Тучи обложили Минратос с трех сторон. Опустившийся на город сумрак был тяжелым, почти осязаемым. Он заполнил каждую улицу, от тихих и роскошных кварталов магистров, до рынка рабов в нижнем городе, от торговой площади, почти безлюдной в это время, до самого порта. Каждого обитателя города, не успевшего укрыться в доме, сумрак превратил в бледную тень: случайные прохожие, нищие и шлюхи, ночные стражники – все стали серым и слепым подобием себя. Тени зажигали масляные фонари – те трепетали от порывов ветра даже в своих стеклянных кожухах. Тени сколачивали подмостки для предстоящего праздника. Тени ютились у подножия обшарпанных домов, уже не надеясь, что кто-то подаст им милостыню. Даже гостью минратосского порта сумрак сделал призрачной и зловещей.
Крутые высокие борта красавицы-каракки «Селины» сливалась с темнотой морской воды, волны в предчувствии непогоды яростно бились о них, оставляя клоки серой пены на потемневшем дереве. Рангоут чернел на фоне сизого неба острыми шипами. Свет огромного сигнального фонаря, одетого в толстое антиванское стекло, бросал яркие блики на переплетение вантов и новую позолоту носовой фигуры – прекрасной женщины с надменным профилем. Роскошное и слегка неповоротливое трехпалубное судно было настоящей гордостью орлейского торгового флота – самое вместительное, самое безопасное.

Вереница золотистых огней на верхней палубе позволяла разглядеть лихорадочное оживление, которым сопровождалось прибытие в порт. По спущенному трапу шли немногочисленные пассажиры, орошаемые солеными морскими брызгами. Команда, при свете факелов, уже вытаскивала из трюма привезенные вина и шелка, готовясь сгружать их на берег, а капитан беззлобно переругивался с начальником порта, сетуя на высокую посуточную плату за хранение товара.
Обычный корабль, может, чуть больше, чем остальные, пришвартованные здесь. Его появление не вызвало вопросов – сюда прибывали корабли с разных концов известного мира, и орлейская каракка была не самой экзотичной из них. Зато нищие оглядывали спускающихся пассажиров с деловым интересом, предчувствуя в них богатых клиентов. Они всегда были настороже, в ожидании вновь прибывших, надеясь выманить пару медяков за указание дороги к нужному дому. Еще попрошайки любили прицепиться к не очень внимательному путешественнику, и, демонстрируя страшные гнойные язвы, почти всегда фальшивые, выпросить монеты лишь за возможность от них отвязаться.
Среди пассажиров «Селины», состоявших из степенных купцов или хватких управляющих, можно было заметить группу из пяти путешественников. Они держались обособленно, однако ничем больше не выделяли себя. Разве что у женщины, на ходу поправляющей свой дорожный плащ, была упругая походка, не похожая на шажки обычной молодой дамы – слишком сильная, слишком настороженная. Её спутники были вооружены, и не скрывали этого. Двое из них – плотный и коренастый мужчина с мечом и щуплый, почти похожий на подростка, парень – осматривали скромный багаж. Еще двое переговаривались вполголоса, решая, куда им направиться. Старший из них был темноволосым и смуглым, с тонкими губами и карими глазами. Младший же, которого спутники называли Дамианом, выделялся немалым ростом и безупречной осанкой, его высокий чистый лоб обрамляли золотистые локоны.
Их беседа, со стороны казавшаяся мирной и спокойной, прервалась низким гулом с моря – казалось, где-то на смыке неба и воды заворчало, пробуждаясь ото сна, морское чудовище.
– Смотрите, – вскрикнула девушка, указывая на небо. Разворачивая, словно щупальца, свои черные клубы, на город надвигалась огромная туча. В ее исполинском брюхе ворочался живой желтовато-багровый огонь. Гул повторился.
– Не трусь, Дюпон, это просто гроза, – чуть насмешливо произнес Дамиан, – местные малефикары здесь не причём.
– Не будь тупицей. Я прекрасно это понимаю. К твоему сведению, мы должны найти укрытие раньше, чем попадем под ливень.
В этот момент туча прорвалась. От неё до неспокойной поверхности моря пролегла белая кривая линия сполоха. Оглушительный грохот не заставил себя ждать. Презрительный прищур на лице Дамиана сменился решимостью:
– Эй! – он отделился от группы и махнул рукой одному из нищих. – Иди сюда, шваль.
Немолодой мужчина тут же вскочил с деревянного ящика, прислоненного к стене склада и, слегка прихрамывая, двинулся в их сторону. Выглядел он вполне обычно для нищего: нечистая, заношенная до дыр одежда, прохудившиеся сапоги, неровно остриженные сальные волосы, и щетина, грозившаяся перерасти в настоящую бороду.
– Где здесь сдаются лучшие комнаты, чтобы...
– Дамиан, я сам разберусь, где нам остановиться, – решительно заявил его недавний собеседник.
Голос мужчины, негромкий, но в тоже время глубокий и сильный, с легкой хрипотцой, не выдавал и тени недовольства, и все же складывалось ощущение, что возражений этот человек не потерпит. На мгновение воцарилась тишина – даже группа матросов обернулись на происходящее, перестав обмениваться шутливыми репликами. Однако противостояние этих двух непохожих друг на друга людей очень быстро завершилось. Дамиан отвел взгляд, и, усмехнувшись, произнес:
– Я всего лишь хотел найти нам подходящее жилье, Максимилиан.
– Я это ценю, но лучшие комнаты нам не по средствам, – тот ответил, не повышая голоса, а затем добавил, уже обращаясь к нищему, – любезнейший, не подскажешь ли ты нам, как добраться до таверны «Крыло альбатроса»?
Нищий, до этого не сводивший глаз с этих двоих, моментально сообразил, кто среди них главный и, закивав, начал тараторить:
– Знаю, все знаю, господин. Таверна-то тут, рядышком. Вот только по Молочному холму подняться, да к торговому району подойти. Хороший выбор, господин, очень хороший. Там и заночевать можно, и поесть сытно. Только заправляет-то там гном...
Этот факт Максимилиана ничуть не смутил. Более того, эта таверна была выбрана не случайно. В ведении своих торговых дел, гномы были независимы, а этот еще и принципиальный, такой, что не станет докладывать о своих новых постояльцах, прибывших этой ночью из Вал Руайо.
Доверять какому-то бродяге Максимилиан не хотел. Но в лабиринте улиц и дворов негостеприимного Минратоса можно было плутать бесконечно, а неприветливое небо уже обещало непрошеным визитерам затяжную грозу. Карта у него была, но изучать ее на глазах у всех любопытных не хотелось – они успели привлечь к себе слишком много внимания. Да и нищий уже проявил интерес к ним – отказать ему было чревато обидой и подозрениями.
– Гном, так гном. Мы люди не привередливые. Вот только учти – без фокусов. Если что-нибудь учудишь – долго не проживешь.
– Да что вы, господин! Что вы такое говорите! Что я сделать-то могу, вон еле ковыляю. Вы только деньгами-то не обидьте, как дойдем. Мне семью кормить...
Максимилиан устало отмахнулся, прерывая непрошеный поток жалоб:
– Не обидим, не переживай.
Он солгал насчет своей платежеспособности, но показное мотовство в его планы не входило. При желании, Максимилиан мог бы снять апартаменты, достойные знати – Искатели не скупились на золото когда отправляли своих людей на выполнение важных и деликатных поручений.

