Санта-Моника никогда не спит. Она пульсирует и живет - огромный муравейник под затянутым тучами небом, воздух ее - соленый и пряный.
Пляж на ночь теперь закрыт - опущена решетка автостоянки, у входа - полицейская машина с горящими фарами. Двое мужчин в форме - один лениво закуривает сигарету, второй, скривившись, допивает уже остывший кофе.
- Не понимаю, почему мы должны патрулировать этот чертов пляж, - шипит сквозь зубы один. - Тут все равно кроме беспризорных никто не шарится.
- После убийств патрули здесь будут каждую ночь, - негромко отвечает второй. - Тут, на пляже, несколько дней подряд находили обескровленные трупы. Жуткое зрелище.
- Бродячие собаки загрызли, наверное, - пожал плечами курящий, насмешливо фыркнув. - Обычное дело.
- Не думаю, что это были собаки, Чарли. У него были странные раны на шее и плечах. Точечные.
Чарли рассмеялся язвительно и бросил на коллегу полный презрения взгляд.
- Еще скажи, что это вампиры тут людей убивают, Джер! Ха!
Джер лишь махнул на него рукой. Что тут скажешь - дурачок недалекий.
А может, и прав он в самом деле, и ничего сверхъестественного в этих смертях нет.
Джеру кажется, что из-за решетки закрытой автостоянки за ним наблюдают чьи-то глаза. Ощущение липкое, почти осязаемое, и оттого - мерзкое донельзя. Он смахивает пот со лба, поправляет душащий галстук на шее и поворачивается. На полутемной автостоянке, конечно же, никого нет, но мужчине кажется, что он видит длинную фигуру, скользящую за угол.
Он пару раз моргает и снова смотрит в полумрак. Нет, не обман зрения - там стоит женщина и в упор смотрит на него.
Мужчина моргает и трет пальцами лоб. Женщина отзеркаливает его движение и оскаливается в улыбке, от которой полицейского дрожь берет.
Длинные белые клыки отчетливо видны за пухлыми губами.
- Эй, ты чего?
Напарник толкает его в бок.
- Посмотри туда! В углу! Ты видишь?
Вдвоем они смотрят на автостянку - в углу никого нет, лишь бегают крысы, шебурша пакетами из-под фастфуда.
- А что я должен был увидеть? - интересуется Чарли.
- Я видел женщину! В углу! С клыками!
Напарник окидывает его язвительным взглядом и вертит пальцем у виска.
- По-моему, тебе пора в отпуск, Джер.
Джер еще раз окидывает взглядом пустую стоянку и поджимает губы.
Может, у него на самом деле крыша едет.
Но почему-то ему кажется, что он слышит за спиной затихающий женский смех.

Беатрис выходит на ночной берег, пиная валяющиеся на влажном песке пивные банки, оставленные шпаной. В волнах прибоя качаются обломки пластика и мусор, облепленный водорослями.
Вампирша садится прямо на песок, не заботясь о том, что может испачкать широкие клетчатые брюки - скрещивает ноги и прикрывает глаза. Бледные пальцы перебирают деревянные четки - бусины остро пахнут хвоей и лесом - неуловимый запах для смертного, но для Беатрис - дурмянящий, как человеческая кровь.
Темные солнечные очки сползают с носа, и Беатрис снимает их, потирая пальцами переносицу.
Где-то гремит музыка, визгливо хохочет женщина, гудит далеко в море параход. Беатрис прислушивается к окружающему миру, чувствуя себя на удивление живой. Сладкая иллюзия - и в нее так хочется поверить, хоть на мгновение.
Она вдыхает воздух, пахнущий йодом, солью и немного - лавандой - и угрюмо смотрит на бледную, неполную луну. Ночь никогда не была ее временем - при жизни Беатрис любила солнечный свет, ласкающий кожу и играющий бликами на волосах.
Но прошлое потеряно, разбито, погребено. Сейчас Беатрис не больно. Но она помнит.
И, наверное, больше всего сейчас ей хочется забыть.
Теплые материнские руки. Вкус темного горького пива и резкий вкус табачного дыма. Запах рождественской выпечки и шуршащие упаковки подарков.
Шум прибоя успокаивает, сонно шепчет о чем-то своем - вечном, как мир, далеком, как небо. Мягко накатывают волны на острые сколы камней на берегу равнодушным бальзамом смирения. Старая жизнь - похоронена, и глаза теперь полыхают алым. Не течет кровь в синих жилках-венах, не стучит тяжелое сердце в груди.
Беатрис одна. Слышно только, как шумит пенным прибоем море.
Когда редкие звезды начинают исчезать, а ночная жизнь Санта-Моники затихает, встречая зарю, Беатрис стряхивает оцепенение и поднимается. Отряхивает с клетчатых брюк песок, вдыхает соленый влажный ветер, цепляет на нос очки и уходит прочь, пиная песок носками тяжелых ботинок.
Темное море шумит и ворчит, как невиданный зверь, волны лижут укатанный песок и острые камни.
Море дарит покой.
Даже тем, в чье тело уже не вдохнуть жизнь.