С моим появлением в Стоунхелме штурм города возобновился. На сей раз я бросил на его стены значительные силы, дабы весь гарнизон вынужден был отчаянно сражаться, а на улицах нам не встретилось воинов. Прорвались мои люди в город, привели вурдалаков, запылали крыши домов от огненных стрел. Асха все обращает на пользу, и даже воцарившийся хаос послужил нам на благо: с отрядом проверенных стражей и приближенными мы беспрепятственно отворили врата некрополя, и некому было задержать нас.

      Внутрь мы спускались с благоговейным чувством. Древним был некрополь, многие и многие нашли в нем последний приют свой, и величие смерти ощущалось здесь особенно остро. Я удовлетворенно оглядел темные своды, удерживая над ладонью своей Череп Теней. В глубине души мне было жаль, что пришлось прийти сюда лишь ради священной миссии. С каким бы удовольствием я задержался здесь, почтил бы всех, кто спит вечным сном, познал бы тайны тех, кто остался в сем мире, не в силах уйти… Я чувствовал себя, словно алчный грабитель, проникший в сокровищницу, полную драгоценностей. Столько было здесь пищи для духа и ума моего! Отражения старинных культов, о которых я прежде читал, погребальная утварь, урны, механизмы — настоящее инженерное чудо, величественные статуи, древние символы и орнаменты… Священные сосуды — что за составы содержали они? О, если бы со мною был дневник, сколько записей я сделал бы здесь! Увы, дневник мой остался дома, а в руках моих была реликвия, и надлежало исполнить предначертанное. Отвлекаться и колебаться не пристало мне, тем более сейчас.

      Увы, отвлечься пришлось. Я ожидал, что почувствую присутствие неупокоенных душ, — бывало такое постоянно в подобных местах, но здесь, кроме привычного ощущения, что-то тревожило меня. Нечто неприятное находилось рядом и вызывало во мне отторжение. Мне не хотелось следовать за этим чувством, тем не менее, напомнив себе о долге, я направился туда, куда оно вело меня, и увидел статую в позе стража. Кого-то охранял сидящий, и не просто охранял — держал под замком, не выпуская на свет. Интересно было выяснить, кого и почему. Я приблизился и прочел слова на табличке.

      О Асха, что за город этот Стоунхелм?! В древний некрополь, где хоронили прежде лишь самых достойных, положили насильника, осквернителя и мучителя ребенка, маленькой принцессы! Иштвана, сына короля, развратника и истязателя. Я слышал когда-то давно его имя, помнил об этой гадкой истории и был рад, что он не избежал жестокого наказания за свое преступление. Но как, по какому праву он оказался здесь?! Кто осмелился упокоить его рядом с великими целителями, достойными воинами, могучими магами, когда место ему было в лучшем случае в придорожной канаве, да и то было бы для него, пожалуй, слишком почетно?

      Ко мне подошли приближенные, но я отстранил их, жестами велев остаться на месте и хранить молчание. Глубоко сосредоточившись, я приказал мятежной душе предстать передо мной. Никто не явился, и я повторил свое требование. Словно ветер прошелестел за спиною моей, и до внутреннего моего слуха донесся ехидный голос:

— М-м, некромант… Красивый наряд у тебя. Чего ищешь здесь? Развлечений?
— Отвечай мне. Ты Иштван?
— О да. Иштван, парень не промах. Да и ты, я смотрю, тоже. Немало водишь с собою дюжих молодцев. Хороши, но зачем тебе столько сразу? Впрочем, понимаю: ежедневно пробуешь новенькое блюдо. Или предпочитаешь каждый раз пиршествовать долго и изобильно, вкушая сладость разнообразия?

