Лето 1991 года. Арклейская исследовательская лаборатория.


Струя прохладной воды с напором шла из крана в уборной для главных лиц Арклейской лаборатории, наполняя помещение приятным звуком быстро текущей воды. Я поднёс руки под струю и, набрав немного в ладони, небрежно окатил лицо. Капли заструились и звонко покапали на мраморный серо-чёрный пол. Я поднял глаза и взглянул в большое зеркало перед собой.
Я видел своё влажное лицо, слегка взмокшие волосы и пару капель, которые сверкали словно бриллианты под падающим на меня светом. Как давно я не всматривался в самого себя! Скоро на календаре уже будет конец июня, а это означает, что в Арклейской лаборатории я уже работаю почти четырнадцать лет. Как же в это сложно поверить, что ты стал на четырнадцать лет старше. Мне уже тридцать два года, в отражении в зеркале исчезло юношеское лицо, на котором можно было увидеть злость, радость, удивление и прочие чувства. Теперь на самого же меня глядело лицо прямоугольной формы, с несколькими еле заметными морщинками, серыми глазами, но всё-таки в них что-то изменилось. Я смотрел на зеркальную поверхность своих глаз и видел что, что-то с ними уже не так, что-то пропало из этого изображения, что когда-то я видел в самом себе. Возможно, что это было лишь из-за того, что я, как только приехал сюда в восемнадцатилетнем возрасте, сразу надел чёрные очки, которые стали частью меня. Я всегда появлялся в них: в лабораториях, на улице, на пресс-конференциях. Многие начали уже считать, что в чёрных очках я и родился. Но нет, они просто не помнят то время, но когда-то на мне их не было. Да я и сам плохо помню это или, по крайней мере, хочу, чтоб так было. Зачем я ношу их? Я и сам толком не знаю, но мне так удобней. Большинство людей начинают теряться, когда они не видят глаз собеседника, к тому же это скрывает то, что ты навсегда хочешь оставить в себе. Одни очки — двойная польза.
Нет, чёрные очки здесь не причём! Что-то однозначно пропало из моего взгляда, что было во мне до появления здесь! Мне почему-то сейчас вспомнились слова Ницше: «Если долго смотреть в бездну, бездна начнёт смотреть в тебя». На секунду мне показалось, что не я смотрю на моё отражение, а оно смотрит на меня, будто оно независимо от меня.
Я выкинул из головы эти параноидальные мысли, надев очки, вышел из уборной, и, подойдя к лестнице, стал подниматься наверх, в парк. Гулять по парку и по лесу, который рос вокруг особняка, стало для меня хорошей привычкой. Хотя бы раз в день, но я должен был пройтись по этим местам.
Воспоминания четырнадцатилетней давности вдруг вспыли у меня в голове. Мне вспомнился наш разговор с Уильямом, когда он предложил мне вернуться в «Амбреллу». Я был раздавлен и не знал, что мне делать, куда пойти? Как же непредсказуема человеческая жизнь! Тебе кажется, что ты спланировал всё, и теперь ты заживешь счастливо, но нет, что-то происходит и вся стратегия сразу рушиться. Конечно, помимо этого, тогда я ещё был и плохим стратегом, летал где-то в облаках, толком и не начав жить, ничего не узнав в этой жизни. Как такой человек может что-то спланировать? Смешно! Вот и я согласился временно, пока не нормализуется моё состояние работать на «Амбреллу». И вот это «временно» длится уже четырнадцать лет, и, похоже, нет ничего в мире более постоянного, чем временное...
Я помню только, как мы прилетели сюда на вертолёте. Нам за несколько дней до этого дали материалы некоторых исследований. И Биркин полностью посвятил себя им, ничего не замечая вокруг. Я же лишь искоса взглянул на них, не особо понимая, чем он так увлёкся. Всё-таки с самого начало было ясно одно — из меня вирусолог такой же, как из Уильяма морской пехотинец. Цирк, и ничего большего. Но я через силу начал работать, и теперь у меня есть уже некоторые результаты в исследованиях, должен сказать очень хорошие результаты, не такие, как у моего друга, но к этому я и не стремлюсь, мне просто это, если честно признаться, не интересно. И по сей день, и, думаю, так останется навсегда.