Они не спеша двинулись по мрачной улочке, отходящей влево и вверх. Порт оставался за спиной теплым и ярким пятном, освещаемый сигнальными фонарями на кораблях и огоньками масляных ламп. Вспышки молний становились все чаще и чаще, возникая то спереди, то сзади, заливая улицу холодным белым светом. В этот миг от идущих людей протягивались длинные черные тени, а малейшие выбоины в брусчатке становились ясными и рельефными.
Пятеро Искателей и калека – они шли по пустой улице, в окружении обветшалых нависающих домов, прислушиваясь к глуховатым звукам собственных шагов и чуть заметно вздрагивая от раскатов грома. Их провожатый вначале боязливо оглядывался, но потом успокоился, решив, что никто не станет нападать на таких солидных людей, как эти пятеро.
Максимилиан посматривал на калеку недоверчиво. Он-то хорошо знал, что такие оборванцы, как этот малый – часто работают осведомителями у бандитов, и если он заманит их в засаду – это будет некстати, но совсем не удивительно. Конечно, каждый из его спутников был талантливым и тренированным бойцом, способным дать отпор шайке уличных головорезов. Вот только убийство – не самое лучшее начало для тех, кто хочет провести свои дела, по возможности, тайно. В этом враждебном городе оставалось уповать лишь на самих себя и Создателя, и надеяться, что предложенный путь окажется верным.
Максимилиан Лерой не любил гроз, но его не удивило, что Минратос встретил их прибытие столь недружелюбно. Искатель досадливо поморщился. От сырости заныла старая рана, оставленная ему на память одним малефикаром. Тогда ледяной шип пропорол бедро Максимилиана, и если бы не помощь целителя, вряд ли он вспоминал бы об этой ране только в дождливую погоду. К неприятной, ноющей боли добавилось зарождающееся чувство тревоги – каждая гроза напоминала ему случай из детства, когда во время сенокоса молнией убило молодую женщину.

– Нам бы по короткой дороге пойти, господин. А то до дождя не успеем.
Нищий, указал на кривой и темный переулок, уходящий вглубь жилого квартала. Вновь вспыхнула молния, и ее мертвенный свет обнаружил как много в этом дворике закутков, приоткрытых дверей – мест, где легко устроить засаду. Максимилиан пристально вгляделся в фигуру калеки: его поза выражала страх, желание угодить и усталость. Услышав гром – в массиве домов его звуки стали раскатистыми, переливчатыми, этот немолодой мужчина передернулся от страха и неожиданности. Он боялся всего: и непогоды, с которой вынужден был воевать, чтобы добыть себе денег, и своих спутников, и извилистых улиц ночного города. Возможно, Максимилиан подозревал напрасно, но дослужившись до должности рыцаря-капитана Искателей, он выработал в себе привычку, не верить ни чужим словам, ни чужим чувствам, а даже само это задание было полно странностей и недомолвок.

Максимилиан считал свою преданность ордену Искателей чем-то, не требующим доказательств, хотя и доказательства были. Разве ничего не значат те раны, которые он получил, сражаясь с магами крови и храмовниками-предателями? Он привык к тому, что Искатели вынуждены действовать скрытно, так что, порой, приказы раздавались легкими намеками, непонятными для непосвященных. Но у Максимилиана была одна неоспоримая привилегия – решать самому, кого ему следует брать под свое начало. Но в это раз все было иначе – в его отлично сработанную группу, молодую, но уже проявившую себя, навязали нового человека. Дамиан Райен был известен Максимилиану по рассказам тех, кому приходилось выполнять с ним совместные задания. Отзывы были разные, но объединяло их одно – если Дамиана отправляют с отрядом, значит, руководство ожидает серьезных проблем.
Конечно, случается так, что и новые люди легко входят в сработавшуюся команду, но это был не случай Дамиана. Его перепалки с Мартиной Дюпон становились все менее безобидными, грозя перейти в настоящую вражду. Но как можно враждовать на территории противника, где сами правила обязывают, порой ценою жизни, прикрывать спину товарищу? Что будет с командой, внутри которой происходит такой разлом?
Впрочем, было еще кое-что. Перед поездкой именно с Дамианом лично беседовал сам Лорд-Искатель. Их разговор был строго с глазу на глаз и продолжался более часа. Максимилиану же были выданы лишь сухие инструкции и средства на выполнение задания. Это при том, что рыцарь-капитан Лерой был старшим по званию и должен был возглавить отряд. Так ли это на самом деле?
Максимилиан Лерой не любил работать вслепую, он не любил рисковать жизнями своих подчиненных, добиваться неясных, и, возможно, ложных целей, особенно здесь, в Тевинтере, прибежище магов, презревших волю Создателя. Недоверие может погубить отряд, но приказы Ламберта ван Ривса не оспаривались, если он считал, что в этом деле нужны недомолвки, значит, так тому и быть, а Максимилиан будет делать, что должно.

