Она бездумно шла вперед, пока впереди не послышались шаги. Элайн огляделась – перед ней была дверь в тренировочный зал. Ноги сами привели ее сюда.
Очутившись в пустом промозглом помещении, она села прямо на пол и закрыла лицо руками. Но нет, плакать она уже не могла. Да и не хотела.
«Хватит слез! Настоящие воины не плачут!» Она еще даст выход своей боли. Но это будем потом, на войне.
Она знает, что ей делать. Завтра она уйдет с отцом в Остагар. Она так решила. Она сейчас переоденет доспехи и возьмет свой меч.
«Хватит! Все, довольно! Завтра я начну все заново!»
Элайн еще не знала, что исполнение желаний может быть страшнее неисполнения.
Когда она переоделась в доспехи – во дворе послышался какой-то шум, голоса и звон оружия. В другое время Элайн бы забеспокоилась, услышав эти звуки в неурочный час, но сейчас ей было не до этого – она схватила свой меч со стойки и почти бегом бросилась в свою комнату.
Перешагнув через порог, она обомлела от удивления. В комнате горели свечи, на столике возле кровати стояла бутыль с вином и ваза с фруктами. А на ее кровати, прямо на застеленном покрывале, невинным сном младенца спал… Деррен.
Тирен, ее мабари, подскочил к ней и радостно заскулил.
– Как он оказался здесь? – сторого спросила она пса, закрыв за собой дверь.
Тот виновато гавкнул. Деррен, словно ужаленный, подскочил с подушки. От резкого движения подушка упала на пол, и… приступ безумного смеха заставил Элайн в изнеможении сесть на каменный пол. Она заливисто хохотала, а по щекам ее текли слезы.
«Какой восхитительный идиот!» – подумалось ей.
Тирен скакал подле нее, слизывая капли со щек, но вдруг зарычал и начал облаивать дверь.
– Не понимаю причину Вашего веселья, миледи, – надулся Деррен, поднимая подушку с пола.

– Расскажи-ка, что ты здесь делаешь? – отсмеявшись, спросила она.
– Вас жду…
– Меня? – она хихикнула последний раз и посерьезнела. – А разве я приглашала тебя в гости? – и она цыкнула на пса. – Фу, Тирен! Замолчи!
Пока она поднималась с пола, Деррен попытался оправдаться:
– Но как же! Еще, помнится, днем в библиотеке Ваша Светлость согласилась с матушкой, что нам надо познакомиться поближе.
– И я пригласила тебя к себе в постель, да? – в тон ему продолжила Элайн. При этом она очень неприятно улыбнулась.
– Нет, но я подумал… Я решил… – залепетал Деррен.
– Что?! – взорвалась Элайн. – Ты решил?!
Она не могла спокойно это слышать.
«Еще один решатель!»
И, чеканя каждое слово, произнесла сакраментальную присказку:
– Здесь решаю я! И я решила, что ты немедленно уберешься из моей комнаты и из моей жизни!
Тирен продолжал рычать на дверь.
– Да замолчи ты наконец! – повернулась она к собаке.
– Из жизни? – задрожал Дерен. – Но, миледи…
«О, Создатель, какой же ты слизняк!»
– Убирайся отсюда, и твоя жизнь останется при тебе.
– Но там… Там стража! – собирая одежду, лепетал Деррен, осторожно продвигаясь к двери мимо рычащего пса.
– Да, там стража. И если ты не уберешься сам, то я позову эту стражу! Я же сказала – вон отсюда! Пока я не решила снести тебе голову!
Она сказала это таким тоном, как будто отрубала головы каждый день.
Элайн брезгливо отступила в сторону, давая дорогу этому напыщенному дураку. Собаку пришлось покрепче держать за ошейник – пес был чем-то очень взбудоражен. Кроме того, он чувствовал гнев хозяйки, и поэтому был готов вцепиться в гостя по малейшему поводу. Деррен умоляюще посмотрел на Элайн:
– Миледи…
– Я же сказала – вон!
Дерен открыл дверь и почему-то замер. Неожиданно раздался свист клинка, и его голова, отделившись от туловища, со стуком упала на пол и подкатилась прямо к ногам Элайн. Пока тело мешком валилось к ногам тейрины, разбрызгивая ярко-красную кровь, его глаза умоляюще смотрели на нее, словно прося прощения за лишнее беспокойство, пока не потухли окончательно.
На мгновение она просто оцепенела. Это могло бы ей дорого обойтись – перепрыгнув через обезглавленное тело Деррена, в комнату ворвался вооруженный солдат. От неожиданности Элайн разжала руку и отпустила пса.