      Разговаривал я с распутниками и ранее, так что остался спокоен:

— Сладость, вкушаемая мною, неведома тебе, Иштван. Оставь подобные шутки для тех, кто торгует собой. Мне же отвечай, как вышло, что ты оказался здесь?
— Просто попал! Попал сюда, никуда не рвусь, весело мне и здесь, жаль, не к кому прильнуть, — глумливо продолжал Иштван. — Только и остается, что думать о былом и жаждать повторения.
— Знаешь ли ты, что умер, когда был наказан за свое злодеяние?
— Злодеяние? А, ты имеешь в виду тот лакомый кусочек, что достался мне напоследок… О да, за такое и умереть не жалко! Есть что вспомнить теперь. Завидуешь мне, некромант?
— Кто положил тебя сюда, ведаешь ли ты?
— Не ведаю, не знаю и знать не хочу. Видать, отец позаботился. А ты чего такой сердитый, некромант? Ну, брось, не корчи из себя святошу. Вижу я, что сейчас ты подобен ходячему трупу, но ведь было у тебя и прошлое, м-м? Хочешь, — голос сделался вкрадчивым, — я расскажу тебе о делах своих, и тебя обожжет пламя собственных жарких воспоминаний… Ведь не столь уж ты непорочен, каким хочешь казаться. Признайся, были соблазны, которых ты не смог преодолеть. Покайся в страстях, лорд! — Иштван залился безумным смехом.
— Мне ли каяться перед тобою, Иштван? Не осквернял я дев и детей, не бесчестил женщин и не мучил их силою своей. Я чист перед Асхой, а вот тебе придется ответить за причиненное зло.
— Ты зря прожил жизнь, — подытожил Иштван, и внезапно его голос сделался злобным. — А что до Асхи… Меня ты винишь, а сам желаешь посягнуть на богиню! Жалкий ты раб, а держишь себя, как муж, подбираясь к подолу ее! Ничего другого и не остается тебе. Пуста твоя жизнь, нет в ней ни веселья, ни наслаждений, потому ты и злишься на меня, что я черпал их полными горстями! Если же я совершил то, что ненаглядной подруженьке твоей не по вкусу, отчего ж она не явится и не поразит меня?

      Надоели мне безумные речи негодяя, я понял, что ничего от него не добиться. Столь одержим он был при жизни, что и в посмертии остался прежним.

— Насильник и осквернитель, проклятый глупец, никогда ты не раскаешься. Что угодно говори обо мне, но святое имя Асхи я не позволю тебе трепать. Не терзал я невинных, посему она доверяет мне свершить над тобою суд.

      Я повернулся к свите. Стражи ничего не понимали — для них я стоял в молчании, но прочие могли слышать наш разговор. Удерживая Череп Теней, свободной рукою я указал рыцарям своим на каменный гроб, где покоились останки нечестивца:

— Выньте оттуда сию мерзость.

      Ученикам матери Геральды не нужно было дважды повторять приказы. В мгновение ока они сбили крышку и вытащили наружу полуистлевшее тело. Я приметил, что неподалеку зияет пропасть, ведущая куда-то глубоко в земные недра. Кругом в избытке имелись цепи — видно, поднимали с их помощью гробы на верхние ярусы, — и было откуда протянуть их.

— Вздерните урода вон там. Так, чтобы никто снять не мог.

      С охотой выполнили поручение мои спутники. Кто-то из некромантов тихо передавал стражам суть моей беседы с Иштваном, и в это время я снова услышал мерзкий голос:

— И чего же добился ты, подвесив там труп мой, сердитый лорд? Я ведь свободен, к нему не привязан, уходить не собираюсь, способен я и здесь поразвлечься на славу и, уж поверь, развлекусь.
— Ошибаешься, Иштван. Потерял ты свободу свою, как и душу. Не признаёт тебя Асха. Ты желаешь остаться здесь навсегда, наслаждаясь памятью о грязных преступлениях своих? Что ж, я тебе помогу. Да будет по воле твоей, и да свершится в этих священных стенах справедливость, — и с этими словами я снял с пояса ритуальный кинжал.

      Не понимали стражи, что происходит, и лишь когда тело Иштвана дрогнуло на цепях, точно обеспокоенное сквозняком, невольно отступили назад. Прочие спутники мои смотрели на висящего и, вероятно, слышали отчаянные крики его.

