Рауль с трудом разлепил веки, медленно сел в кровати и огляделся.

Он был в своей спальне.

Проведя рукой по лицу, Рауль нахмурился: голова до сих пор гудела, а в ушах эхом отдавался треск и гул рушащегося здания. Он скинул легкое одеяло и пошёл в ванную.

Тихое журчание воды, текущей из-под крана, успокаивало. Рауль помотал головой, но отчаяние, с которым он пытался бороться последние недели, не желало уходить, окутывая мысли удушливым саваном страха. Он плеснул в лицо холодной воды, но это не помогло. Как всегда. Подняв голову, блонди отшатнулся от собственного отражения.

Из глубины зеркала на него смотрел Ясон. Изуродованный почти до неузнаваемости: с обугленной кожей и кусками буро-коричневого мяса, свисавшего клочьями с вычерненных сажей костей. Отражение что-то говорило, открывая безгубый рот, но до Рауля не долетало ни звука.

Рука сама потянулась к тяжёлому флакону с мылом, а отражение всё пялилось на него пустыми провалами глазниц, обрамлёнными ошмётками сгоревших тканей.

— Нет… Нет! — Рауль замотал головой, отгоняя непрошенное видение из очередного сна. — Нет!!!

Звон разбитого зеркала прогнал ночную тишину, а вместе с ней и отвратительный образ, скрывшийся в глубине отражающей поверхности.

Тяжело дыша, Рауль вытер лицо полотенцем и вернулся в кровать. Но ещё долго лежал без сна, хотя кошмары никогда не возвращались в ту же ночь. У него было ещё несколько часов, чтобы хоть попытаться выспаться. Он обязательно должен был отдохнуть: утром предстоял разговор с Юпитер. А она без труда могла определить, если что-то было не в норме.

* * *
В зале аудиенций Юпитер Рауль всегда чувствовал себя комфортно: тишину здесь нарушал только тихий, едва различимый на грани слышимости шорох работающих кондиционеров. Но в этот раз блонди нервничал. Он снова вспомнил о Ясоне, когда-то точно так же сидевшем в этом кресле, всё больше осознающим свою… неполноценность. Впрочем, думал ли Ясон о себе, как о давшем сбой механизме? Почти наверняка. Рауль и сейчас, конечно, до конца не понимал его, но больше не задавался вопросом, как такое вообще возможно?

*
Голограмма распалась на сегменты, и через две секунды лицо Юпитер оказалось буквально в нескольких миллиметрах перед ним.

— Тебя что-то беспокоит, Рауль, — прошелестел по залу голос Юпитер.

— Да. — Толку отпираться блонди не видел: если он не скажет правду, Юпитер может просто залезть к нему в голову, а эта процедура всегда отличалась крайне неприятными ощущениями.

— Расскажи мне, — потребовала она.

— Я могу показать тебе, — отводя взгляд, ответил Рауль.

— Нет. Я хочу, чтобы ты рассказал.

Рауль не сразу смог справиться с волнением.

— Мне снятся сны, — начал он, нехотя погружаясь в воспоминания. — Кошмары, — пояснил блонди, поднимая голову и убеждаясь, что Юпитер всё так же внимательно смотрит на него, чуть склонив голову влево — совсем человеческий жест. — Каждую ночь я вижу, как умирает Ясон.

— И как же?

Теперь в голосе Юпитер слышалось лёгкое удивление, что заставило Рауля нахмуриться и с сомнением посмотреть на голограмму. На какую-то долю секунды ему показалось, что Юпитер действительно интересно и она предвкушает подробности. Но разве такое могло быть?

— Я не могу сказать, — тихо ответил Рауль. — Это не один и тот же сон, повторяющийся каждую ночь. Они все разные. Я видел долгую агонию и быструю смерть. Чувствовал его мучения, страх и боль, а иногда — радость и ощущение свободы. — С каждым произнесённым словом говорить становилось легче. Он словно избавлялся от тяжёлого груза, который всё это время давил на плечи. — Иногда я видел лишь фрагменты, но чаще словно стоял там и смотрел, как он умирает: долго и тяжело.

— Он один? — неожиданно спросила Юпитер.

— Нет, — Рауль покачал головой. — Не всегда, по крайней мере. Но я словно не вижу его пета, но знаю, что он там, рядом с ним. Мой взгляд сосредоточен на Ясоне, и я не могу смотреть на что-то другое. Я отчетливо слышу рёв, грохот и треск, чувствую горький запах пожираемого огнем здания, но не вижу ничего, кроме Ясона. И я разделяю все его чувства, — он замолчал, подбирая слова. — Боль, страх, который иногда он испытывает. Или нетерпение, с которым Ясон ждёт конца, принимая сжигающий его жар, как благо, желая его, стремясь быть поглощённым им.

— Вот как, — голос Юпитер стал спокоен. — Что-нибудь ещё?

Рауль ответил не сразу, разрываясь между желанием рассказать ей всё и страхом перед возможным наказанием.

— Нет, — всё же ответил он наконец.

— Хорошо. — Юпитер отвлеклась на несколько секунд. Затем снова обратилась к блонди: — Завтра в это же время я жду тебя с новым рассказом.

* * *
Прошла неделя, каждый день которой начинался для Рауля одинаково: он рассказывал Юпитер о своих снах.