– Вот же драконье дерьмо! Столько пафоса, а не чище, чем в Орлее!
Рассерженный голос Дамиана прозвучал неожиданно громко, заполнив собой тихую, пустынную улицу, и вся группа, не сговариваясь, остановилась.
– Неверный вывод, Дамиан. Дерьмо, скорее всего, самое обычное – собачье. И вообще, под ноги смотреть надо, – в звонком женском голосе слышалась насмешка.
Не хватало только, чтобы эти двое принялись выяснять отношения на улице. Максимилиан обвел всю группу недовольным взглядом: Мартина заметно смутилась, Ксавье, один из двух мужчин, не участвовавших в перепалке, отвернулся, пряча усмешку. Дамиан продолжал зло смотреть на свою обидчицу.
– Успокойтесь оба, – прикрикнул на них Максимилиан.
Он кивнул сопровождающему, и тот без лишних вопросов двинулся дальше, скрывшись за углом ближайшего дома. Искатели последовали за ним. В одном был прав Дамиан: хоть Минратос и отличался от тех мест, где им до этого приходилось бывать, но есть вещи неизменные и вечные – нищие и грязь на улицах города.

Они вышли на дорогу, широкую и прямую, как стрела. Эта улица уже освещалась, и даже не масляными фонарями – на домах, на уровне в два человеческих роста горели магическим пламенем стеклянные сферы. Впереди, над смыкающимся рядом домов, снова стали видны башни дворца Архонта. Белокаменные при свете дня, сейчас они были темными и неживыми.
– А на этих башнях горят огни? – спросил Максимилиан у провожатого.
– Горят-горят. А уж как южная башня сияет, – мужчина указал рукой на далекую призрачную тень. – На вершине огонь пылает, непривычный такой, зеленый да лиловый, а пониже камни синим светятся. Они и сейчас горят, но из-за проклятущих туч не видно. Вот подождите, завтра вечером ясно будет, тогда и налюбуетесь. Ох, и вовремя же вы приехали, – нищий одобрительно мотнул головой, – нигде больше такой красоты не увидите, как у нас во время праздника Дождей.
– Красоты и магии? – переспросил Максимилиан.
– И магии.
Не удивительно. Дешевые фокусы и яркая броская красота всегда затмевали истинную веру, порой невзрачную, но гораздо более надежную. Магию предпочитали чудесам, сотворенным Создателем – это казалось Максимилиану неправильным и странным. И здесь, в вертепе магов, не связанных рамками веры, и в самом сердце веры – Вал Руайо, ее использовали для привлечения внимания. Белый Шпиль тоже освещался по ночам с помощью магии. Да, то великолепное многоэтажное здание привлекало к себе взгляды белым свечением, и его свет можно было увидеть из любой точки столицы. Но Белый Шпиль был не только кругом магов. Это еще и оплот храмовников, олицетворение Меча Создателя, как называли себя они. Почему же главная гордость Ордена привлекала внимание магией? Не было ли в этом гордыни?
Иногда, его посещала крамольная мысль, что храмовниками руководит не только желание своими действиями выразить волю Создателя. Но он старательно гнал её прочь. Порой, это было непросто, и тогда приходилось возвращаться к самому началу.
Максимилиан вспоминал, перебирая в памяти событие за событием, момент за моментом. Всё, начиная со срочного послания, которое он получил из Вал Руайо. Тогда он догадывался, о чем пойдет речь, предполагал, какие события лежат в корне, оказываясь одновременно и прав, и неправ.


Главной точкой отсчета стала катастрофа в Киркволле. Никто и подумать не мог, что бунтовщики смогут поднять руку на Эльтину, Владычицу Церкви. Они не просто убили женщину – они убили символ веры. Странно, что в этом была замешана уважаемая персона. Мариан Хоук, носившая гордое название Защитницы, поддержала восстание магов, и это стало последней каплей. Моровым поветрием безумие пронеслось по миру, поражая все новые головы.
Вначале была тишина. Вначале никто не мог поверить, что подобное возможно. Но постепенно начались разговоры. Произошедшее обсуждали все: маги, храмовники, простые люди, сестры в церкви. Кого-то это пугало, у кого-то вызывало ненависть или презрение, но были и те, кто относился к магам с сочувствием. Время шло, но споры не прекращались, наоборот, они становились все сильнее, становились ожесточенными. Слишком много голосов, и они звучали все громче.
Обстановка накалялась, и в этой атмосфере маги могли объединиться, проникнуться духом борьбы. Церковь не должна была им этого позволить, и приняла, как казалось, единственное верное решение: ужесточила порядки в кругах и запретила Собрание Чародеев. Это должно было сработать. Всегда срабатывало. Дисциплина и устрашение успокаивали даже самых отчаянных. Но только не в этот раз. Пускай, снизив голоса до шепота, маги не перестали говорить о смене порядка, и даже многочисленные наказания не могли развеять этих настроений. В той или иной степени, они проникли в каждый круг, и царили даже в Белом Шпиле.

Безумие не проходит само собой, особенно, если этим безумие поражено общество. Оно только разрастается, становится глубже, сложнее, становится более изощренным. Максимилиану казалось, что события в Киркволле сняли границу дозволенного: одна поруганная святыня повлекла за собой другую. Одно немыслимое преступление потянуло за собой следующие.
В тот вечер, на одном из балов, на котором собралась знать Орлея, Верховная Жрица церкви, Джустиния V подняла вопрос о положении магов, заявив, насколько люди забыли о том, кто помог им в тяжелые времена войны. Собравшиеся на балу не скрывали своего удивления и возмущения сказанным – так неожиданно оно было. Но то, что произошло дальше, затмило и это. Один из магов Белого Шпиля, принадлежащий к братству либертарианцев, известному своим стремлением вывести круги из-под власти церкви, попытался убить Верховную Жрицу.
Только после этого омерзительного преступления, храмовники поняли, насколько они были слепы, и как далеко зашло эта болезнь. Они думали, что все под контролем, что все опасности, с которыми они имеют дело – это лишь демоны и маги крови. Но было кое-что другое, что-то безобиднее на вид, и гораздо опаснее на деле - идеи. Есть методы, обнаруживающие магию крови, есть способы убивать одержимых, но как заглянуть человеку в мысли, и понять, не является ли он носителем взрывоопасных идей?
Обыски, допросы, арест одного из старших чародеев – все это не дало ощутимых результатов для расследования произошедшего: тот, кто подготовил эту возмутительную провокацию умел заметать следы, и доказательств, что неудавшемуся убийце кто-то помогал в пределах круга, так и не нашлось. Но любопытная информация все же появилась. Не сумев найти следы одного заговора, храмовники обнаружили следы другого.