— Что ж не смеешься ты более, Иштван? — спросил я вслух. — Отчего не радуешься? Ведь я исполнил твое желание.
— Пощади! — слышала моя душа. — Отпусти, пощади!
— Вот как заговорил ты! А разве все те, кого мучил ты, не просили тебя о том же? Отпускал ли ты их, щадил ли? Разве не плакало истязуемое тобою дитя? Разве не кричали твои жертвы в страданиях? Помиловал ли ты их? Нравится ли тебе тело твое, Иштван, — сгнившее, отвратительное, столь долго источавшее смрад? Ты принуждал других осязать его, насладись же теперь им и сам в полной мере, не имея возможности от него избавиться. Познай же, что значат омерзение, мука и отчаяние, что значит несвобода, которая не закончится, пока ты не обратишься в прах. Познай сам то, через что провел обиженных тобою. Познай то, к чему приговорил других, мерзавец. Да, на случай, если вдруг, когда будешь проклинать и молить о пощаде, тебе потребуется мое имя, так и быть, дарю тебе его. Помни, кто покарал тебя по воле Асхи. Меня зовут Арантир.

      С этими словами я повернулся и зашагал прочь, не обращая внимания на крики души негодяя, и услышал, как один из стражей прошептал другому:

— Никогда не видел его таким. Ох и страшен же! Что же это творится, святые драконы, что ж теперь будет…
 

      Я подошел к главному залу, велев спутникам своим рассредоточиться по всему некрополю; я объяснил им, что в любой момент могут ворваться солдаты, если вдруг кто-то из горожан видел нас и донес, и потребовал быть предельно внимательными. На самом же деле я ожидал иного гостя. Понимал я в глубине души, что в храме проявил слабость — оставил мальчишке-демону ничтожный шанс. Я оправдывал себя тем, что не так уж важна была его гибель, если и выжил, пусть залижет раны свои, лишь бы сейчас он не помешал мне. Однако следовало принять меры, кто знает, на что способен был сын адского владыки.

      Нашли подручные мои могилы предков Иштвана — весь безбожный колдовской род лежал в древней святыне, и в очередной раз содрогнулась душа моя. Я потревожил их без всякой церемонности: за то, что породили преступника, да еще и позволили ему столь долго пребывать здесь, они должны были понести наказание и заслужить прощение Асхи. Я потратил время на то, чтобы поднять их в виде личей, и принудил волею своей охранять вход в главный зал, желали они того или нет. Совершив сие, я взял с собою нескольких служителей, наиболее преданных Асхе, замкнул двери и спустился в самое сердце некрополя. По пути мне встретились свидетельства того, каковы добрые граждане Стоунхелма: священное место было разграблено, решетки выломаны, кости и прах валялись прямо на полу, и я еще раз уверился в правильности принятого решения. Нет, не должны были негодяи пережить этот день.

      Я думал, что уже видел сегодня пределы низости и кощунства, но меня ждало еще одно потрясение. Внизу, посреди зала, прямо за священным алтарем я обнаружил портал и по роду исходящей от него энергии понял, что передо мною адские врата. Вот откуда сочилась зараза! Будь ты навеки проклят, Менелаг. Будь проклят. Прикрываясь положением своим и ученостью, ты призывал демонов в наш мир! Праведный гнев мой не знал предела, заныла душа моя от близости ада, но я сумел с собою справиться. Слишком многое предстояло свершить, и не годилось поддаваться чувствам, даже священным.

      С великим почтением я опустил Череп Теней на алтарь и окинул напоследок взглядом зал. С горечью и скорбью подумалось мне, что в сей важный миг, когда мир на грани спасения или гибели, перед порталом в ад стою я один. Многие — я знал о том — называли меня ничтожным фанатиком, безумным, ослепленным верой, помешанным на власти. Я не стал бы спорить, ибо каждого судят по делам. Но отчего, раз так, не было рядом никого из тех, кто считался истинно великим, справедливым и мудрым? Почему только я, некромант-книгочей, пришел сегодня сюда по воле Асхи? Наверняка Великая Мать взывала ко многим — неужели лишь я ее услышал? Не было подле меня ни могучих героев, ни опытных магов, ни почтенных владык больших государств, лишь двое верных расхаживали по залу, готовые защищать меня до окончательной смерти.

      Я понимал: даже если Куджин получила весть о том, что братья ее погибли в храме, что Темный Мессия явился, Готай не успеет на выручку — слишком далеко Стоунхелм от орочьих земель; если придет сюда дитя демона или откроются адские врата, то принимать бой придется мне одному. Впрочем, я не чувствовал себя одиноким — знал, что сама Асха со мною и смотрит на меня.