Когда мы вышли из вертолёта, нас встретил лишь один человек, управляющий данным комплексом. Он поздоровался с нами. Я коротко что-то буркнул в ответ, в то время никакого желания разговаривать с людьми у меня не было. А Биркин не сказал даже этого, он слишком увлёкся изучением документов. Управляющий никак не отреагировал на такую грубость с нашей стороны, видимо ничего большего от нас он и не ожидал. В Арклейский комплекс приехали молодые ученые, которые в свои восемнадцать и шестнадцать лет возглавили целое исследовательское учреждение. Обычно такие должности получают только после сорока, такое это было впервой. Но приказ Спенсера ни когда не должен обсуждаться, если произведено назначение, значит так надо. Мы были полны гордости за себя и теперь смотрели свысока на своих подчинённых, старших чем мы на двадцать лет. Мы с моим другом сделали то, что простому человеку, из-за своей глупости просто немыслимо!
Через некоторое время нас отвели в подвал комплекса, где содержалась за решёткой одна подопытная. Документов на неё было лишь половина одного листа. Видимо информация о ней являлась глубоко засекреченной, и даже нам не положено её знать. То, что мы увидели там, навсегда изменило нас. Кого-то в большей, кого-то в меньшей степени. Биркин взглянул на неё, а потом перевёл растерянный взгляд обратно на листы. Лично мне так подавить себя не удалось, и я отвел глаза, чувствуя, как меня начинает мутить. Стал дышать и вскоре рвотные позывы стихли. Только тогда я осмелился ещё раз взглянуть на подопытную. Это было что-то страшное. Ужасно смотреть на что-то такое абстрактное и в этой абстракции узнавать характерные человеку черты. Безымянная женщина когда-то была человеком, а теперь лишь смутно напоминала человеческую фигуру. Она кричала что-то на уже своём, только ей известном языке. Её руки сковывали тяжелые колодки. В записях было сказано, что эта подопытная чрезвычайно агрессивна и что без защиты к ней приближаться нельзя. Мы не знали историю этой женщины, по записям можно было лишь определить, что она здесь с момента основания комплекса, то есть, попав сюда, она была ещё подростком. Я не выдержал, развернулся и ушёл, а Вильям остался просматривать записи. Что бы эта подопытная не сделала, она никак не заслуживала такого. Мне тогда захотелось убить ее, чтоб избавить от страданий, но этого не произошло. Изучая новый вирус, мы должны были ставить эксперименты только на ней. Она была важна для этих опытов из-за своего уникального генетического кода. Именно когда мы поставили первый опыт над ней, вместо того, чтоб избавить ту, которая когда-то была бедной девочкой, наверно разлучённой с родителями, мы перешли некоторую грань и породили в себе необратимые изменения. Темнота, которая скрывалась в нас, находясь в спящем режиме, вдруг проснулась и с каждым новым днём захватывала всё сильнее наши души, и теперь пути обратно нет. Мы уже не те... Мы перешли эту грань и назад дороги больше нет, мы теперь так же причастны ко всему этому. Мы такие же, как Спенсер и его соратники. И когда-то мы должны будем ответить за то, что сделали. Единственный выход из этой ловушки – покончить с этой корпорацией. Но как это сделать? Назад пути нет, нельзя просто сказать, что мне всё надоело, и я ухожу. Так можно уйти только на тот свет, но я обязательно что-то придумаю. Больше у меня нет сил оставаться здесь!
Я вышел в сад и, пройдя по каменной дорожке, подошёл к лесу. Ели окружали меня со всех сторон, я шёл к своему обычному месту, для этого нужно было пройти немного по лесу, а затем подняться на скалу, с который открывался вид на особняк Спенсера. Дорога занимала около двадцати минут. От частого хождения по этому месту была уже вытоптана тропинка, и вскоре я оказался наверху скалы, освещённой полуденным солнцем. Я присел в тень, на зелёную траву возле клёна недалеко от обрыва и облокотился спиной на приятную древесную кору. Я смотрел вперёд на особняк и, сам не заметив того, что мои глаза закрылись, я заснул. Проснулся я от того, что меня разбудил Уильям. Он даже за пределами лабораторий не снимал своего белого халата, ровно как я свои очки.