Записка была найдена в одной из корзин с провизией, которые в огромном количестве доставлялись в Белый Шпиль. Крестьянин, сопровождавший поставки, не смог дать какого-либо вразумительного объяснения. Он плел о том, что доставлял любовные письма молоденьким магичкам, и что он делал это не в первый раз. Возможно, он действительно не знал, какие опасные вещи носит в своих корзинах. Возможно, ему хорошо платили за отсутствие вопросов. Сам факт того, что храмовники смогли обнаружить этот путь обмена сообщениями только после усилившихся обысков, пугал, наглядно демонстрируя слабость их контроля. Но хуже этого было содержание записки – настоящая пощечина не только Церкви и её воинам, но и всему андрастианскому миру. Как еще можно назвать желание части магов искать помощи у врага?
Из найденного письма следовало, что группа резолюционистов отправилась в Тевинтер, надеясь заручиться его помощью в назревающей борьбе. На сухом языке закона это являлось сговором и предательством. Получатель послания, скорее всего, кто-то из либертарианцев, уже заработал бы себе самое суровое наказание, какое бывает в круге – смерть, если бы можно было разобраться, кто этот человек. Записку оставили в условленном месте, надеясь, что придя за ней, предатель обнаружит себя, но, похоже, слухи успели просочиться в ряды магов – никто так и не появился.

Действовать требовалось осторожно. Ситуация и без этого была накалена до предела. После ареста одного из старших чародеев, произошло первое открытое столкновение магов и храмовников – ещё немного, и дело бы закончилось бойней. А после событий в Киркволле, такие стычки могли окончательно дестабилизировать ситуацию. Достаточно было слухов, что покушение на Верховную Жрицу организовали не маги вовсе, и что произошедшее – провокация храмовников. Предъявлять обвинение в новом заговоре, не подкрепив его доказательствами, было чревато новыми бунтами. Расцененное как очередной подлог и попытка очернить либертарианцев, это стало бы поводом для восстания, уже в Белом Шпиле.
Этот вопрос и привел Максимилиана в Вал Руайо. Принять правильное решение было непросто: храмовники и Искатели уже успели допустить достаточно ошибок. Повторять их было нельзя. Нельзя было действовать напролом, опрометчиво, надеясь, что случай спишет их просчеты, и все образуется само собой. Требовалось уподобить меч Искателей хирургическому ножу, который аккуратно отделил бы от тела больного пораженную часть. План был таков: группа Искателей направиться в Тевинтер, чтобы поймать, допросить и доставить в Орлей заговорщиков. Доказательство их связи с либертарианцами в круге, должно внести раскол в ряды магов, сыграв на руку при наведении порядка. Либертарианцы с их идеями об отделении от церкви, после попытки найти поддержку у Тевинтера, должны стать изгоями среди своих. А, если учесть, что именно они громче всех кричали о свободе кругов, подобное событие могло успокоить и предотвратить назревающее восстание. Кроме того, Тевинтер, территория потенциального врага, в чем-то накладывал определенные правила, а в чем-то развязывал руки. Максимилиан отправлялся туда, готовясь выполнить долг перед Создателем любой ценой.


От широкой улицы ответвлялся небольшой тупик, не темный – около крыльца с низенькой лестницей висел фонарь, подсвечивая покачивающуюся на ветру вывеску. На ней разворачивала два длинных крыла грубо нарисованная белая птица. Альбатрос.
– Пришли, – грубый голос нищего окончательно вывел Максимилиана из размышлений.
Он окинул взглядом дом со светящимися окнами и отсчитал нищему пару серебряных монет. Тот откланялся и немедленно скрылся.
В это время на землю упали дождевые капли. Первые, еще редкие но, крупные, грозящие не оставить на путниках сухой ниточки. Капли упруго барабанили по крышам домов, глухо ударялись о землю, поднимая пыль. Пара из них успела упасть за шиворот.
Максимилиан двинулся к двери, радостно отмечая, что Дамиан даже не пытается перечить. После тяжелой, выматывающей дороги была противна сама мысль о том, что избалованного щенка придется уговаривать.
Всё, чего Максимилиан мог желать – это забраться в теплую ванну, затем лечь в кровать и отрубиться на пару часов. Желательно без снов и мыслей. Максимилиан знал, насколько тяжелая задача была перед ними поставлена, поэтому сейчас – самое время отдохнуть, пока ещё есть возможность. А думать... Думать он будет завтра.


***

Рену снилась река. Речная вода была такой чистой и прозрачной, что, казалось, можно рассмотреть каждую травинку, каждую песчинку на дне. Ветер ласково ерошил черные волосы, принося с берега запах цветов и хвои. Рен улыбнулся и вошел в воду, тут же почувствовав, как лодыжки, словно иголками, колет от холода.

Три камня лежали на дне.
Три камня вместе. Рядом. Как будто их так и сложили.
Возможно, ребенок начал строить горку и собирался принести ещё, но его позвали домой, и теперь в воде лежало всего три камня, которые сразу привлекли внимание.
Три камня: два обычных – коричневых, неровных, в полосках и выбоинах, а один – красный, гладкий. Казалось – это и не камень вовсе. Возможно...

Рен присмотрелся – тонкая золотистая цепочка почти полностью погрузилась в песок, но, когда лучи солнца освещали воду, звенья поблескивали в ответ.
Он отшатнулся.
Подвеска с рубином, прижатая двумя камнями.
Ему начало казаться, что вода становится все холоднее.
Он знал, кому принадлежало это украшение.
Надо было уйти. Надо. Но...
Рен опустил руку в воду. Пальцы ухватили золотистую нить.
Первая попытка оказалась неудачной. Цепочка зацепилась и не собиралась поддаваться. Он потянул ещё раз, и камни сдвинулись, выпуская подвеску из плена.