— О Великая Мать, скоро все свершится. Некого мне более жалеть и не в чем сомневаться. Я поклялся тебе, что приду на помощь, и вот я здесь. Сдержу я клятвы свои, всемогущая моя госпожа, лишь поддержи меня, пошли мне сил… — с этими мыслями я сосредоточился, отмел все ненужное и приступил к ритуалу.

      Погруженный в приготовления, я не сразу обратил внимание на подозрительные шорохи на лестнице, лишь тогда обернулся, когда свистнула стрела. Помощник мой упал на ступени и более не шевелился; второго я не увидел — мне стало ясно, что и он погиб. Понял я в тот миг: да, не обманули предчувствия, пришел щенок-демон. Я не затопил корабль Менелага — не было на то ни времени, ни возможности. Мальчишка выжил из-за минутной слабости моей и добрался сюда. Раз он здесь, значит, окончательно мертвы все, кто был наверху. Злобный демон убил их, и бессмысленно призывать бойцов на помощь.

      А вот и он — я увидел, как спрыгивает вниз сын Кха-Белеха. На лестнице в довершение всего я заметил знакомую фигуру. То была Линна — племянница Менелага, та самая, которую до этого я благополучно отправил в Эриш… Как такое возможно?! Откуда здесь взялась дева? Как вообще мальчишка выследил меня?

      Если с ним последняя из Соколов, если он нашел сюда дорогу, сие может значить только одно: он был в академии, был — и, верно, как на острове, оставил за собою горы трупов. Учеников моих, охранников, наставников, безоружных слуг... Есть ли предел бесчинствам демона?! Асха многоликая, только бы он не тронул мать Геральду, за старую наставницу я не то что сердце вырву ему — в клочья изорву это отродье и ни минуты не буду о том сожалеть. Но нет, он не видел ее — попадись мерзавец ей на пути, он не выбрался бы из замка живым. Не кроткая старица Геральда, но великая воительница и посвященная, владеющая в совершенстве не только оружием, но и магией тьмы. Если бы она добралась до грязного демона, то сотворила бы с ним такое, что и горсти праха не осталось бы от него, а живые послушники от ужаса еще неделю не смыкали бы глаз по ночам… Как он нашел девицу? Кто посмел ослушаться приказания или по небрежности попустил то, что она не попала к Геральде? Если я вернусь, то не спущу подобного, виновный ответит за все, ибо учить порой надобно не только проповедями. Иногда и гневу можно дать волю, если сие возымеет должное действие и наставит неразумного…

      Портал! Портал под Стоунхелмом до сих пор не закрыт. Гаденыш увидел его, когда выкрал кристалл. Не справились стражники, демон победил их и проник в академию, в мой дом. Нашел девчонку. Как он выбрался? Никто из знающих не выдал бы заветное слово, ведь они не боятся ни боли, ни смерти... Все просто: он убил моих людей и пробрался, омерзительный вор, в мои покои. О Асха, видно, даже в дневнике моем не побрезговал он порыться! Вызнал все, что мог, потому сумел вернуться обратно и знал, где искать меня. Поистине нет ничего святого для этой твари, и не жаль мне будет убить грязного демона. Жаль другого — что все же не встретился он со старой наставницей, что не пробила Геральда, метнув кинжалы со ста шагов, его глазницы!

— Арантир, все кончено! Отдай мне Череп, или я заберу его силой!

      Знаешь мое имя? Неплохо. Зачем же тебе Череп? О Асха, как я не догадался раньше! Не просто ритуал хотели провести демонопоклонники — самому Кха-Белеху собирались они руками ребенка сего отдать Череп Теней! Божественная моя, как ты терпела?

      Я вижу в этом существе разительное сходство с предками твоими, королева-мученица. Все вы, плоды семейного древа Империи, чем-то похожи: воинственные, мускулистые, отчаянные. Таков он, твой потомок, такова дева из рода Соколов, такова ты сама. Такой же была и Орнелла, но девочка принесла себя в жертву не для того, чтобы это отродье сейчас играло передо мною мечом. Уничтожить бы его одним движением и тем избавить мир от беды, разнести голову демона-убийцы о стену, но ради тебя, Изабель, я дам тому, в ком плоть и кровь твоя, поединок, дабы не усугублять твои страдания. Если я сам не найду тебя после, то так или иначе тебе поведают, что юнец сей погиб в бою, как человек, а не свалился в ад, словно жалкий бес, что была в нем частица живого. Может статься, к тебе придет облегчение от мысли, что природа твоя оказалась сильнее природы владыки демонов, а значит, несмотря на истязания ты одержала победу над ним. Но мне придется лишить жизни твое дитя — много зла оно уже натворило и принесет гибель всему миру, если его не остановить. Не убедить, не уговорить его, не воззвать к сердцу, к разуму, к чувству долга, ибо у него их нет. Разве ради тебя, несчастной матери, попытаться.

