То ли везло ей, как утопленнику, то ли так называемая Зона совершенно не реагировала на медленно бредущую вдоль обочины фигурку женщины. Наташа едва переступала ногами. Ночь накануне выдалась еще хуже предыдущей, проведенной в холодной влажной норе между валунов. Очередным схроном стало разлапистое искореженное дерево, напрочь лишенное листвы. Тело вопияло. Казалось, позволь она себе потянуться, спина не смогла бы вернуться в исходное прямое состояние, а ощущение избитости и неприятной нечистоты сводило только начавшийся путь к пыткам похлеще работы в общественном лепрозории.

Нет, Наташа не жаловалась — чего уж, жизнь в селе с самого детства не была легкой и беззаботной, привычка встречать рассветы за рутинной, но нужной работой в хлеву или на клочке земли близ дома осталась с ней и в зрелом возрасте.

Свалившись с ветки, она позволила себе несколько минут созерцать едва виднеющееся за набежавшими тяжелыми тучами блеклое пятно восходящего солнца. Куртка слабо защищала от пронизывающего ветра, заставляя ежиться. Данные военными пакеты с индивидуальными дневными пайками на вкус больше напоминали новомодный городской собачий корм, разбухая в желудке вместе с залитой следом водой из фляги.

Крепко груженый рюкзак на какое-то время выпрямил затекшие плечи. Опечатанный пломбами кейс оттягивал руку не хуже гири, заставляя усомниться в своем содержимом — из описи, приложенной подполковником Филиным, следовало, что внутри находились редкие и весьма дорогостоящие медикаменты, но припоминая изрытое оспой неприятное лицо военного, оценивающий прищур и торопливость, с коией медсестру выперли за ворота, Наташа располагала кучей догадок насчет своего важного груза.

Она не уходила от дороги дальше двух десятков метров, чтобы не терять серую изрытую ленту пути из виду, да и случайных прохожих тоже, хотя никто за два дня так и не показался из-за однотонного горизонта. Отсюда и мысли об удаче... Но удаче ли? Проводники, если и остались живы, в чем женщина боязливо сомневалась, скорее всего, просто вернулись на базу, или же остались лежать там, где расстались с Наташей, возле слабо выраженной развилки. Лица солдат она старалась не вспоминать. Так и с пациентами в больнице случалось — тяжело было представлять черты тех, с кем еще какое-то время назад вела беседу, пила чай, слушала рассказы о родне, а потом сжав губы и стараясь не реветь, прикрывала с головой казенной простыней с больничным вылинялым штампом.

И было все, что окружало, каким-то иным — вроде и поле, проглядывающее через клочковатую преграду лесополосы, обычные кустарники, одно и то же с остальным миром небо... Но не запустение — отчужденность, которую не создашь никакими заборами и заграждениями. И совершенно не поддающуюся описанию знакомыми и простыми словами картину мира-отражения, всего уже существующего, но словно перенесенного за невидимую грань.

Наташа поудобнее перехватила ручку своего медицинского чемоданчика, слегка подпрыгнула, пытаясь устроить рюкзак на спине поудобнее и продолжила путь. Куда она шла? Прямо. Так и военные говорили: «Дорога нам нынче прямая, если повезет, полтора суток — и почти на месте...» Куда уж ей. Сил двигаться быстрее природа ей точно не отжалела.

Сначала женщина попросту считала шаги, чтобы убить время между настороженным созерцанием однообразного замершего, словно бы мертвого, пейзажа с отдаленными остовами строений и размышлениями о дальнейшей судьбе на новом месте. Наташа не обижалась на своих пропавших спутников, когда те не без усмешки выслушивали ее четкий и совершенно замечательный план, который обязательно должен был сработать на благо всех обитателей Зоны Отчуждения.

Имея весьма скудное представление о тех, кому, может быть, и потребовалась бы ее помощь, и даже о тех, от кого она сама помощь получила бы, а так же о тех, кто лишил бы ее и возможности помочь и помощи самое себе — она не сожалела. В городах жили такие же люди, были свои неизвестные герои, способные на неимоверную храбрость и милосердие, были и те, кого, будь у нее в руках пистолет, медсестра, не задумываясь, расстреливала бы. А люди-то везде людьми были и оставались. С однобоким понятием о добре и зле.

— Восемь тысяч сто восемнадцать... — женщина выдохнула, остановилась, чуть наклонившись вперед. Ломота в спине обессиливала. Солнце, едва указавшее на наступление утра, исчезло, мир стал сер и черен.

Оглядевшись, Наташа разочарованно вздохнула — с резкими порывами ветра ощущалась влажность приближающегося дождя, а укрытия видно не было. Сойдя с дороги и едва волоча ноги по жухлой жесткой траве, она добралась до вывороченного с корнями дерева.

Темнело стремительно — с минуты три сероватый полумрак еще позволял различать темнеющую полоску далекой посадки, а потом и он сменился зябкой тьмой. Забравшись в яму под защиту древесных комлей, Наташа стянула давящие лямки и устроила рюкзак ближе к боку с подветренной стороны. Разводить здесь костер было нереально, оставалось лишь подкрепиться остатками последнего пайка и в настороженной чуткой дремоте пережидать стихию, накрывшись курткой.

Сколько прошло времени, она не знала — механические простенькие часики, принадлежавшие еще матери, словно издеваясь, встали, хмарь и сумрак не позволяли хотя бы примерно определить временной промежуток. Но в мир шелестящего дождя добавился еще один звук, который, возможно, и стал причиной резкого пробуждения. Сначала женщине показалось, что она дома, в хате, а за окном, где-то в дожде немного противно и надсадно мявчит кошка.