– Тебя уже больше часа нет в комплексе! Нам привезли подшивку событий из других отделов. Ты обычно первым мчался её пролистывать, – сказал Уильям и устроился рядом со мной на земле, видимо осознавая, что разговор будет долгим.
– Если вертолёт прилетит, то мне больше эти подшивки будут не нужны, – сухо ответил я.
– В последнее время ты себя странно ведёшь. Это из-за перевода?
– Знаешь, да и ты в последние десять лет странно себя вёл! – ответил на это ему я.
Когда дочь Александра Эшфорда, сына одного из основателей корпорации, занялась экспериментами в области вирусов и получила признание среди всех ученых корпорации, Уильям сильно изменился. Все говорили об Алексии, как о чудо-ребенке, ей было всего двенадцать лет, а её слушались многие, её влияние даже докатывалось до нас. Уильям становился сам не свой, когда кто-то из наших подчинённых произносил её имя. Это было табу, по крайней мере, пока Уильям находился рядом. Он полностью погрузился в работу. Успех этой девчонки сильно ударил по его самолюбию. Каждый день и ночь он проводил в лаборатории, ни куда не выезжая и практически нигде не появляясь, кроме как на своем рабочем месте. Он хотел показать, что он гений, а не она. С этого момента наши отношения с Уильямом сильно пошатнулись, я не собирался ввязываться в эту гонку и работал так, как до этого работал раньше. С Уильямом мы практически уже не общались, на общение у него попросту не оставалось времени. Он избрал то, что для него было важнее. Что ж это его право. Более менее ситуация изменилась, когда Алексия умерла. Ученые стали забывать о ней, и Биркин снова стал первым, но всё же прошло слишком много времени, чтоб мы с ним стали теме же, кем были до того инцидента. Когда я предложил ему договориться, чтоб получить образец «Т-Вероники», Уильям снова загорелся злобой, он мне строго настрого запретил это делать. Он даже не желал видеть то, что получила Алексия, и если даже это был путь для нового открытия, он не желал пользоваться этим вирусом, он его просто не признавал.
– Не надо поминать старое, – сказал он и взглянул мне в глаза.
– Да, из-за перевода, – ответил я уже серьёзно, – я столько времени практически не выходил отсюда, жил только корпорацией. Четырнадцать лет, ты представляешь, я провёл здесь, словно тюрьме.
– Ты из-за этого подал на перевод? – спросил он.
– Нет. Это было так, если бы там, на воле у меня что-то было бы, но там ничего нет.
– Тогда зачем?
Я отвёл взгляд на него и посмотрел на особняк.
– Видишь особняк? – начал я.
– Ну.
– И лес вокруг него...
– Вижу.
– Зачем Спенсеру это всё? – спросил я.
– Зачем ему особняк и лес? – непонимающе переспросил он.
– Нет... – улыбнулся я и посмотрел вниз, – Зачем ему разработка вирусов? Что от этого он имеет? Если человек что-то делает, значит ему это нужно. А Спенсер лишь финансирует разработку вирусов, это триллионы долларов, но не продаёт их. Зачем ему это?
– Почему это тебя так беспокоит? – спросил он с насмешливой интонацией.
– Здесь что-то нечисто... Как ты не понимаешь, что Спенсер играет в свою игру, очень тёмную игру!
– Лично мне до его игр дела нет, я делаю то, что мне интересно.
– Как ты не понимаешь?! – громко произнёс я. – Ты делаешь не то, что интересно тебе, а что интересно ему! И как только ему это станет ненужным или ты начнёшь мешаться, от тебя избавятся точно также как от Маркуса, а он, если ты, друг мой, позабыл, когда-то приходился другом Спенсеру, пока не решил все лавры забрать себе. Спенсер не мог этого допустить, он хотел единоличной власти, а тот его дружок решил его же и обыграть. И Маркуса не стало!
– Может, ты забыл, из-за кого именно старины Маркуса не стало? – прошипел, словно змея, Уильям.
– Я отлично это помню, но только не забывай, что и ты по уши в дерьме. Так что не надо тыкать сразу на меня. Над трупом Маркуса стояли мы оба. Мы оба его предали.