— Тише, мальчик. Ты не понимаешь, что поставлено на карту. Ты, видно, и не знаешь ни о чем. Ведаешь ли, что ты полудемон, венец извращенной природы? Двойная душа, двуличное сердце, двойной разум, одной ногой здесь, другой в аду. Понимаешь ли, зачем создан и живешь? Лишь к одному вели тебя твои хозяева — чтобы ты выпустил своего проклятого отца, дабы он захватил и разрушил Асхан, но я не позволю того. Он навечно останется в своем плену, и ты не сможешь меня остановить.

      Поднимаешь на меня клинок, мальчишка? Очевидно, что в этих нечистых руках необычное оружие. Оно пропитано магией, способно наносить сокрушительные удары, оставлять незаживающие раны. Что-то еще я говорю, как мне пророчили: «Своим последним вздохом ты будешь убеждать его…» — но в чем можно убедить это создание, в невеликие двадцать лет залившее кровью и завалившее телами путь за собой? Это страшный противник, в нем мощь самого Кха-Белеха, помноженная на силу рода матери. Но он не откроет путь владыке демонов, я не допущу, не отступлю, если понадобится, уничтожу без тени сомнения! О Асха, пусть я погибну сегодня, но во имя тебя я удержу эти врата!

      С этой мыслью я включился в бой. Мы сошлись в поединке: зрелость против молодости, опыт против напора, магия против меча, холодный гнев против лютого бешенства. Девчонка трусливо сбежала и встала поодаль, и хвала Асхе, что не путалась у меня под ногами, — попадись она мне на пути, на сей раз легко бы она не отделалась. Неплохо защищался щенок-демон, силой и выносливостью отличался невероятной, но на моей стороне были преимущество в скорости и знания. Он пытался до меня добраться, но я исчезал внезапно и атаковал неожиданно, и от того он все более разъярялся. Я же, наоборот, взял гнев под контроль, владел вполне ситуацией и ранил порождение хаоса неоднократно; казалось, еще минута — и все будет кончено, но внезапно демон догнал меня, и его удары оказались сокрушительными. Телесная мощь его была велика, и то следовало признать. Когда и как успел он приобрести ее, где добыл священное оружие, о том я не ведал, и не стоило отвлекаться на размышления.

      Как можно быстрее я сотворил защиту, ощутив глубокие раны. Следовало удерживать ее до конца поединка, дабы не получить новых увечий и не пострадать слишком серьезно, — предстояло еще подчинить своей воле деву, провести ритуал, а после, если чудом переживу его, выбраться из некрополя на своих ногах и немедля выяснить, что произошло в академии. Я чувствовал духом своим — жива была мать Геральда, но то, что в моем доме случилась беда, не вызывало сомнений. Действовать нужно было без колебаний, и я воззвал, как и всегда, к силе смерти. Подобно верной возлюбленной, она сразу явилась на мой зов, обняла меня и слилась с душою моей, наполнив ее безграничною мощью. Замкнув персты у лба своего в священном жесте, я выпустил воплощение смерти на волю, направил на демона — и вдруг понял, что мерзкий змееныш видит его, видит внутренним взором как живое существо и охотится на него, точно на зверя. Святое оружие в его руках помогало ему, и исчадье ада раз за разом поражало дракона смерти. Невероятно: мне самому передавались удары, получаемые созданием моим, я испытывал духовную боль, да такую, что потерял контроль над собой, и разорвалась тончайшая связь. Исчезло воплощение смерти, пропал мой щит, я рухнул на пол, уязвимый, без капли сил, и в злобной радости демон помчался ко мне, поднявши меч.