На секунду все замерло. Ветер стих, прекратив путаться в волосах, пропали запахи и звуки, и только солнце светило все так же ярко на абсолютно чистом синем небе.

Из-под камня выползла змея. Маленькая, черная, юркая. Она тут же поплыла к Рену. А затем ещё, и ещё одна. Они окружали его, вились вокруг, касаясь своей ледяной блестящей кожей, забирались по ногам. Рен пытался их стряхивать, но на смену одной приходило две. И он в ужасе оглядывался, надеясь найти спасение, спрятаться от них. Но берег исчез вместе с лесом, осталась сплошная водная гладь, ставшая темной, подвижной, из-за копошащихся в неё тварей.

"Рен...”
Он обернулся на звуки знакомого голоса.
"Рен, иди ко мне.”
Невысокая девушка с распушенными волосами протягивала к нему руки, но он отрицательно замотал головой, пытаясь сбросить змею, добравшуюся до шеи.
"Иди ко мне, я помогу”.
Рен не мог сопротивляться её голосу, он сделал шаг, а затем ещё один, и ещё...
"Ты принес мою подвеску...”
Она выхватила её и тут же надела на шею.
"Пойдем, мой хороший...”
Девушка взяла его за руки и повела за собой в реку.
"Брианна, нет.”
Рен пробовал сопротивляться, старался изо всех сил, но эти попытки были такими жалкими и бесполезными...
"Пойдем, милый”.
Змеи уже окутали её тело. Они ползали по тонкой шее, забрались в волосы. Или это её волосы превратились в змей? Они выползали из её рта. И все – тянулись к нему. Переползали по её рукам, забирались за воротник, лезли под мантию, обхватывали шею кольцом и ползали по лицу.
Рен закричал, когда одна из змей впилась ему в веко. Он хотел её скинуть, но Брианна крепко держала его руки, не отпуская, все так же увлекая за собой на дно.
Он вырывался и корчился от боли, когда острые зубы пронзали его тело. Одна за другой, каждая хотела оставить на нем свой след.
Все происходило так быстро, стремительно, что казалось, время сошло с ума и вместо одной секунды пропускало сразу десять... Рен уже ничего не чувствовал – змей было слишком много, они покрывали его с головы до ног, и он, не выдержав, упал в реку, захлебываясь водой, пропахшей тиной...


– Рен...
Знакомый мелодичный голос звал его, вырывая из сна.
– Хороший мой, что они с тобой сделали?..
Он с трудом открыл глаза, пытаясь вспомнить, где находится. Сон был таким ярким – Рен буквально чувствовал, как кожа до сих пор горит от укусов и ледяных прикосновений. У противоположной стены стояла женщина, и она была последним человеком на свете, кого он ожидал здесь увидеть.
– Этого не может быть! Тебя здесь нет!
Рен тряхнул головой, отгоняя видение. Цепи, сковывающие руки, привычно отреагировали на движение глухим звяканьем.
– Мой хороший, мой замечательный, что же они сотворили с тобой? – её взгляд остановился на его окровавленных запястьях. – Тебе очень больно?
В голосе женщины звучала жалость, но она так и не сдвинулась с места, продолжая рассматривать его издалека.
– Посмотри, на что я похож, и сама скажи, Брианна, больно ли мне?
– Рен, милый...
– Не называй меня так. Не смей!

Вопросы суматошно мелькали в его голове и оставались без ответов. – Как она могла оказаться здесь? Почему охранники её пропустили? В камеру приговоренного к казни не заходил никто, кроме тюремщиков. Да и зачем Брианне появляться здесь, после того, как она подставила его.
– Я беспокоилась, я скучала по тебе...
Это было уже слишком, его голос сорвался на крик.
– Заткнись, тварь! Просто заткнись, пока я не вцепился зубами тебе в глотку!
Но Брианна не собиралась сдаваться – она сделала шаг в его сторону и спросила, слегка склонив голову.
– Скажи, как тебе помочь?
– Ты же сама меня сюда упекла! Ты продала меня, шлюхино отродье, – он рассмеялся, болезненно кривя губы.
– Но я могу тебе помочь. Милый, если ты согласишься принять мою помощь, я дам тебе свободу. Ведь ты об этом мечтаешь?

Все встало на свои места. Рен зло глянул на женщину и плюнул под ноги. Как же он не понял этого сразу, он и не просыпался вовсе.
– А в нормальным виде показаться – что, боишься? Не робей – каким бы ты уродом ни был, твоя морда мне будет поприятнее, чем она.
Брианна ничего не ответила, только продолжала внимательно его изучать.
– Хватит представлений, демон. Я в Тени, так? Я вашу вонь везде учую.
– Как это грубо, а ведь я помочь пришла...
Брианну окутало яркое лиловое свечение – Рену даже пришлось зажмуриться на секунду, чтобы не ослепнуть. В этом пламени женский силуэт стал трансформироваться – вытягиваться, утончаться. Вместо коренастой и полной Брианны проступили совсем иные очертания.
Незваная гостья обладала странной неземной притягательностью. Словно что-то не давало отвести от неё взгляд. Что это было? Стройные бедра или точеные голени, тонкая талия или бесстыдно оголенный живот, по которому она между делом провела изящной узкой ладонью? Может, спрятанные под золотыми цепочками украшений очертания грудей, крепких, как яблоки в саду Старкхэвена? Или безупречное лицо, хоть глаза и были черными, бездонными, неестественно огромными, а надо лбом темнели загнутые в спирали рожки?
Её взгляд был откровенно-призывным, а улыбка полна кокетливого лукавства. Она оглаживала себя - плечи, бедра, грудь... Неторопливо любовно исследуя собственное тело. Подвижный хвост обвился вокруг ее лодыжки, но почему-то сейчас это не казалось отвратительным, напротив, как и все её движения, это завораживало, заставляло терять бдительность, вызывало навязчивое, болезненное вожделение.
В Круге Рен много читал о тварях, населяющих Тень. Перед ним был Демон Желаний – она разумнее и амбициознее остальных, а значит – опаснее. Им нравилось завлекать в сети обмана, обводить вокруг пальца глупых смертных. Эта красотка терзала его уже несколько недель. День за днем приходила в его сны, наполняя их то мечтами, то кошмарами. Она умело играла его надеждами, заставляла верить, завлекала, обещала и пугала видениями. Вытаскивала из его памяти то, что он хотел бы забыть навсегда. Как долго он сможет сопротивляться ей, и что она приготовила на этот раз?