– Я это сделал в интересах науки!
– Кому ты врёшь, Уилл? – пронизывающим тоном начал я, как будто веду допрос, – В первую очередь ты врёшь самому себе и боишься сказать себе самому правду, что ты согласился на его смерть по своим личным причинам, из-за того, что было выгодно тебе в твоих собственных экспериментах, и наука здесь не причем.
– Знаешь, по-моему, ты окончательно сошёл с ума, Альберт! Я рад, что наконец-то тебя переводят, хоть жизнь в комплексе станет спокойней, – сказал он и встал с земли.
– Уильям! – позвал я его, – Может ты забыл, но ты отец двухлетней девочки. Может, наконец-то настало время поумнеть и взглянуть фактам в глаза. Эта работа тебя поглощает.
– Причём тут Шерри?
– А притом, что мне ее очень жаль! Я не понаслышке знаю, что такое расти без родителей, а в её случае всё ещё намного хуже. Подумай своей головой, во что ты впутываешься сам и во что впутываешь семью. Может, мы с тобой никогда не увидимся, но знай, что если погибаешь сам, то хотя бы сделай так, чтоб не затянуть с собой в омут свою семью! И, наконец, береги себя и не пытайся играть в игры со Спенсером.
– Мне не нужны твои наставления. Скоро я закончу проект G-вируса, и тогда Спенсеру придётся пододвинуться на своём кресле или вообще с него уйти.
– Об этом я и говорю, Уильям... Ничем хорошим это не кончится, подумай о дочери...
Биркин уже брел по тропинке назад к комплексу и бросил через плечо:
– Не надо выдавливать из себя сочувствие, мы с тобой прекрасно знаем, что у тебя, дружок, руки по локоть в крови. И не нужно говорить мне, что я плохой отец, если бы Алекс была бы жива, то ты был бы ничем не лучше меня. Прощай!
Уильям скрылся за деревьями, а я злобно посмотрел ему вслед.
– Выживший из ума идиот! – выругался я вслух.
Три года назад я задался вопросом, как и сегодня. Не понимаю планов Спенсера, и меня это настораживает. Здесь что-то нечисто. Именно из-за этого я и подал прошение о переводе. И каково было моё удивление, когда сам Спенсер вызвал меня по моему вопросу. Именно в тот вечер он мне предложил сделку: я убиваю Маркуса, а он меня назначает на хорошее место в блоке Информации, и мне будет открыт путь, куда я только захочу, как только я окончу проект «Тиран». Это предложение перевернуло во мне внутри всё, но снаружи я казался невозмутимым. Начал дело, доводи его до конца. Я согласился на это предложение, хоть мне самому внутри было противно от него.
Этим же вечером я зашёл в лабораторию Маркуса.
– Привет, Альберт, как ты? – мило начал старик, оторвавшись от пробирок и посмотрев на меня, – Спенсер удовлетворил перевод?
– Да, – тревожно начал я, – удовлетворил. Мне надо только закончить проект «Тиран», и я свободен.
– Я так и думал, что он удовлетворит, не зря к нему я ходил и просил о тебе.
– Доктор Маркус...
– Да? – отозвался старик.
– Я хотел поблагодарить вас за все, что вы сделали и за то, что были всегда милы. Вы стали действительно моим другом и старшим товарищем. Спасибо большое, и извините меня за все, что я сделал.
– Альберт, Альберт, ты что?
– Просто, не держите на меня зла.
– Успокойся, тебе надо отдохнуть. Похоже, новость о переводе тебя сильно возбудила. Всё будет хорошо...
– Спасибо вам, ладно я пойду, много чего за сегодня случались, надо выспаться. Завтра будет сложный день.
– Ну, иди, передавай привет Уильяму.
– Обязательно передам.