      Я отстранил чувства, отогнал слабость, сосредоточился снова, госпожа и помощница моя была здесь, рядом, я ощущал ее поддержку, и вновь мы с великой силою смерти нашли друг друга, вновь соединились, вновь пропустил я через себя ее мощь — и вновь был защищен, и тень дракона расправила могучие крылья… Но демоново отродье видело ее отчетливо, магический клинок настиг творение мое, и прекратилась наша связь со смертью, и я едва устоял, опустошенный и ослабевший. Выродок хаоса в ярости налетел на меня, а я был столь обессилен, что не способен был защититься, не мог даже поднять руки, и бешеный демон сбил меня с ног. С ликованием, с извращенной, чудовищной страстью он пронзал мое тело мечом. Рубил, рубил и не мог остановиться…
 

— Сколько крови, какой ужас! Кажется, он не дышит…
— Думаешь, он до этого дышал? Осторожнее! Он, может быть, еще жив.

      Глупцы. Самодовольные жестокие дети. Я давно мертв, а сегодня вы убили меня окончательно. Отродье демона вот-вот выпустит своего проклятого отца, и рухнет мир. Всё впустую, всё пошло прахом. Напрасно погибла Орнелла, напрасно сложили головы и другие, лучшие из лучших; все упорные труды, все мои усилия, все меры предосторожности, все принесенные жертвы — всё, всё было напрасно. Я виновен. Я совершил оплошность, ошибся в расчете, недооценил опасность, а плоды моей небрежности будет пожинать весь Асхан. Любезная владычица моя, повелительница смерти, завершающая жизнь, ты воззвала ко мне, а я не сумел помочь, ты поверила в меня, а я не справился, ты избрала меня среди прочих, а я тебя подвел. Зачем жил и не жил я, чтобы все так обернулось? На полу, усыпанном чужим прахом, перед глазами исчадья ада, поверженный, искромсанный, я истекаю кровью — в двух шагах, поистине в двух шагах от заветной цели. Для спасения мира достаточно лишь протянуть руку, но и того не могу я теперь. Не связать мне вновь тело и дух, не воспрянуть, да и нет в том более проку — мне ничего не исправить. Лучше бы мне вовсе не жить, многоликая. Покарай меня, как пожелаешь, разорви и поглоти меня, ибо не в силах я вынести вину свою. Все кончено, все пропало, и некому удержать стены темницы. Торжествуй, еретик. В руках у тебя святое оружие, и им ты разишь саму Асху и ее слуг — возможна ли большая подлость?! Ты по-прежнему демон, ты осквернитель и убийца, мальчишка. Ты победил меня — и погубил весь мир.

      …Яд и кровь повсюду — в коридорах, на лестницах, в покоях. И тела, тела, тела… Старая женщина в черных одеждах мечется между ними, за нею бегут, ее удерживают, а она вдруг оседает на пол, точно утратив все силы, как и я, и сомкнуты уста ее, но душа моя содрогается от страшного крика: «Дети мои! За что?! Арантир, мальчик мой… Арантир!» Геральда, названная мать моя, ты чувствуешь, что в сей час я погибаю; я вижу разорение и жертвы, вижу страдание твое, я хочу помочь — и не могу.

      Снова вижу я, как уходят те, кого знал я, вижу, как гибнут соратники, кто быстро, кто в мучениях. Вижу, как бежит пламя по одеждам Сехбета, — не был я свидетелем его страшной смерти, но теперь познаю, что он вынес. Вижу, как со стонами падают под мечом демона доблестные орки. Вижу, как протягивает руку лежащий Менелаг, и преданный мой помощник вдруг сползает вниз по стене и остается недвижим. Вижу, как духовные чада и друзья мои решительно поднимаются на алтари, оскверненные грязной магией. Я хочу спасти их всех, хочу прекратить это — и не могу.

      Вновь и вновь умирает Орнелла. Шевелятся бледные губы: «Арантир… Во имя тебя, Арантир…» Снова. И снова. Орнелла, преданная дева моя, если бы ты была здесь, всё завершили бы мы вдвоем благополучно. Воительница моя, верная душа, отзовись! Как хочу я ответить тебе, изо всех сил призываю тебя, но ты не слышишь. Знал я все, знал — и избегал видеть восхищение во взоре твоем, страшился признать то, что по воле Асхи пришло и ко мне самому. Мы так долго могли бы идти рядом, никто и никогда бы тебя не тронул, не посмел более обидеть, но вместо того опять и опять я вижу, как ты погибаешь, — прежде наставник, я стал твоим палачом, и нет мне прощения. Как я хочу все остановить, одинокое, несчастное мое дитя, хочу снять тебя с алтаря, прижать к груди своей, защитить и утешить — и не могу.