– Ты скучал по мне, Рен?
Он оскалил зубы в злой усмешке.
– Обскучался прям – подойди ближе, и я покажу как сильно.
Теперь, когда пришло понимание, где он находится, образы Тени стали заметны повсюду. Знакомые стены приобрели размытые очертания, словно он рассматривал их сквозь мутное стекло, а все оттенки разом выцвели. Окно здесь уползло вверх – далекое, недосягаемое. Вместо клочка сизого предгрозового неба за ним виднелась странная слепая чернота. Тень причудливо обошлась с деталями реального мира, почерпнутыми из его воспоминаний. Из каменных плит камеры торчали старые ржавые крюки, ничем не отличающиеся от настоящих, только вместо двух появились десятки. Их словно наобум, бесцельно раскидали по стенам на разной высоте. Мятая жестяная кружка – из нее Рена поили тюремщики, зависла на расстоянии ладони над решеткой, в которую стекали нечистоты. Дверь лишилась маленького зарешеченного окошка и замочной скважины. Странным рыжевато-серым столбиком посреди соломенной подстилки замерла огромная крыса. Сейчас Рен был бы рад даже её живому участию, если бы черные глазки-бусинки не смотрели впереди себя, остекленев.
– Ты так неприветлив... – протянула демон, – а я как лучше стараюсь – даже облик твоей девки приняла. Той дешевой потасканной шлюшки. Неужели ничего получше для тебя не нашлось?
– А мне не надо получше, – Рен уставился в темные глаза демона. – Она – моя дешевая шлюшка. Моя! Понятно тебе, выродок Тени?
– Она твоя, говоришь... – демон усмехнулся и воспоминания Рена начали мелькать перед глазами. Картинка за картинкой, образ за образом, они завлекали, заставляя поверить в свою реальность.


"Она моя!” – так он сказал, когда, оказавшись в одном из недорогих борделей, присмотрел себе невысокую миловидную девку с темно-русыми волосами. Та манерно виляла полноватыми бедрами и игриво постреливала зелеными глазищами.

"Она моя!” Он выложил на стол перед владельцем заведения золотой – в два раза больше, чем стоила Брианна. Ему не хотелось отдавать свою шлюшку какому-то хлыщу, в мятом потрепанном камзоле.
Брианна шла за ним послушно и только притворно взвизгнула, когда он, закрыв дверь номера, тут же прижал её к стене и полез под юбку. От неё пахло алкоголем и дешевым мылом, её яркие шмотки были застиранными и старыми, но Рену она нравилась такой, какая есть. Такая настоящая, честная в своей продажности.
Спустя несколько дней Рен вновь пришел в тот же самый бордель. Он уверял самого себя, что это никак не связано с той грудастой девкой, но это была ложь. Стоило ему переступить порог, как он начал её высматривать, и, убедившись, что Брианна работает, не раздумывая заплатил за всю ночь.
А когда он пришел в третий раз, она сама подошла к нему, провела ласково рукой по щеке, холодя кожу блестящими кольцами на пальцах, и, приблизившись, шепотом спросила: "На всю ночь?” Рен согласно кивнул, и уже она повела его в номер, шелестя пышной юбкой.


– Чем же она тебя пленила?
Рен не ответил, продолжая неотрывно смотреть на демона. Та приблизилась и, склонившись, замолчала - размышляя, изучая его.
– Чем они так тебя цепляют, Рен? Брианна, Грейс... Ты не нужен им. А ведь я знаю разгадку, мой милый. Возможно, я приняла неверный образ? Возможно, мне нужно было показаться перед тобой вот так?

Облик демона начал меняться. Рен увидел невысокую женщину с карими глазами. Её иссиня-черные волосы – гладкие, блестящие, спускались до лопаток. Такие же черные, как и у Рена. Пухлые губы, курносый нос – он смутно помнил эти черты, и не мог не узнать, когда увидел... Небольшой шрам пересекал левую бровь женщины. Один из ухажеров швырнул её в стену, и она, падая, ударилась об острый угол стола. С тех пор остался след.

– Не смей!
Рен предпринял бессмысленную попытку вырваться из своих цепей, но лишь взвыл от боли, когда кандалы впились в запястья.
– Здравствуй, Рен.
Её голос он хорошо помнил. Первая женщина, предавшая его – мать, которая без сожаления отдала своего сына в круг.
– Уйди... Уйди, ради Создателя!
– Наконец-то ты стал мужчиной, Ренуальд. Ты так похож на своего отца, по его стопам пошел, убийца и вор. Таким ты нравишься мне, сын.
Рен поморщился, услышав своё полное имя. Оно казалось чужим и безжизненным. Имя для какого-нибудь аристократишки – ну уж никак не для мага-отступника.
– Да пошла ты, тварь!
Он вложил в эти слова всю злость, которая в нем ещё оставалась. Но безразличие постепенно окутывало его, и это пугало.
– В чем дело, милый? Разве не эти слова ты хотел услышать от своей матери? Что она любит тебя, что она гордится тобой? Почему ты стал таким, Рен? Никогда не задумывался?
Она подошла вплотную и доверительно зашептала на ухо.
– Ты ведь знаешь, твоя мамочка любила настоящих мужиков. Она любила их всех - кто оказывался рядом и готов был её пригреть. Вот только они её не любили. И твой отец её не любил. Он, кажется, чуть не задушил её однажды? А она все прощала. Ты ведь был единственным, кто любил её по-настоящему, вот только ей это было не нужно. Бедный мальчик... Ты так старался, а она с обожанием смотрела на тех, кто оставлял синяки на её лице, которые ты потом гладил и целовал, желая залечить. Рен, ты можешь гордиться. Теперь ты стал таким, каким был твой отец. Сейчас ты бы ей понравился.