Я выбежал из лаборатории и побежал к своему зданию. Меньше чем через час я сидел у себя в комнате и говорил с Уильямом на счёт предложения Спенсера. Когда я сказал, что эксперимент Маркуса перейдёт в наш блок, его глаза загорелись. Он был готов на всё, чтоб получить эти работы. Только сейчас я осознал, как сильно мы с ним изменились: мы больше не те дети, которыми мы были в школе. Мне нужен был перевод, а Уильяму – материалы, и ради достижения своей цели мы были готовы на всё, даже на убийство человека, который доверял нам и считал нас своими хорошими друзьями. На следующее утро в лабораторию Маркуса влетели бойцы охраны и открыли по доктору стрельбу, он упал на холодный пол. В этот момент в лабораторию зашли мы с Уилямом и встали над телом Маркуса. К сожалению, он был ещё жив и посмотрел на нас, послышалось что-то вроде печального вздоха, после которого старик умер. Думаю, в этот момент он понял, что вчера вечером я приходил к нему прощаться, и сказать, что мне жаль, что так случится. Но без сомнений нас он не простил… Я не только стал убийцей, а еще хоть и косвенным, но предателем. Сразу же после того, как мы избавились от Маркуса, я доложил об этом Спенсеру. Он лишь зловеще рассмеялся и сказал, что выполнит всё обещанное. Вот теперь, через три года, я закончил работу над «Тираном» и теперь я, наконец, покидаю это место. Наконец-то это случилось...
Вскоре за мной прилетел вертолёт, это был единственный способ выбраться отсюда, и мы полетели на новое место работы – в центр Информации. Я пару раз ещё возвращался сюда по делам, но ненадолго. С Уильямом мы больше не общались, лишь недовольно перекрещивали взгляд, когда видели друг друга.
В этом же 1991 году со мной произошёл ещё один важный момент, когда я по делам работал в картотеке персонала, уже в центре информации, и нечаянно заметил лицо, которое мне показалось знакомым. Я нашёл личное дело сотрудника и вспомнил, где и когда я его видел.
«Джек Миллер» гласил заголовок личного дела.
Я прочитал весь материал по этому человеку. Он уже вышел на пенсию и сейчас жил где-то в Пенсильвании. Это был человек уже в возрасте, из «Амбреллы» он ушёл уже более десяти лет назад и сейчас мирно жил, наслаждаясь жизнью, на деньги, оплаченные ему «Амбреллой» по выходу на пенсию за хорошую работу.
«Знаю я, что это за хорошая работа!» – подумал я в этот момент и стукнул со злости по столу. Вот значит как, «Амбрелле» нужен был я, и для того чтоб я работал на корпорацию, они пообещали ему кучу денег. Но зачем Спенсеру всё это? Зачем ему именно я? Есть сотни людей, которые были достойны занять эту должность, куда больше, чем я. И для того, чтоб я согласился на работу, Спенсер просто заказал Алекс. Это не было случайностью, всё было спланировано, и Миллер не был пьян, он выполнял свою работу. Корпорация купила нужных ей полицейских, и всё было сделано так, как запланировал Спенсер. Ублюдок! Старый никчемный ублюдок! Нужно срочно собраться и подавить в себе то, что во мне вскипело. Я навещу старика, и он мне расскажет всё, что знает, а если начнёт упрямиться, то придётся отправить его туда, где сейчас покоится старина Маркус.
Я собрал вещи, надел свои очки и вышел из кабинета. Моё лицо ни отражало никаких эмоций, превратившись в каменную маску.
Найти Миллера оказалось не так сложно. Главное не наделать глупостей и нигде не оставить за собой следов. Просто идти туда с жаждой мести было очень глупым делом, необходимо выработать четкий план, и я стал ждать удобного момента. И в один день он настал. Его семья уехала, а старик Джек остался один в своём доме на окраине города, где и так практически не бывает народу. Я забрался в дом, так чтоб не оставить следов проникновения и чтоб не выдать себя раньше времени. Я никогда бы не подумал, что вообще способен на такое, но, видимо, в отличие от лаборатории, это была моя стихия. Я никогда не контролировал ситуацию так, как сейчас. В центре думали, что я занимаюсь своей работой, но на самом деле я был здесь. Я просто заполнил материал и закрыл дело, подписав документ датой на две недели вперед. Теперь у меня в запасе было две свободных недели, наконец-то у меня выпал шанс узнать хоть крупицу правды того, что творилось наверху корпорации втайне от всех.