      Я слышу, как говорит великая шаманка: «Должен повелитель смерти быть осторожным! Смерти демоны не боятся…» О Куджин, я пытался, пытался — и не смог, и зря из-за меня погибли твои братья. Вижу искаженное болью лицо твое, освещаемое пламенем костра, и слышится мне в горестных словах тяжкий укор: «Ах, Паук, Паук Асхи, что ты наделал, зачем связался ты с ним, зачем потерял жизнь свою, зачем допустил…» Тысячу раз ты права, Куджин, я не должен был вступать в поединок с самим дьяволом, но вступил. Допустил. Предал вас — всех, кто верил в меня и дело мое, саму Асху подвел. Я хочу все исправить — и не могу, и не смогу уже никогда, и отчаяние мое беспредельно.

      Память вспыхивает в последний раз — и внезапно меня охватывает ледяной ужас, и в смятении я пытаюсь очнуться. Горе и стыд мои безмерны, я погружаюсь в чудовищную боль, она пронзает все существо мое, словно впиваются в меня разом тысячи мечей демонов, о Асха, о нет, нет… Что же это? Сквозь пелену тяжкого страдания я вижу, как кто-то подхватывает Череп Теней, падающий из ослабевших рук моих, и кладет его на алтарь, и воздвигается новая темница — прочнее, надежнее той, что создал сам Седьмой Дракон. Кто-то могущественнее, чем я, запирает клетку с демонами. Кто-то, кого я привел, обратил и убедил, кого я знаю, но не могу вспомнить. Мальчик и девочка смотрят сквозь меня. Она плачет. Он дрожащими пальцами наматывает на запястье шнур, то ли красный, то ли густо пропитанный кровью, — когда-то похожим я перетягивал волосы. Давно, так давно… Что за дети передо мною, почему я вижу их?

      И вновь я совсем один, не пойму я, где нахожусь, и некому помочь мне. Мне больно, так больно, что я не в силах вытерпеть такую муку, плакал бы я, если бы мог. Асха, драгоценная госпожа моя, молю тебя, вспомни обо мне, не оставляй меня в страшную минуту…

— Не скорби, не бойся, Арантир, великий защитник и страж. Все исполнено. Восстань, любезный избранник мой…

— Что он говорит?
— Говорит, я погубил весь мир… Что?!
— Где… где он?! Куда он пропал? Сарет, Череп! Ступай же!
— Подожди минуту. Нет. Не может быть. Этого просто не может быть…
— Сарет, что с тобой?
— Линна, все не так просто. Я только теперь понял. Пророчество — ты ведь знаешь о нем? Оно исполняется. Я могу выбирать. Вот так штука…
— Не понимаю.
— Да я… Просто я вдруг подумал: а где бы мы были, если бы он не явился? Что было бы со мной, с тобой, если бы Менелаг не погиб? Если бы всего этого не случилось, если бы Арантир не стал штурмовать город, если бы он не шел за нами, не пытался убить меня, не забрал Череп, разве мы оказались бы здесь? А тебя… Он хотел убрать тебя подальше от меня. Спасти последнюю из Соколов. Это еще одно пророчество… Что сталось бы с нами, если бы он не вмешался?
— Я… Я не знаю.
— И я не знаю. Но теперь я здесь и могу сам выбирать нашу судьбу. Погоди еще минуту…
— Сарет, не подходи, его же там нет… Сарет, ты что?! Зачем тебе эта… вещь? Святые драконы, ты и так весь в его крови, она же просто чудовищная… Для чего тебе это?!
— Просто должен взять. Скажу всем, что трофей. Не плачь, Линна.
— О Илат! Хоть не наматывай на руку, ох, какая кошмарная кровь…
— Хватит болтать с куклой, сын! Долго ты будешь ползать в луже?! Успеешь принять кровавую ванну! Хорошо, что раздавил эту гнилую мразь, возомнившую себя избранным, даже праха от него не оставил. Но сейчас принеси мне Череп!
— Нет. Теперь я все понял, отец. Хватит смертей. С меня довольно. Нет.

