередь поинтересовался МакТэвиш.
Буни улыбнулся такому уважительному к себе обращению. «Сэр». А ведь ему было всего-то 27 (хотя в умственном развитии он вряд ли пошёл намного дальше Гаса – «воспитание Аризоны»), пусть старатель и ждал каждого следующего дня рождения, как Судного Дня, ведь оно ещё больше приближало его к четвёртому десятку, который предзнаменовал бы конец мальчишеских забав и пошлых шуток, но что хуже всего – обязал бы его создать полноценную семью, а не небольшое бунгало с романтической атмосферой и огромной кроватью... с наличием в ней обнажённой Саманты...
Вернувшись в реальность и поразмыслив не над своими проблемами, а над вопросом собеседника, старатель предложил, пожалуй, лучший вариант:
– Купи себе новую винтовку.
– Ага, блин, купи. – Паренёк демонстративно вывернул пустые карманы. – Когда мне сказали, что это единственный город, где нужен помощник шерифа, никто и словом не обмолвился, что это задница мира, тонущая в бандитизме, да ещё и лишённая любой торговли. – Пожаловался помощник.
Ну, здесь он был не совсем прав – Корн Вэлли просто не имел собственных торговцев.
Старатель сел почти у края крыши и задумчиво посмотрел вдаль:
– Помощник? А выше брать не пробовал? Тут много где вообще шерифов нет. Тот же Гленн, там с законом получше, чем здесь, только шерифа не хватает.
Густав только отмахнулся:
– Гленн, я и слова такого не знаю, до него, небось, чесать ещё дольше, чем сюда. МакТэвиш, кстати. – Гас протянул мужчине руку.
– Буни, не кстати. – Даже не посмотрел на неё старатель.
Помощник шерифа хмыкнул и продолжил тереть деталь, как вдруг вдалеке прогремел выстрел. Действительно прогремел – казалось, у тех, кто находился поближе, могло бы заложить уши. Буни схватил «томпсон» и выглянул на улицу, в полной готовности снести кому-то череп меткой очередью...
Да, этот старатель всегда брал с собой автомат, даже в туалет – мало ли. Ходили слухи, что в выгребных ямах порой селятся каннибалы, утаскивающие своих жертв в минуты наибольшей уязвимости... Бр-р-р-р. Даже подумать страшно.

Босой труп Волка лежал на прохладном песке, пропитавшемся кровью... Босым он был, потому что его ковбойские сапожки теперь красовались на ногах рейнджера. Трофей есть трофей.
Но этот трофей был абсолютно безобидным по сравнению со второй запечатанной повесткой и небольшим листом бумаги, найденными в одном из сапог.
– Это ещё что за хрень?.. – По привычке любого старого солдата, спросил у себя самого Стивен. В общем-то, за три года усиленной маскировки на территории врага он научился вполне неплохо общаться с самим собой. Или помощником Лютером, когда тот прогуливался по городу в одиночестве.
Гекко Лютер не был плохим собеседником. Разве что ты отвлекал его от еды – тогда Лютер мог и нагрубить...
На листе, сложенном вдвое, помимо уймы зачёркнутой информации, были записаны названия «Корн Вэлли» и «Буллхэд». К Буллхэду же вела и вторая повестка, единственная нераспечатанная.
Плюнув на заперты и решив списать всё на непредвиденные обстоятельства, Хопкинс вскрыл повестку...

Три года назад, после битвы на Дамбе Гувера, боевой дух вскочил до небес, рекруты полились в ряды вооружённых сил рекой, а столица с замиранием сердца следила за всеми новостями, поступившими из Мохаве... Уже позже Республика поняла, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, но рейнджеры на то и рейнджеры, чтобы разбираться во всём куда быстрее, чем обыватели. А потому, когда рейнджер Хопкинс принял решение уйти в отставку, никто его не удерживал – резня на дамбе многих разочаровала в затее с Единственным Уцелевшим Городом, а уж Хопкинс рьяным фанатом Новой Калифорнии никогда не являлся.
Стивен не был единственным, ушли многие, и разошлись во все концы, от Юты и Аризоны до Айдахо и банального Сан-Франциско. И судя по событиям, произошедшим сегодняшним днём в городке на самой границе Невады с солнечной Аризоной, Легион решил хорошенько «прибраться на своей планете», вспоминая мудрейшего Антуана де Сент-Экзюпери. Впрочем, откуда легионерам знать про Антуана де Сент-Экзюпери?
Откуда вообще кому-то знать про этого человека в пустыне, где не каждый умеет завязывать шнурки?

А я-то ещё думал, что до войны с этим было хуже. Тогда сказка, написанная, чтобы взрослые черпали мудрость, а дети смеялись, была развлечением для взрослых, но насильно навязанным колодцем мудрости для детей, которые были не в силах что-то из этого колодца почерпнуть.
Хотя нет, сейчас лучше – зачем людям, не умеющим завязывать шнурки, Антуан де Сент-Экзюпери? Пусть лучше никто не знает Антуана де Сент-Экзюпери, чем так издевается над его шедевром.
Уж лучше не пользоваться, чем пользоваться абы как.
У нас случился бы демографический взрыв, если бы люди думали так о презервативах.

