Спустя десять суток они сидели за столиком в летнем кафе на планете, принадлежащей Федерации. Катер, взятый в аренду, пришлось вернуть, так как срок найма истёк. За десять суток непрерывных поисков они не только не нашли самого фьорела, но даже не обнаружили следов его пребывания. В нелегальных колониях не было даже ничтожного намёка на присутствие какой-либо информации о Лексусе Сфорце. Бывшие знакомые Барни только разводили руками и принимались агитировать его заняться «стоящим» делом. В конце концов, Барни осточертели ухмылки и откровенные издёвки. Он твёрдо решил в ближайшее время вернуться на Кастор. Своё обещание поискать Лекса он с лихвой выполнил, честно отмотав по секторам и зонам сотни тысяч единиц. Тем более что при последнем разговоре с домом он окончательно убедился в неизбежности ссоры с Таней, где накал страстей будет пропорционален длительности его отсутствия.

— Я должен вернуться, профессор, — виновато произнёс Барни. – О нём никто ничего не слышал. За двенадцать лет многое могло измениться. Может, он живёт в Декстре, может, вернулся на Фьори, а может… его давно нет в живых. Жизнь охотников опасна, и гибнут они часто. Я сочувствую вам, но помочь, видимо, не смогу.
И ещё он хотел добавить, что ностальгического десятидневного круиза по злачным местам с него вполне достаточно, но промолчал.
— Что же мне делать? – растерянно проговорил Ральф.
— Если честно, я не знаю, — ответил Барни как можно искреннее. – Простите, мне нужно возвращаться.
Он решительно встал и, стараясь не смотреть в умоляющие глаза Ральфа, пошагал прочь. А профессор не проронив ни слова, обречёно молчал, подсознательно надеясь, что всё закончиться вот так не может, и Барни непременно вернётся и сотворит какое-то чудо.
Но пока Барни уходил, и его светло-русая стриженая голова терялась в уличной толпе.

До самой остановки маршрутных аэрокаров Барни себя убеждал, что ни в чём не виноват перед Ральфом. И всё-таки нудные сомнения бередили его совесть. Жестокая правда заключалась в том, что поиски Лекса можно было продолжать, и, может быть, через несколько месяцев они увенчались бы успехом, но какой ценой? Заплатить своим благополучием и любовью Тани Барни не хотел ни за что на свете. Тем более, с каждым упущенным днём шансы на спасение Тари уменьшались, и, вполне возможно, когда они найдут Лекса, спасать уже будет некого. Поэтому, не оборачиваясь, Барни шагал вперёд. Он бесцельно рассматривал людей, отталкивал встречных, и вдруг… перед ним голубые глаза в обрамлении рыжих прядей.

Он прошёл мимо неё, не отрывая взгляда и ничего не соображая. Она тоже не остановилась и проплыла в противоположную сторону. Но голубой отблеск остался в глазах встречного прохожего. Барни шёл дальше, а его память отчётливо рисовала лицо, растаявшее в толпе. Внезапный толчок, удар и он лежит на шершавом асфальте. На лбу огромная шишка, а в голове жуткий звон. Думая о рыжеволосой, он и сам не понял, что произошло. Споткнувшись, он упал и не смог подняться. Дневной свет померк, а в голове возникло видение…

… Серо-зелёная планета, огромный промышленный город, на окраине которого старые полуразрушенные дома. В глубокой подвальной тьме светлые пятна, а меж ними чёрный комок…

Барни чувствовал, как его подхватили чьи-то руки и потащили. Очнулся он на белой кушетке в окружении трёх женщин в медицинской форме.
— Что ж вы так неосторожно? — сказала одна из них.
— Как самочувствие? – спросила другая.
— Терпимо, — ответил Барни, потирая шишку.
Он поднялся на локтях и сел. Голова кружилась, и немного подташнивало.
— У вас сотрясение мозга, — сказала врач. – Мы провели необходимые манипуляции, но последствия будут беспокоить вас ещё пару дней, а пока советую вам отлежаться. Можете остаться здесь или следовать домой.
— Мне нужно домой, — сказал Барни, сползая с кушетки.
— Хорошо, одежду получите у дежурной.

И только на улице Барни пришёл в себя и отчётливо вспомнил события последнего часа. Бегство от Ральфа, доводы оправданий, рыжеволосый призрак в толпе и внезапный удар головой об асфальт. А потом… потом чётко, словно голограмма: серо-зелёная планета, огромный город, старые брошенные дома с глубокими подвалами, а там, на грязных матрасах, — чёрное пятно.
«Да, ведь, это он, — обожгла мысль. – Лекс». Причём серо-зелёная – это Шемрок, а город – Астат, крупнейший мегаполис. Значит, Лекс там? Но почему такая уверенность? Словно не травматические галлюцинации, а явь.