Когда Миллер спустился в подвал, я проследовал за ним, и нарочно громко хлопнул дверью за собой. Он вздрогнул и оглянулся.
– Кто вы, что вам от меня надо?
– А вот и ты! Долго же я тебя искал, знаешь... я думал, что с памятью у тебя будет чуть... получше, – отрывисто начал говорить я.
– Прошу, не трогайте меня, деньги и драгоценности наверху. Я вам покажу, только прошу…
Я зловеще рассмеялся, мне сразу же вспомнился тот смех Спенсера, когда я доложил о смерти Маркуса.
– Знаешь, – начал я, – ты действительно полагал, что вот так можно взять и спрятаться?
– Я же сделал все, что вы хотели. Что вам ещё надо.
Он не узнавал кто я, он понятия не имел, о чём я говорю.
– Полагаю... ты имеешь в виду корпорацию. Для них ты сделал все, что от тебя требовалось, а теперь настало время сделать и то... что потребую я!
– Да кто вы, чёрт возьми!?
– Я Альберт Вескер. И твоё время, судя по всему, подходит к концу.
– Понятия не имею, кто вы! Но сразу вижу, что с головой у вас не всё в порядке, – он схватился за лом, лежащий рядом с ним, и махнул в мою сторону, – не подходите ко мне!
– Миллер! Да брось ты эту железяку, ты же шафёр, а не боец. Я тоже, признаюсь, не боец, но четырнадцать лет я ежедневно проводил некоторое время наедине с боксерской грушей и оружием из комнаты охраны. Так что, думаю, даже если бы ты был бы кем-то посерьезней, чем просто водитель… это не изменило бы результата.
– Говорите, что вам надо!
– Информация, – сказал я и улыбнулся.
– Я ничего не знаю!
– Тогда мне действительно очень жаль, знаешь как в мире много случайностей, бывает, работаешь в подвале с инструментами и не видишь, что инструмент неисправен и вдруг по тебе начинает проходить электрический заряд, а сердце-то у тебя слабое, не так ли? Выдержишь? Или вот... скажем, отправлю я тебя в магазин, ты начнёшь переходить дорогу, а тут вдруг пьяный ублюдок на черной машине насмерть тебя сбивает. Правда, ужасно?
– О, боже... – прошептал он и попятился.
– Ну, что ж, вижу, ты меня узнал! Да... За неё «Амбрелла» отвалила тебе большую кучу денег, но, знаешь... деньги заслоняют человеку разум... и ему сложно представить и задать себе вопрос, а вдруг этот кто-то, кто пострадает, через десять лет станет безжалостным убийцей, готовым на всё. Перед страхом такого врага, согласился бы этот человек на плохой поступок? Как ты думаешь? – с расстановкой говорил я.
– Мне просто сказали, что я должен сделать, а мне за это заплатят. ТЫ тоже работаешь на корпорацию, ты же понимаешь, что приказ - есть приказ.
– О! Всегда уважал исполнительных людей. Но вот только меня терзает один вопрос: а может, тебе было просто плевать на всё, и ты захотел обещанных денег? Знаешь, этой версии я доверяю больше. Ты просто жалкий человечишка, корыстный и завистливый и всё остальное здесь не причем.
– Стоять! – крикнул он и погрозил ломом, когда я сделал шаг к нему.
Но, его угроза не показалась мне убедительной, я подошёл к нему и блокировал его замах, а другой рукой сильно ударил в живот и выхватил оружие.
– Ну как? Надеюсь, тебе не больно, ведь это только начало и дальше будет только хуже и хуже, если ты не начнешь говорить! – пообещал я, пока привязывал его к стулу.
– Ну, вот теперь можем начинать разговор, – продолжил я и сел напротив него за столом, – Четырнадцать лет назад тебе предложили выследить и сбить одну девушку, за неё предложили тебе четыреста тысяч долларов. Было? Было. И вот теперь я хочу узнать, зачем это всё, зачем я корпорации? – крикнул я на него.
– Я буду кричать, если ты меня сейчас же не распутаешь.