А пока Легион продолжал уборку, благо, чёртовы НКР-овские повестки давали о товарищах под прикрытием полное представление. Поймав одного рейнджера, они, похоже, имели описание каждого отставника в Аризоне, и это была совершенно дерьмовая перспектива.
Развернув единственную оставшуюся, кроме его собственной, повестку, Хопкинс удивлённо вскинул брови и прочёл вслух:
– Рейнджер 24, возраст: неизвестен, место рождения: Могильник Ангелов, настоящее имя: неизвестно, срок службы... – Стивен почесал затылок. – Неизвестен?

– Слышал? Херякнуло как, а? Невада!
Гас, стуча зубами от холодного ночного ветра, застегнул последнюю пуговицу клетчатой рубашки, пахнущей брамином, и сильнее натянул на уши соломенную шляпу:
– Да рейдеры, как всегда.
– Издеваешься? У рейдеров хорошо, если какая пятизарядка найдётся, а это было что-то не меньше 308-ого калибра, или даже больше. – Совсем позабыв тревоги, излагал Буни с так любимыми им учительскими интонациями. – По этой части всё больше эти, из Лафлина.
– Что за Лафлин и кто такие «эти»? – Спросил Гас и громко хлопнул себя по шее, пришибив здоровенного москита.
– Город, рядом с речушкой, впадающей в озеро Мохаве. Это чуть ниже залива Лас-Вегас, того, где бухта Коттонвуд. – В ходе своих вылазок Буни часто находил довоенные атласы и карты, большинство из них оставалось за гранью его понимания, но южную Неваду он излазил лично и в её картах был уверен. Заметив недоумённый взгляд фермера, явно неспособного переварить такое количество новых географических объектов, Буни объяснил «более» доступно: – Залив Лас-Вегас – это вверх по реке, в нём есть бухта Коттонвуд, главная точка высадки войск Легиона на западном берегу, так сказать. – Это если верить речам самих качков, коих Буни во время переходов с караванами наслушался на две жизни вперёд. На северо-западе, как они рассказывали, как раз шла какая-то война. – Туда можно добраться по воде от Лафлина, если найти лодку. И бухту. А Лафлин выше по Колорадо. Очень выше, я бы сказал, но ниже залива Лас-Вегас. В Лафлине нехорошие люди живут, байкеры. Раньше были хоть как-то, а сейчас вообще распоясались. Накачаются психо или ещё какой довоенной дрянью, и поехали – грабят всех и вся, порой снимают с людей даже куртки. Не то, чтобы они мне не нравились, они здорово треплют нервы легионерам...
– Ни черта не понял, если честно. – Признался Густав. – А с законом там как? Может, и вправду где шерифом стать?
Старатель прикрыл лицо рукой:
– Просто отлично! Байкеры и наркоторговля, ты вообще слушаешь? – Гас заметно приуныл. – Другое дело Буллхэд. Вот там шериф бы пригодился – в последнее время полный напряг. Раньше им заправляли трапперы и охотники, первые вели экономику, вторые защищали город – Буллхэд, между прочим, единственный город в Аризоне, не прогнувшийся под Цезаря. Ну, не до конца. Или не единственный, а остальные слишком далеко от берега. А теперь они поссорились, и каждый хочет забрать город себе. И никому невдомёк, что трапперы сами город не удержат, и спустя пару дней уже будут висеть на крестах, а охотники будут защищаться ровно до тех пор, пока не закончатся припасы – торговать они не умеют, они и разговаривать, небось, плохо умеют, а уж вести переговоры...
– А что ж им этого никто не объяснит?
Старатель пожал плечами:
– У трапперов пропадают люди, охотники не хотят разбираться, конфликт затягивается. Последний раз, когда я проверял, всё было так.
– А если кто-то другой поможет им разобраться?
Буни промолчал. Конечно же, Гас намекал на себя, и трудно сказать, откуда взялась его мотивация, но с другой стороны...
Некоторое время Буллхэд по чьей-то инициативе был убежищем для беглых рабов, и оставался таковым ещё три года назад, когда Легион бросил попытки взять его силой – не позволяла стена из металлолома с соседней свалки, свора «Койотов», защищающих город по договорённости, и, конечно же, затянувшаяся кампания в Мохаве, где наглецы с Запада буквально заперли квази-римлян на пороге их же территории.
Однако год назад Койоты начали вести себя довольно странно: если раньше они были почти безобидны для простых поселенцев и грабили караваны или работорговцев (понимая, что у них водятся наибольшие суммы денег) лишь на крупных торговых путях, то теперь начали бросаться на всех, обирая путников до нитки, а иногда даже убивая их ради развлечения.