Он быстро шёл по тротуару, иногда даже бежал. И вдруг, сам того не осознавая, остановился около цветастого тента летнего кафе.
— Барни! – Ральф кинулся к нему. – Вы вернулись!
Барни окинул его полусумасшедшим взглям и сказал:
— Я знаю, где он.
— Откуда? – изумился профессор.
— Мы должны поспешить.

Здравый рассудок и трезвое восприятие действительности вернулись к Барни только в космолайнере, летящем к Шемроку. Он повернулся к соседнему креслу, посмотрел на улыбающуюся физиономию Ральфа и с ужасом подумал:
«Что я делаю? Здорово меня шарахнуло, аж до глюков. Привидится же такое. Нужно было остаться в больнице под наблюдением. На кой мне этот Шемрок? Ведь мы там уже искали. Не-е-ет, долетим до космопорта и обратно домой, а лучше в больницу».
— Куда теперь? – спросил Ральф в космопорте.

Барни посмотрел в горящие надеждой глаза и не решился сказать, что их пребывание на Шемроке в этот раз является результатом его галлюцинаторных видений, но чтобы не показаться окончательным психом, он последовал согласно направлению из недавнего миража.
Рассыпающуюся старую многоэтажку они нашли сразу. Безжизненными тёмными проёмами окон она с укором смотрела на огромный, дышащий жизнью и энергией, мегаполис. Они зашли в подъезд и стали спускаться вниз в подвальные помещения. Барни включил фонарик.

— Вы уверены, что он здесь? – тихо спросил Ральф, выдохнув изо рта лёгкое облачко пара. – По-моему, в таких условиях жить нельзя.
Но Барни промолчал. Его «нет» прозвучало бы сейчас слишком здраво для идиота, который пришёл убедиться в том, что ему необходимо лечение.
Они долго плутали по пыльному холодному подвалу и, наконец, в самом дальнем углу нашли то, что реабилитировало действия Барни.

— Не может быть, — беззвучно, шевеля одними губами, сказал Барни. – Этого не может быть.
Луч фонаря выхватил из тьмы чёрную скорченную фигуру с полосатой головой. Лекс лежал на боку, лицом к стене в позе человеческого эмбриона – ноги поджаты к животу, а руки обхватывают туловище.
— Барни, вы мой спаситель! – по-детски воскликнул Ральф и бросился к Лексу.
— Стойте! – крикнул Барни, как ошпаренный, и схватил Ральфа за куртку. – Нельзя к нему вот так просто подходить. Спросонья он может принять нас за добычу.
— Что же делать?
— Что делать? – повторил Барни, вглядываясь в плохо различимые черты профессора. – Ловить.
— Кого?
— Крысу, желательно пару.
— А где, извините?
— На этажах дома. Их здесь много.

Через два часа упорной охоты, вывозившись в пыли и осыпающейся краске, им удалось выловить двух измождённых костлявых крыс. Эти существа были настолько худы и обезвожены, что казалось, их рацион состоит лишь из оборванного покрытия стен да отвалившейся штукатурки.
Барни немного пристукнул крыс, чтобы не верещали, и, связав длинные хвосты, отправился в подвал. Воспрянувший Ральф бодро пошагал следом.
— Держите, — Барни передал фонарь Ральфу. – Только не светите ему в лицо.
Одной рукой удерживая крыс над головой фьорела, другой Барни осторожно коснулся твёрдого, словно камень, плеча.

— Эй, Лекс, — позвал он. – Проснись.
Но фьорел даже не пошевелился. Барни толкнул сильней, потом потряс, но эффекта никакого, будто Лекс давным-давно умер.
Барни положил крыс рядом и стал двумя руками расталкивать Лекса. Но через десять минут он убедился – будить «спящего» фьорела обычным способом бесполезно.
— У нас ничего не получится, — обречено сказал Ральф.
— Как бы не так! – не сдался Барни. – Я не для того сюда ехал. Один момент, профессор. Сейчас он проснётся.

Барни собрал в кучу разбросанные одеяла, сломанные доски, обрывки бумаги, и через минуту в убежище Лекса полыхал костёр.
Они сидели с противоположных сторон от пламени, подбрасывали в костёр мусор и наблюдали, как рыжие языки пожирают ненужный хлам. Холодный воздух в ограниченном пространстве подвальной комнаты быстро нагрелся, а рядом с костром стало жарко.