– Кричи. Знаешь, я столько времени провёл в подвалах, и отлично знаю, когда тебя будет слышно, а когда нет. В твоём случае - нет! У тебя крыша подвала ниже, чем уровень земли и выхода отсюда прямо на улицу нет. Так что, кроме меня, тебя никто не услышит, разве что, твоя семья не вернётся домой, а этого в ближайшее время не произойдёт!
Миллер немного успокоился и перестал дёргаться. Видимо, я убедил его: чтобы он не предпринял, ему ничего не поможет.
– Слушай, я, правда, ничего не знаю. Ко мне однажды пришел мужчина в чёрном и сказал, что если я убью эту девушку, то мне отвалят четыреста тысяч! Этой суммы хватило, чтоб я перестал думать о правильности поступка и просто решился сделать то, что меня попросили. Всю операцию выдумали они, мне всего лишь сказали, чтоб я сел в выданную машину и был во столько-то в нужном месте и сбил её, когда она будет переходить дорогу! А потом они меня вытащат из тюрьмы, и мне волноваться будет не о чем. Клянусь Богом, что это чистая правда! Я не знаю, зачем им всё это понадобилось.
– Ты что, идиот? Ты пошел на мокрое дело, ничего не зная? Я вообще диву даюсь, как тебя «Амбрелла» не пристрелила сразу после задания, как обычно делают в таких ситуациях. А значит, ты был важен корпорации, что тебе разрешили даже после пенсии спокойно жить и тратить свои денежки. А ты своей семье говорил, откуда у тебя взялось столько денег?
– Я сказал, что это деньги за хорошую работу на компанию. Они ничего не знают.
– Значит, ты хочешь сказать, что сейчас жрёшь на те деньги, а твоя сучка-дочь ездит на машине купленной за деньги, полученные за убийство моей возлюбленной?
Я размахнулся и кулаком сломал нос Миллеру, из его ноздрей покапала кровь.
– Я сыт по горло! Либо ты мне сейчас говоришь всю правду, либо я закончу то, что не доделала компания! – угрожающе произнёс я и взял с полки большой тесак, который непонятно зачем лежал в подвале, – Говорить будешь?
– Я сказал правду, клянусь, – взвыл он, – я ничего не знаю.
– Как мне это надело! Либо ты говоришь мне правду... либо ты попрощаешься с одним из пальцев на руке. Не бойся, без одного пальца ты сможешь все равно водить машину, но вот если будешь особенно упорствовать, то для вождения у тебя совсем ничего не останется.
– Зачем мне что-то скрывать? Если бы я что-то знал, то зачем бы я это скрывал?
– Я тоже так думаю, что ж... – произнёс я, и, размахнувшись, ударил по двум пальцам Миллера.
Кровь брызнула во все стороны и попала мне на руки. Я ощутил её на себе, осознал что мои действия совершенно аморальны, но к своему же ужасу не чувствовал ни капли боли и жалости. За эти годы я позабыл, что это такое. Я стал теперь безжалостным солдатом, готовым на всё ради достижения задуманного, и человеческая жизнь для нового меня, в отличие от старого, больше не была преградой. Я изменился. Я стал другим! Моя хорошая сторона, отличающая меня от других в лучшую сторону, погибла много лет назад и теперь не только пустующую часть, но и всего меня наполнила тьма. Нет, мне не жалко. Мне даже приятно!
Миллер истошно орал.
– Сволочь! Ублюдок! Маньяк!
– А кто, спрашивается, меня таким сделал? Не ты ли? – злобно спросил я, хватаясь за его рубашку.
– Мои пальцы...
– А ведь я тебя предупреждал, – зло улыбаясь, начал я, – Но если ты и дальше собираешься играть в молчанку, то ты даже не думай, что я буду так долго с тобой возиться. Не будешь говорить, я дождусь жену, дочь и её приятеля. Пожалуй, ее приятеля я убью пулей в лоб, – я вытащил пистолет и показал ему, – жену утоплю в ванне, а затем займусь твоей любимой дочкой. Сначала я приведу тебя на место казни. Затем, я отрежу ей руки и ноги бензопилой, – показал я на стену, где висел этот инструмент, – а потом, я введу в тебя вот это, – я достал из кармана капсулу с прозрачной жидкостью, – двигаться ты не сможешь, зато будешь осознавать всё происходящее, и кину тебя в лужу её крови и сделаю тоже самое и с тобой. И ты будешь лежать, истекая кровью, в луже своей и дочериной крови и смотреть, как бедняжка тихо умирает, как когда-то умерла она от потери крови, а вместе с ней и мой ребёнок!