В конце концов, одна половина города отказалась от защиты изменившихся до неузнаваемости и деградировавших до обыкновенных рейдеров «Койотов», ведь вреда от них стало больше, чем пользы. Вторая же продолжала сотрудничество, впрочем, эта половина всегда была известна жёсткими нравами. Легионеров байкеры по-прежнему распугивали и отстреливали, но теперь такая же участь постигала и некоторые караваны, приходящие в Буллхэд – в городе не могли знать, какой караван идёт именно к ним, а потому ограничить нападения взбесившихся «Койотов» было невозможно. Посему на данный момент ситуация в городе была не ахти, а самое необходимое добывали смельчаки, совершавшие ночные вылазки к ближайшим стоянкам караванов. И всё бы ничего, но с недавних пор всё больше парней не возвращалось из вылазок. А уж рабов туда и подавно никто не пускал: лишние рты ещё больше ослабляли Буллхэд-Сити, и без того стоящий на пороге чуть ли не гражданской войны.
Собственно, только изоляция и мешала Буни ещё год назад отвести в Буллхэд его даму сердца. Но теперь, когда появился этот «помощник шерифа»...
– Ну? – С нетерпением спросил МакТэвиш.
– Да не знаю. – Пожал плечами старатель, но то, что в кои-то веки появился человек, заинтересованный в проблеме Буллхэда, его явно затронуло. – Не думаю, что ТЫ что-то сможешь сделать с исчезновением торговцев.
Гас минуту помолчал, о чём-то размышляя.
– Ну, давай подумаем: торговцы выходили группами?
Буни покачал головой:
– Нет, одного сложнее заметить.
– Днём?
– Ночью, говорю же, чтоб не заметили!
Вздохнув, МакТэвиш прикрыл лицо рукой:
– Жаль, мишени на себя не нацепили. Один человек ночью на Пустошах – самоубийца! Чёрт, да мало ли что с ними могло случится? Нужно всего-то послать кого-то вместе со следующим торговцем – трапперы не идиоты, чтобы нарваться на местное зверьё, значит, мы имеем дело с людьми, а уж с людьми разговор будет попроще. По крайней мере, их убивать проще. Ну, представь...
«Хрена себе.»
Ловко парень сообразил, и не скажешь, что фермерский. А ведь Буни раньше как-то и не доходил до этого... Трапперы. Ведь в самом деле, они просто не могли нарваться на местных мутантов. Но тогда ситуация ещё хуже: если таким образом Буллхэд ослабляют легионеры, двум людям там делать нечего.
– Хочешь умереть – делай это один, я только из вылазки вернулся, чтобы опять кого-то вести через весь район. – Перебил его старатель.
– Ну... Я могу заплатить, за услуги проводника, к примеру. – Нехотя протянул помощник шерифа...
Вопрос о работе был для него вопросом жизни и смерти. Плохо подготовленного физически Гаса, которому даже вёдра с кормом для браминов удавалось носить с трудом, просто выставили за дверь, приказав искать работу, где пригодятся не мышцы, а интеллект. В его семье такие, как он, были не в почёте – сообразительный, но субтильный Густав не являлся достойным продолжателем рода МакТэвишей, от которых никогда не требовалось разбираться в тактике или обладать дедукцией.
Чтобы заколоть вилами, не обязательно просчитывать траекторию и угол удара.
– Не сейчас, конечно. Хотя, может быть, если дело выгорит, моя семья, наверное, заплатит, скорее всего. У нас, похоже, одна из самых успешных ферм на этом берегу, наверное. И одна из самых больших семей. У меня шестеро братьев и три сестры.
И тут в памяти старателя всплыло упоминание Саманты о её давней и несбыточной мечте...
– Так. А теперь серьёзно: говоришь, сестра есть? – Спросил Буни.
Помощник шерифа слегка недоумённо покосился на старателя, предчувствуя неладное:
– Да целых три, но... – Похоже, старатель собирался затребовать уж слишком большую награду.
– А не целых? – Пошутил тот, но тут же снова нацепил серьёзную гримасу и ещё более серьёзно поинтересовался: – Платья носят?
– Ага. – Ещё более недоумённо кивнул Гас. Неужто ещё и извращенец?
– А с ЦВЕТОЧКАМИ есть? – Медленно протянул старатель.
Недоумение достигло апофеоза. Густав только и смог, что кивнуть, с каждой секундой теряя едва приобретённое доверие к этому болтливому незнакомцу.
Хех. Саманта всегда мечтала о платье с цветочками. Среди прочей непоколебимости и отвержения женственности была в ней такая маленькая инфантильность, чёрт подери тех, кто придумал все эти умные слова.
Буни никогда не понимал, почему именно с цветочками, но упорно продолжал поиски. Вроде бы она носила его подарки только потому, что они были удобнее, мягче и чище её лохмотьев, но всё же тема цветочков не опускалась.
Женщины всегда видели в этой разноцветной растительности что-то большее, чем разноцветную растительность. Чёрт, даже в «Людях и Общении» была статья, какие цветы лучше дарить и с какой целью, правда, тех цветов, что были на рисунке, старатель не видал ни разу в жизни – видимо, после войны перевелись.
– Выходим завтра утром. Встречаемся за городом. Не опаздывать. – Отчеканил Буни.