Открыв глаза и сморгнув туман со сна, Наташа застонала. Утренняя слабость и разбитость только усилилась в сочетании с забравшимся под ткань комбинезона влажным холодом. Этот колеблющийся мир не был домом, родное село осталось где-то невообразимо далеко, в совершенно ином измерении...

Звук повторился. Мяуканье, а теперь медсестра уже сомневалась, что издавать эти звуки может нормальная кошка, доносилось с другой стороны дерева, откуда то из ржавых мокрых зарослей. Памятуя о совете военных, она натянула противогаз и, покинув свое убежище с вытянутым вперед ножом направилась к месту предположительного нахождения животного.
Впрочем, оружие она упустила сразу, стряхивая тяжелые капли дождя с линз противогаза.

Мокрая клочковатая шерсть полностью облепила довольно крупное, но худое тело зверька. На вид — кошка-кошкой, разожравшиеся питомцы бабулек в селе выглядели ничуть не меньше. Однако, шипящее и воющее животное, остервенело дергающееся в хватке ржавых капканных кругов, дало бы фору любому полосатому-усатому бандиту.

Наташа осторожно подошла, обходя пленника со стороны, оценивая с точки зрения врача уже причиненные повреждения и испуганно поглядывая на диковинку. Кот орал. Обе задних лапы находились в пасти ловушки и, скорее всего, были перебиты, оставаясь неподвижными даже при всех стараниях своего обладателя.

Рассудив, что ничего плохого это существо в подобном состоянии сделать ей не может, Наташа нашарила выроненный нож и присела на колени возле капкана. Убивать, пусть и из гуманных соображений, она не хотела.

В чемодане были бинты и медикаменты, а этот комок шерсти по воле случая стал ее первым пациентом. Расковыряв ржавый механизм и отжав пружину, женщина открыла ловушку и, шлепнувшись назад, отползла. Животное устало и обреченно упало на бок, тяжело поводя подобранным животом и продолжая выть, правда, чуть тише.

— Угораздило тебя... — Наташа на четвереньках приблизилась и осторожно протянула руку. Кот замолчал и воззрился на конечность так, словно та была палкой или чем еще — угрозой. Истошно мявкнув, он попробовал рвануть подальше, но вышло лишь загрести траву и грязь, перевалившись на другой бок.

— Экий шустрый. Куда ж ты торопишься? Я тебе помогу, но уж ты не серчай, больно тебе было и будет еще, разве что меньше немного, — голос из-под противогаза звучал глухо, тихо, но оказывал успокаивающий эффект. Поднявшись, Наташа добрела до своего чемоданчика и достала коробочку с ампулами и два одноразовых шприца. Стихия разыгралась еще пуще, замывая всякие следы и краски с мира вокруг.

Пальцы впервые неловко скользили по полиэтиленовым упаковкам, ампулы с трудом удалось отколоть и наполнить шприцы. Обезболивающее и успокоительное. Как человеку. Зверь саданул лапой по мокрой коже рукава, стоило с хлопка всадить ему в ляжку лекарство. Но, спустя невыносимо долгие минуты, опал, укоризненно и обреченно глядя на манипуляции странного существа без лица.

Наташа, собрав и распихав по карманам упаковки, чертыхнулась и стащила противогаз — здесь не было и намека на радиацию, а дышать было ой как тяжело. Не фильтрованный влажный воздух наполнил легкие, она закашлялась, и натянула капюшон — хотя было и поздно. Волосы промокли и теперь свились в тяжелые спутанные кольца, капли с них текли за воротник, противно холодя позвоночник и рождая неприятные мурашки.

Выждав еще немного, она подтянула кота к себе. Тот вяло шевельнул передними лапами и протяжно хрипло выдохнул невразумительный «мяу». Он был тяжелее и крупнее обычного пушистого любимца, мускулистый, с опасными, словно бы и не костяными когтями. Шерсть росла самым странным образом, походя на клочковатый орнамент.

Дотащив своего пациента до ямы, женщина сползла в нее и, вытянув из рюкзака полотенце, бросила его на землю. Кот кряхтел, дергался и шипел, стараясь подцепить человека лапой или извернуться, но слабость и боль не позволяли ему оказывать хоть мало-мальское сопротивление.

Когда с перевязкой было покончено, Наташа улыбнулась. Она вымокла насквозь, проводя нехитрую операцию, но испытала чувство полного удовлетворения — зверь лежал на коленях, подперев выгнутой спиной ее живот, куртка накрывала их обоих, оставаясь хлипким барьером для едва сохраняемого тепла. Пустую банку из-под тушенки, скормленной болезному, Наташа выставила под дождь.

Ой, как нескоро ее неожиданный спутник сможет самостоятельно добраться до пресловутой лужи, чтобы напиться. То, что кота следует оставить, бывшая медсестра даже не обсуждала с собственной совестью. Да и осознание того, что теперь есть, кому слушать ее монологи, радовало.

Спустя несчитанных часа четыре стихия смилостивилась и Наташа, собрав нехитрый скарб, вылезла из ямы. Сухой была лишь одежда, спрятанная в пакетах в рюкзаке, куртка отяжелела, ботинки мерзко хлюпали, комбинезон был перемазан глиной.

Закинув рюкзак на плечи, она повесила на шею через плечо наперед разложенную косынку, устроив импровизированную люльку. Кот все еще спал, шумно фыркая и порыкивая в неожиданном покое. Идти стало еще тяжелее.

Пробираясь между наиболее обширными лужами, Наташа продолжила путешествие, прислушиваясь к шлепанью привязанного к рюкзаку кейса, прижимая теплое тельце животного к груди и слабо улыбаясь. Наверное, все-таки удача. Иди она с военными, кот непременно погиб бы в том дожде...