Возле стены послышалось шуршание. Подобный звук мог издавать только плащ Лекса. Барни и Ральф синхронно повернулись к стене. Чёрный ком задвигался. Раздался характерный скрип и треск разгибающихся суставов. Вверх поднялась рука, и ладонь, сжатая в кулак, раскрылась. Потом опустилась вниз и нырнула в складки плаща. Одна за другой вытянулись ноги, спина выпрямилась, а полосатая голова откинулась назад. Медленно фьорел просыпался. Он потянулся несколько раз и сел, подогнув под себя ноги. Расправил плечи и покрутил головой, растягивая мышцы шеи. Осторожно он вдыхал горячий воздух, постепенно заполняя три десятка долей лёгкого живительным теплом.
Картина пробуждения охотника потрясла наблюдателей. Бесформенный окоченевший кусок плоти, температура которого была чуть выше нуля, превратился в живое существо за считанные минуты. Словно восставший мертвец, он в очередной раз вернулся к жизни после долгого забытья. Его большое сердце ритмично стучало в груди, быстро перекачивая нагретую чёрную кровь. Он продолжал потягиваться, разминать онемевшие мышцы. Его тёмные веки чуть приоткрылись и в мутных синих глазах отразились оранжевые блики пламени.

Барни машинально нащупал рукой крысиные хвосты и не зря. Внезапно туго закрученная пружина сорвалась, и Барни оказался лежащим на лопатках. Лекс навис над ним тяжёлой чёрной горой. Его остекленевшие глаза, словно гипнотизировали человека.
— Я тоже рад тебя видеть, — сказал Барни, набравшись мужества.
Лекс прищурился от яркого света костра и оскалил зубы.
— Вот! Вот, вот! – лихорадочно завопил Барни, тыкая фьорелу в лицо полуживыми крысами.
Лекс перевёл взгляд на серые тушки, обнюхал их и взял. Отпустив Барни, он уселся рядом.
— Чего смотришь? Ешь, — сказал Барни, видя, как Лекс разглядывает крыс. – Я их два часа гонял. Адреналин у них даже в хвостах.

Лекс развязал хвосты и сунул голову одной крысы в рот. Запрокинув голову, он сделал два лихорадочных глотка и целиком проглотил серую тварь. Со второй крысой он проделал то же самое, только длинный волосатый хвост остался свисать из угла его рта.
При виде недоеденной части крысы Барни замутило. Неимоверным усилием он подавил рвотный позыв и сказал, указывая на тонкий омерзительный хвост:
— Тебе это не мешает?

В ответ Лекс стиснул зубы, и крысиный хвост упал на пол. Одним сильным сокращением пищевода он отправил крысу вслед за её подружкой и облизнул губы.
— Как самочувствие? – спросил Барни, словно заботливый врач.
— Отвратительно, — сказал Лекс, осмотрев Барни с головы до ног.
И только сейчас в свете мечущегося пламени охотник увидел знакомое лицо. Он узнал его сразу, ничуть не напрягая память. Оно выпало из миллионов других лиц, которые любой фьорел запоминал на всю жизнь, стоило ему лишь раз увидеть человека.

— Профессор, — без единой эмоции сказал Лекс, просто констатируя факт.
Ральф кивнул. От его радостного настроя после наблюдения за пробуждением фьорела и созерцания лёгкой трапезы из двух крыс почти ничего не осталось, но любовь, преданность и фанатизм поддерживали в нём уверенность и даже некоторую храбрость.
— Как вы нашли меня? – обратился Лекс к Барни.
— Этого я и сам понять и не могу.
Лекс поднялся и отряхнул плащ. Барни и Ральф подскочили следом. Лекс подошёл к куче одеял, которые недавно служили ему кроватью, отпихнул ногой и присел. Из отверстия в полу он вытащил парализатор, вибронож и новенький гравитационный отсекатель – слишком серьёзное оружие для такой мирной колонии как Шемрок.

— С каких это пор охотники убивают такими крутыми пушками?
— Это не мой, — откровенно соврал Лекс.
— Ну, да, — саркастически ухмыльнулся Барни. – Это мой.
— Так забирай, — Лекс протянул Барни гладкий треугольник.
— Нет, спасибо, я на нары не тороплюсь.
— Как хочешь, — сказал Лекс и спрятал оружие в безразмерных карманах плаща.
— Тебя кто-то пасёт?
— Пасут овец, — огрызнулся Лекс и отправился к выходу.
— Лекс, — окликнул его Ральф. – Я, собственно, к вам. Мне нужно с вами поговорить.
— Не сейчас. Мне нужно выпить и чего-нибудь съесть, а то от твоих тощих крыс, Богард, у меня изжога.
— Жевать надо, а не целиком глотать. И изжоги не будет, — пробурчал Барни.