– Прошу, не надо! Не трогай их! Я сделаю всё, что скажешь! Только не трогай Мери, – рыдал он.
– Ну... я жду! – сказал, снова улыбаясь, я.
– Я кое-что слышал. Да-да, слышал. Думаю, это тебе будет интересно! Я ждал того человека, ну своего хозяина. Он говорил с кем-то, тот был такой статный, высокий, широкоплечий. Ему было около сорока, может чуть старше. Мой начальник докладывал ему что-то, без сомнений эта была одна из «шишек». Он лишь сказал моему, чтоб тот не страдал ерундой, а выполнил порученное как можно быстрее. На всё он дал две недели.
– Ты не знаешь, кто это был?
– Нет. Но кое-что понял только что, когда ты представился мне. Прощаясь, мой патрон назвал его Мистер Вескер.
– Вескер? – переспросил я его.
– Именно, Вескер.
– Но в корпорации нет человека с такой фамилией, кроме меня! – зловеще прошептал я, думая, что он мне просто морочит голову.
– Клянусь тебе! Я не вру! У него на галстуке была эмблема компании в лавровом венце!
– Хочешь сказать, что он состоял в правлении?
– Я хочу сказать, что он один из подчинённых самого Спенсера!
Я отвёл взгляд и задумался, а потом начал:
– А почему ты сразу не начал говорить, что ты что-то знаешь?
– Я вспомнил его имя, как только ты отрубил мне пальцы.
– Видишь, какая полезная процедура... Отличный способ восстановить то, что давно забыто, – с насмешкой сказал я.
– Прости меня за твою любимую и ребёнка. Я был слишком глуп, я не мог этого понять.
«Ты и сейчас неплохо сохранился» – подумал я.
– Ладно, я тебя прощаю. Ты свободен.
– Правда?
– Правда.
– А моя семья?
– Я ничего им не сделаю, более того желаю всего наилучшего твоей дочери и её парню.
Я подошёл к нему и развязал.
– Спасибо! Ещё раз прошу прощения, мне и правда жаль! Я... – говорил он, шагая к выходу, – Я, правда, не хотел, чтоб всё так вышло.
Мы поднялись наверх, а Миллер всё не мог закончить своё лепетание.
– Спасибо! Спасибо! Спасибо…
Раздался тихий хлопок выстрела из пистолета с глушителем, когда мы вышли в гостиную. Тело Миллера упало на белый ковер, а позади стоял я с поднятым оружием.
– Я тебе соврал! – произнёс я необычайно грубым тоном и спрятал оружие.
Я убрал все следы в доме и вышел на улицу. Родственников трогать я не собирался. Все равно от их смертей толку не будет. Миллер ничего не знал, он был редкостным дураком. У меня оставалось лишь одно объяснение, почему «Амбрелла» не убрала его сразу... Компания хотела, чтоб это сделал я! Эксперименты над той женщиной в лаборатории, убийство доктора Маркуса и теперь Миллер, это всё была часть игры Спенсера. Этот старик вёл меня куда-то, словно я – крыса в его стеклянном лабиринте. Он считает, что я собственность его корпорации. Но он глубоко ошибается. Когда-нибудь, «Амбрелла» слишком зазнается и проморгает катастрофу, и тогда я стану первым, кто снесёт и корпорацию и старика с лица земли. «Амбрелла» должна заплатить за содеянное! А я... А что я? Нужно прекратить думать о старом Вескере. В мире только что родился новый! И теперь я мало чем отличаюсь от этого полоумного старика. Когда-то я корил себя, как можно так обращаться с людьми, как можно ради своей выгоды издеваться над детьми, но только теперь я понял, что если бы Миллер продолжил бы бесить меня, то я бы сделал с его семьей то, что обещал! И моя рука бы ни разу не дрогнула. Я стал монстром. Я слишком долго смотрел в бездну... И теперь бездна, взглянула в меня...!