Рен устал. Невыносимо устал. От её визитов, от тюрьмы, от того, что кто-то копается в его чувствах и мыслях. С каждой секундой ему все больше хотелось, чтобы это поскорее закончилось, и уже не важно, как именно. В конце концов, его ждала казнь, смерть – можно ли считать одержимость худшей участью? А демон не сдавался, она находила слова, которые ранили, заставляли сомневаться.

– Кого ты бросаешься защищать? Не ври мне, милый, я знаю тебя. Ты обратил внимание на Брианну после того, как её грубо отшвырнул к стене тот хлыщ – а она лишь улыбнулась и вновь прижалась к нему, пьяная. И ты тут же захотел её – ту, кого надо защитить. Ты не смог уберечь единственного человека, которого по-настоящему любил. А когда все же попробовал – она избавилась от тебя, сдав в круг. Бедный, несчастный мальчик. Такой брошенный, такой отверженный, такой ненужный. Ты надеялся, что хотя бы шлюха сможет тебя полюбить, но ты не нужен даже ей. И это – после всего того, что ты для неё сделал.
– Ты про какую шлюху сейчас? Про Брианну, или про мою мать?
– А я тебе покажу, Рен.


Образы менялись. На смену тусклой серой камере появилась светлая комната. На полу лежал старый, выцветший красный ковер с желтыми полосками по краям, а в камине приветливо потрескивали поленья. В углу стояла узкая кровать, покрытая цветастым покрывалом. Мать сама сшила его и с гордостью демонстрировала подружкам. На столе дымился горячий обед, и Рен почувствовал, как живот свело от голода, когда аромат незамысловатой похлебки с мясом достиг его ноздрей.
Его дом.
Он и забыл, как тот выглядел – слишком много времени прошло. Но сейчас воспоминания сложились в цельную картину. Демон вытащила их из его сознания, воссоздав все до мельчайших подробностей. Даже ваза с полевыми цветами на окне, даже его игрушечный меч, выструганный из дерева – каждая мелочь, каждая деталь была здесь. И все же предметы в этой комнате отталкивали и внушали страх, а уютная атмосфера казалась неестественной, застывшей. Так бывает, когда все в порядке, но ты знаешь – это лишь видимость. Сцена статична, неподвижна, как будто ждет момента, когда произойдет нечто, ради чего она и была нарисована...

Рен слышал, как скрипят половицы, прогибаясь под тяжелыми быстрыми шагами, различал голоса, пока ещё едва уловимые, но с каждой секундой набирающие мощь. Глухие удары заставили его обернуться - бабочка билась об оконное стекло, ненадолго замирая и вновь ударяясь, все быстрее и громче. Шум маленьких крыльев был неправдоподобно громким, он заслонил собой все остальные звуки, приковал внимание, так же как и тогда, много лет назад, когда Рен сидел на кровати и наблюдал за ней. Вначале он рассматривал бабочку с любопытством, а потом сочувственно. Её яркие крылья, черные с красными пятнами, напоминавшими глаза чудовищ из сказок, казались жуткими, но мальчишку это не смущало. Она хотела вырваться, сбежать из этой комнаты, почти так же сильно, как и сам Рен. Он поймал её, осторожно сложил ладони, заключил в плен и улыбнулся, когда она защекотала его руки тонкими усиками. Пара шагов в сторону двери, чтобы успеть выпустить...

Крылья – тонкие листы
Необычной красоты.

Пусть летит подальше от этого дома, так же, как он однажды уйдет отсюда, пусть будет свободна...

Облетишь поля, леса –
И тебя ждут небеса

Крик, резкий, болезненный...
– Не надо! Не трогай меня!
Страх заставил его метаться по комнате в поисках укрытия. Спрятаться, чтобы не попасться под руку, не видеть...
Руки инстинктивно сжались, крепко, до дрожи. Пыльца с поломанных крыльев облепила ладони.

Крылья – тонкие листы –
Навсегда исчезнешь ты…

Рен спрятался за дверь, наблюдая за происходящим с безопасного расстояния.
– Оставь меня в покое...
Высокий светловолосый мужчина с огромными ручищами схватил женщину и ударил по лицу.
– Я сколько раз говорил, тварь, не лезь в мои дела! Кто дал тебе право в мои вещи забираться?
– Я больше не буду!
Её голос звучал жалостливо, и Рен увидел, как струйка крови течет из носа по светлой коже.
– Я обещаю.
Мужчина подошел ближе, склонился над ней, и женщина сжалась в комок, словно запуганный зверек. Удар ногой пришелся в живот, и она сдавленно охнула, выставила руки вперед, пытаясь защититься.
Рен больше не мог молчать, не сегодня.
– Не смей!
Звонкий детский голос дрожал от волнения. Маленький, хрупкий, с растрепанными волосами и игрушечным мечом в руке - он собирался убить дракона и спасти принцессу. Мужчина сделал шаг вперед и зло посмотрел на мальчишку.
– Тебя давно жизни не учили, щенок!
В следующую секунду все изменилось. Огонь появился сам – вспыхнул на детской ладошке и полетел в сторону обидчика. Крик боли резанул слух, а в ноздри ударил запах горелого мяса. Мальчик в страхе отшатнулся, не веря, что он мог сотворить подобное. И огонь погас, словно испугавшись вместе с ним, затих, как только улеглась ярость и злость. А потом Рен услышал слова, которые никогда не забывал: "Что ты сделал, гад! Что ты сотворил! Лучше бы ты сам сдох!”
Она обнимала обгорелое тело и проклинала сына – единственного, кому она была нужна.


Рен зажмурился. Его первое убийство. Самое страшное. Тогда его тут же и стошнило, на тот самый красный ковер. А потом ещё раз, когда мать привела храмовников, и он, не желая уходить, вцепился в дверной косяк. Его ударили в живот - не слишком больно, просто, чтобы разжал руки - и этого оказалось достаточно, чтобы он безвольно обвис на руках тех, кто его уводил.