— …Сарет, идем отсюда. Вставай, пожалуйста. Все закончилось, ты справился! Ты истинный спаситель мира! Что с тобой?
— Он столько всего знал, Линна. А я не знал ничего. Почему он перестал защищаться? Не хотел или не мог? Не закрылся, не увернулся… Так и убил я его, безоружного. Почти на куски разрубил…
— Сарет, он все равно не пустил бы тебя к Черепу. Ему легче было умереть, чем отдать его тебе.
— И я понял почему. Он пытался защитить Асхан, он ведь так и говорил, даже когда напал на меня. Я думал, он безумец, но нет, он не был безумцем. Он просто мне не верил, думал, я демон, а я ведь и есть демон, Линна… Думал, я выпущу отца, который все разрушит. Готов был уничтожить столько народу, чтобы этого не случилось. И себя. Освободившись, отец убил бы и нас. Разве нет? И это он, наверное, тоже знал — что я стану больше не нужен. А я ничего не сказал ему. Мог, но не сказал, не сумел. Ему легче было умереть, чем отдать Череп, а мне было легче убить, чем объясниться с ним. Надо было сказать, просто сказать, что я не стану освобождать отца… Вдруг бы он поверил?
— Сарет, ты что?! Ты вспомни, как он с нами поступил!
— Но мы живы, Линна! Видно, он не слишком-то старался с нами покончить. Мы живы, живы оба, а он мертв, и убил его я!
— Он сам виноват. Сарет, я тебя не узнаю! Мы так много пережили, впереди у нас столько дел, столько всего… Он действительно сам виноват во всем, ведь правда? Сарет, ну что ты, любовь моя, не надо так, пожалуйста! Ты хороший человек…
— Я не человек, Линна. Не человек. Я демон. Что же я натворил…
 

— Приди же, приди, забери меня, падшего, с собой навсегда, нет более сил моих…

      Так зову я смерть, и слышит она, и приходит, и обволакивает меня, объятия ее нежны, и я отдаюсь ей полностью, покоряюсь безропотно. Я позволяю ей захватить меня, она влечет меня за собой, и тьма поглощает меня. Впервые за много лет я могу уснуть. Исчезают видения, отступает боль, прекращается мучение мое, и становится легко, как никогда прежде, но вдруг снова раскрываются духовные очи мои, и опять я оказываюсь одновременно везде и нигде. Любезная госпожа моя, истинная владычица, отчего свет твой столь ярок и ослепляет меня? Как возможно то, что он наполняет меня, что светом становлюсь я сам, словно растворяюсь в тебе? Неужели сбывается великая моя мечта? Неужели ты позволишь простому пауку без устали прясть новые нити великой паутины твоей? Неужели удостоишь стража и слугу чести припасть к ногам твоим?..

      Вновь я все вспоминаю, мгновенно постигаю все то, что случилось. Душа моя преисполняется понимания, и нет меры моей благодарности. Иди с миром, ученик мой, сын Изабель, ты получил уроки свои, и вполне, кажется, поняли мы друг друга в последний миг. Асха многоликая, поистине все исполнено, все было правильно, все свершилось, как было предначертано, как ты пожелала. Ты призвала ты меня к себе, очистила и ждешь меня. Я стремлюсь к тебе, возлюбленная моя госпожа, и на пути моем являются мне лики и образы. Сколь же много их оказалось, тех, кто мне дорог! Узнаю я давних друзей, соратников и учеников, ушедших прежде меня, убиенных безвинно, пожертвовавших собою во имя благого дела. Салютуют мне доблестные воины, погибшие, но исполнившие клятвы, и те двое, родные черты которых уже почти позабыл я, простирают ко мне руки, и ненаглядная дева моя снова рядом — там, где я привык видеть ее; взор ее, как и прежде, исполнен любви, и я не боюсь его более. Не оставляйте меня, любезные мои, проводите меня. Я еще слаб — я слишком устал и едва успел пробудиться.

      Да вдохнет в меня Асха новые силы — мне предстоит великая работа.