Верный мабари среагировал единственно правильным способом – он в прыжке ударил грудью нападавшего, повалил его на пол и яростно вцепился в горло. Тот засучил ногами и руками, пытаясь оторвать от себя боевого пса, но бурный алый поток из разорванного горла уже унес с собой жизнь убийцы.
Меньше чем за минуту комната была залита кровью, на полу хрипел агонизирующий солдат, а рядом с ним валялось обезглавленное тело ее незваного «жениха». Тошнота удушливой волной подкатила к горлу Элайн.
И она произнесла только одно слово, которое знала с самого рождения.
– Мама!
Выбежав в коридор, Элайн увидела, что возле спальни родителей ее пес сцепился с какими-то солдатами. Теперь их было двое, и Тирену приходилось туго.
Плохо соображая, что именно она делает, Элайн метнулась в свою комнату и схватила двуручный меч. Подбежав к нападавшим, она нанесла удар по солдату, который пытался зарубить пса, повисшего на руке его товарища. Она впервые в жизни била мечом не по манекену, а по живому человеку. По бандиту, убийце.
«Мама!»
Этот негодяй попытался увернуться, но длинный клинок все равно задел солдата по правой руке, заставив его выронить короткий меч. А следующий взмах пробил насквозь его кожаный нагрудник. Широкая рубленая рана заставила врага покачнуться.
«Мамочка!»
Последний удар Элайн был колющим – одним движением она беспощадно проткнула противника. Он нелепо взмахнул руками и грузно упал к ее ногам. Эти солдаты не были готовы к бою с воином, оснащенным таким убийственным оружием, как двуручный меч.
Тирен рычал, зажав в пасти правую руку своей жертвы, до тех пор, пока удар тяжелого клинка по коленям бандита не повалил его навзничь. Увы, мабари не успел вонзить свои клыки в белеющее горло обидчика – вместо этого в грудь упавшего вошел и вышел, словно огромная игла, длинный узкий окровавленный клинок.
– Мама!
На пороге спальни появилась тейрина Элеонора:
– Душа моя! Я услышала бой во дворе и испугалась. Что происходит? Ты ранена?
Элайн бросилась к матери:
– Мама! Я так боялась за тебя! Я ничего не понимаю! Что происходит?
– Меня разбудили крики, а в зале были вооруженные люди. Слава Создателю, что я успела закрыть свою дверь на засов. Ты видела их щиты? – Элеонора кивнула на убитого. – Это же люди Хоу!
– Так значит, Хоу предал отца? Но зачем? Они же были друзьями! – отказывалась верить своим глазам Элайн.
Мир вокруг начал трескаться и осыпаться.
«Хоу так часто приезжал к нам. Отец называл его другом. Почему? Почему?!»
Ответов не было.
– Вероломный ублюдок! Я сама перережу ему глотку! – произнесла Элеонора. – Ты не видела отца? Он еще не ложился!
На мгновение запнувшись, Элайн ответила:
– Нет, я была в своей комнате.
– Надо разыскать его. И срочно.
– Я боюсь за тебя. Может быть, ты лучше останешься здесь?
Элеонора гордо вскинула подбородок:
– Я все-таки не какая-нибудь кисейная барышня из Орлея. У тебя есть еще меч? Дай мне его, и я покажу тебе, что с ним надо делать!
В другое время дочь нашлась бы, что ответить на похвальбу своей матери, – она сама могла показать, что надо делать с мечами. Но сейчас ей было не до пикировок.
У самой Элайн второго меча не было, поэтому оружие пришлось снять с врагов.
Они бросились в комнату Фергюса.
Там на полу, в луже крови лежала мертвая Ориана, а рядом с ней распласталось тельце окровавленного сына.
– О, нет! – Элеонора со стоном осела на пол, сжав голову руками. – Нет!!! Мой маленький Орен! Негодяи! Убить невинного младенца!
Орен был любимчиком всей семьи. Обаятельный малыш часто веселил родных своей детской непосредственностью. С искренним любопытством маленького человечка, открывающего для себя мир, он задавал смешные вопросы. Еще вчера он просил отца привести ему «мяч».
– Не мяч, а меч! – поправил его Фергюс и пообещал привезти сыну самый лучший меч, какой найдет. Но теперь чей-то меч сам нашел Орена и его мать…

– Хоу даже не берет заложников! Он решил перебить всех нас! – убивалась Элеонора.
Элайн невидящим взглядом уставилась на трупы невестки и племянника. Она просто не могла поверить во все это.
– Он заплатит за все. За все! – вытирая слезы, ответила Элайн.
Ярость наполнила ее душу, медленно заливая глаза пеленой неистового безумия.
– Пойдем, нам надо разыскать отца! – поднялась с пола стремительно постаревшая тейрина. На пороге комнаты она обернулась, прощаясь взглядом с невесткой и внуком, и горестно вздохнула:
– Бедный Фергюс…