Комната исчезла, темноволосый мальчишка растворился в воздухе вместе с храмовниками, матерью и обгорелым трупом. Остались лишь стены тюрьмы, цепи и демон.
– Я не собираюсь тебе помогать. Я не поддамся.
Голос Рена звучал тихо.
– А зачем сопротивляться? Ради чего? Что есть у тебя сейчас, что ты можешь потерять? Ты не нужен им. Не нужен своей матери – она даже не помнит, как тебя зовут. Не нужен Брианне – она забыла о тебе, как только получила деньги за то, что тебя сдала. Ты никому из них не нужен. А тебе ведь нужен тот, кто будет рядом. И я могу быть с тобой, Рен. Всегда. Я не брошу тебя и не предам. Не променяю на другого. Я дам тебе то, что ты хочешь, милый.
– Я не поддамся.
Рен закрыл глаза, будто это могло отогнать демона. Он зажмурился так сильно, что виски отозвались болью. Но ему не справиться. Он понимал это, и она это понимала. Поэтому не торопилась. Поэтому лениво прохаживалась вдоль противоположной стены, сверкая своими черными глазищами. Она знала, что он достанется ей.
– Ты поддашься. Ты же сам это понимаешь. Я все вижу, Рен, я чувствую тебя. Ты хотел отдать своё тело духу. Ты хотел, чтобы он охранял тебя от нас. А почему? Да потому, что ты слаб, Рен. Ты злишься на нас, демонов, ненавидишь нас, но ты же сам нас зовешь. В тебе столько страстей – гордыня, гнев, желание – все вперемешку. Ты так ярко светишься, так привлекаешь нас, и мы летим к тебе, как бабочки на огонь, а ты пытаешься нас отвергнуть. Ты с трудом прошел Истязание, Рен. Так хотел поддаться Тени тогда, и сейчас хочешь. В тебе никогда не было силы отказаться от нас. Но ты пытаешься, даже духа хотел себе заполучить, лишь бы спрятаться за его спину. Но ничего не получится, Рен. Рано или поздно, мы тебя получим. Вопрос только в том – кто? Я предлагаю больше, чем другие.

Рен не заметил, а скорее почувствовал изменения, которые начали происходить вокруг. Нечто, пока ещё незримое, но уже явно ощущаемое – так всегда бывало, когда рядом оказывался Фейнриэль. Это были первые признаки, предчувствия, которые вот-вот переродятся в нечто большее, когда Тень начнет меняться по воле сновидца.
В этот раз все было так же. Пропадал демон, исчезали опостылевшие серые стены камеры, цепи выпускали руки из крепкой хватки, а потом и сами исчезали, растворяясь в воздухе... Им на смену вырисовывалась небольшая комната, по-своему уютная, с полосатым ковриком на полу, роскошным кожаным креслом темно-коричневого цвета, с пышным кустом веретенки в высокой кадке и письменным столом, заваленным стопками книг. Рен уже бывал здесь. Фейнриэль всегда вытаскивал его сюда из кошмаров.
Этот мальчишка опять пришел за ним, спас его. Удивительно. Он надеялся на него больше, чем на Андрасте с Создателем вместе взятых.
Фейнриэль улыбнулся.
– Ты их просто притягиваешь. Хоть вообще из Тени не выходи и следи, как бы ты в одержимого не превратился.
– Что поделать, я им нравлюсь, – Рен рассмеялся в ответ, но секунду спустя его лицо вновь стало серьёзным. В этот раз он почти поддался, у него не оставалось сил. В чем-то демон был прав – зачем ему бороться, если впереди только издевательства и смерть? Ради чего ему сопротивляться искушению? Говорят, демоны могут сделать так, что ты по-настоящему поверишь в их иллюзию. Ты будешь жить в ней и, возможно, даже будешь счастлив. Это обман, но какая разница, чувства, которые удастся испытать, будут настоящими...
Он подошел к окну и, помедлив, задернул плотные песочного цвета шторы. Там была темнота – особая темнота Тени, непонятная, чужая, пугающая. И, пока он видел её, у Рена не получалось забыть о том, где на самом деле они находились. Он огляделся, подметив, как точно Фейнриэль воссоздавал свое жилище – даже мельчайшие детали легкого беспорядка. Сновидец слепил свою комнату, а Тень была всего лишь его материалом. Рен замечал подробности: на тумбочке лежал огромный фолиант, открытый в месте иллюстрации, занимавшей целый разворот, на столе, между стопками книг расположилась уродливая чернильница в виде драконьей головы, а на подлокотнике кресла висела темно-серая мантия. Все было так, словно Фейнриэль взял эту комнату из своих воспоминаний так же, как демон извлекал картины из воспоминаний Рена. Он поморщился – мысли вновь вернулись к непрошеной гостье и вонючей тюремной камере.
– Я не просто так пришел, – Фейнриэль, все это время ожидавший, пока Рен осмотрится, пересек комнату и уселся в своё любимое кресло. – Я нашел тех, кто вытащит тебя из тюрьмы.
На лице Рена отразилось недоверие.
– Не переживай, они обязательно справятся. Они меня из таких бед вытаскивали, по сравнению с которым проникновение в тюрьму – это все равно, что прогулка до "Искушения грешника”.
Стоило Рену услышать это название, как его губы тут же расплылись в ехидной усмешке.
– Ох, ты ж, сиятельная задница Андрасте! Не думал, что тебя интересуют подобные заведения.
Фейнриэль отвел взгляд, решив, что явно сказанул лишнего.
– Да не стесняйся ты. В твоем возрасте, и если средства позволяют, это заведение должно стать вторым домом...
При упоминании самого дорогого борделя Минратоса Рен моментально повеселел. Его финансов для подобных развлечений явно не хватит. Но когда-нибудь он там точно побывает.
Разумеется – после того, как выберется из тюрьмы и отомстит той, что его подставила.

– У меня мало времени, Рен. Я пришел сказать, чтобы ты продержался ещё немного. Не хами пока охране и не поддавайся демонам. Хоть это и непросто, в этом месте Завеса истончилась.
Рен машинально кивнул. Он продержится. И день продержится, и неделю – он выживет. Если есть надежда, если есть ради чего жить, можно выдержать многое, человек даже и не представляет как много. А пока – у него есть время в деталях представить, что он сделает с той, по чьей вине здесь оказался.