Она заставляла его погружаться в пережитый ночью кошмар и словно анализировала реакцию блонди на происходящее. Временами Раулю казалось, что она наслаждается описаниями страданий Ясона. Но вот что странно: интерес Юпитер становился менее очевидным, когда Ясон из сна ждал собственной смерти, стремился к ней. И в то же время её интересовали мельчайшие подробности, когда Рауль рассказывал о страхе и ужасной боли, которую переживал его погибший друг. И с каждым рассказом эта разница становилась всё отчетливей.

Но одновременно с тревогой Рауль чувствовал облегчение. Выговариваясь, он избавлялся от воспоминаний. Облечённые в слова, они переставали быть навязчивой идеей. Ему не было больше нужды скрывать это. Он более не чувствовал себя ущербным, психически несоответствующим норме. Галлюцинации практически исчезли. Однако с каждым днем росла уверенность в том, что с Юпитер что-то не так. И Раулю становилось всё сложней описывать мучения Ясона. Он словно чувствовал, как потоки данных фиксируют каждое произнесённое им слово. Как за символами встают неосязаемые уродливые образы. Он начал бояться, что Юпитер рано или поздно захочет «посмотреть» его глазами на происходящее. И увидит эти его мысли. Поэтому Рауль старался ничем не выказывать своего беспокойства.

* * *
«…боль…»

«…страх…»

«…треск огня…»

«…невыносимый жар…»

«…сожаление…»

Голограмма переместилась в центр зала. Она без труда могла бы увидеть картину целиком через оптику десятка камер или даже воссоздать её в виртуальном пространстве. Но нет. Она меняла свое местоположение, подключаясь то к одной камере, то к другой, имитируя человеческий взгляд — взгляд с одной единственной точки.

Ей понадобилось целых два дня непрерывной работы, чтобы вычислить примерное количество зарядов, их мощность и смоделировать взрыв. Сейчас перед глазами-камерами в замедленной съёмке распухали, словно извергающиеся подводные вулканы, а затем взлетали на воздух серые здания в самом центре громадного комплекса. Через несколько минут огнём был охвачен весь Дана Бан.

Объёмная модель разлетелась десятками двухмерных проекций, оставив всего лишь один фрагмент, быстро увеличивающийся в размерах. Изображение заняло все пространство зала, и Юпитер снова переместилась, теперь оказавшись «внутри» Рауля, стоявшего над умирающим Ясоном.

Динамики загрохотали, воспроизводя гул разрушения, и Юпитер «слушала» десятками микрофонов протяжный стон металла, шипение горящей изоляции, треск пламени, грохот оседающих перекрытий — всё, что слышал Рауль в те моменты. И она смотрела его глазами на распростёртого на земле Ясона.

Он страдал от удушья: вдохнуть раскаленный воздух и не почувствовать ничего было невозможно даже для блонди. На его коже — когда-то идеально гладкой, — появлялись и лопались пузыри, обнажая мягкие ткани, мышцы, а потом и кости. Ясон испытывал боль. Невыносимую. И он осознавал каждую секунду своей мучительной агонии, естественным концом которой была смерть.

«…он не боится…»

Качнув головой, Юпитер поменяла угол зрения и увидела, что Ясон держит за руку своего пета.

Нет. Этого никак не могло быть! Монгрел сбежал к себе в трущобы и сгнил там! Он не мог быть рядом с Ясоном!

Это было наказание, возмездие!

«…он ждет, жаждет…»

Треск усилился, динамики заработали на пределе возможностей. Но Юпитер не отреагировала, позволяя программе моделировать ситуацию самостоятельно. Однако как только Ясон последним усилием повернул голову, тратя все оставшиеся силы на то, чтобы перед смертью увидеть Рики, она не выдержала. Грохот взрывов легко перекрыл вой, переходящий на частоту, не воспринимающуюся человеческим слухом. И только когда далеко не хрупкий материал постамента, не выдерживая вибрации, покрылся трещинами, в зале воцарилась привычная тишина. Изображение замерло, и Юпитер разбила его на сотни тысяч искр-фрагментов. Лишь после этого голограмма вернулась на свое место.

Она зашифровала все данные и отправила в архив.

«Что завтра расскажет Рауль?»

*
Юпитер не знала, что такое сон. Когда на город опускались сумерки, она продолжала работать в своем электронном пространстве, пронизанном яркими неоновыми вспышками. В это время она анализировала, вычисляла, наблюдала десятками тысяч глаз-камер и подслушивала ушами-микрофонами. Она продолжала мыслить — существовать.

Так было раньше. Но всё изменилось, когда Рауль начал рассказывать ей о своих кошмарах.

Юпитер по-прежнему не нуждалась в отдыхе, но в её скоростном жизненном пространстве появилось место сновидениям. Она сама создала их и населила чудовищами.

Её сны были полны криков боли, обжигающих языков пламени, раскаяния. И она поняла, что не хочет избавляться от них. Словно Ясон, так и не внявший её предостережению и не разорвавший губительной связи с монгрелом. С некоторого времени эти сны стали врываться в виртуальную реальность, разбивая её, словно тонкое стекло, на несколько мгновений наполняя жизнь искусственного интеллекта яркими красками почти живых эмоций. Или правильнее сказать — почти мертвых, умирающих? Юпитер вдруг показалось, что она способна уловить тот самый горький запах гари, о котором говорил Рауль.

Её сны постепенно становились реальностью.