Часть 1

«Это признание в любви?" Расплавленной сталью в ушах. Сорваться, выкрикнуть что-то совсем несдержанное, рвануть на себя, обнять, агрессивно приласкать...

«Не надо, Хозяин.» Это ничего не изменит, а мне и так больно...

И удивление в его глазах. Он уже не замечает, когда кто-то влюблен в него. Он привык к этому, ему уже все равно. Ему никто уже не нужен.

Я не мучаюсь, не страдаю. Просто иногда так сложно держать себя в руках, улыбаться тем, из-за кого он плачет. Держать его на руках, касаться пальцами его губ, вынимать его: обнаженного, спящего, теплого - из травяной ванны... не имея возможности показать своей любви.

«Я проклят, Тиль, меня не может любить тот, кто знает меня»

Просто ты слепец, Хозяин.

Он касается моих губ, гладит меня по груди, горячо шепчет мне в шею... о чужих мужчинах, о бесконечной череде влюбленностей.

Я не собираюсь делать что-то, чтобы нравится ему: становиться горой мышц, брить голову под ежик, делать стальные вшивки. Не хочу, чтобы он любил меня, наверное. Зачем? Кроме боли он мне ничего дать не может, а боль он мне причиняет и так. Ежедневно.

То, что мог бы дать ему я, у него есть и так.

Наброситься. Укусить за губы, заставляя открыть рот. Силой взять глубокий, грубый поцелуй. Схватить за волосы, вонзить ногти в кожу.

Слышать его стон, плавно переходящий в крик.

Давай, сука, кричи! Знаешь, как я кричу ночами, зажимая ладонью рот, всякий раз, когда ты, засыпая у меня на руках, шепчешь своё: «Mein Angel...» и кладешь руку на быстро возбуждающуюся плоть, сжимая свою плоть сквозь одеяло, не осознавая, что делаешь.

Что со мной? Это не я. Я спокойный и сдержанный

«Тиль, ты веселый и несдержанный? Черт, я опять накурился!» С широкой улыбкой на лице. Сверкающими счастьем глазами. Что, что тебе нужно?! Ты же видишь, не можешь не видеть, как я отношусь к тебе! Ты специально, якобы забываясь, иногда начинаешь ласкать меня... терзать мое тело жестокими тонкими пальчиками.

Нет, я действительно не смог бы постоянно страдать и мучиться. Зачем? Или обещать быть с тобой, клясться в вечной любви, не отпускать тебя до самого утра... Нет. Не стану.

Хочу накинуться на тебя.

Впрочем, тоже не понятно - зачем? Секс у нас был. Я до сих пор начинаю дрожать от сладкого возбуждения, вспоминая ощущение твоего тела... так близко. Стоп, Тиль, стоп. Хватит. Слишком далеко, слишком глубоко. Угомонись, прошу тебя. Сегодня он опять вернется, опять станет рассказывать, как отдался за стакан дешевого портвейна. Он: гордый, неприступный, так многими желанный. Или иначе: Он - Одна из самых дорогих, недоступных шлюх.

Наверное, и сейчас его нельзя назвать просто сучкой. Ни разу не слышал, чтобы он спал с кем-то, кто ему не нравится, не желая этого. Он выбирает их, он их снимает, вынуждает причинять себе боль, унижать.

Я был бы с ним нежен. Не ласков, скорее наоборот, очень агрессивен, но нежен. Но он придёт, снимет тугие латексные шмотки, примет обжигающий душ, залпом выпьет стакан холодного горького чаю, запрется в ванной и вколет себе очередную дозу, надеясь, что я не знаю. Конечно, не знаю, Хозяин.

Потом выйдет из ванной, в очередной раз убедившись, что его мозг не может отключить ни один наркотик. И станет сидеть за столом, глотая кофе. Если ему вместо кофе подсунуть мазут с нашатырем, он не почувствует, продолжит пить. Мне станет его жалко - как и всегда — я подсяду, стану слушать. Что он в очередной раз влюбился, решил, что нашел хоть кого-то, похожего на свой идеал. А его оттрахали, как пустую куклу с силиконовыми мозгами. И ему больно.

И я поднимусь, обниму его, прижму к себе. Умоляя сердце не биться так. Я люблю его, я хочу его. Я не хочу больше улыбаться - постоянно, всем. Тем, из-за кого он так страдает и тем, кто заставляет его любить.

Я хочу сжимать его в ладонях, словно комочек пуха, гладить и целовать нежную ухоженную кожу, кусать его гладкие, как у куклы, губы. Смотреть в поведенные мутной дымкой зрачки, вглядываться в бледно-голубой оттенок радужки. Закрывать глаза, слыша, как он стонет.

«Тиль, я снова... я шлюха, да? Молчи. Конечно шлюха. Последняя блядь, отдающаяся тем, кому это вообще не нужно...» С такой истомой в глазах, мокрых от слез. Мне так его жалко. И еще больше мне жалко той страсти, которую он отдает тем, кто не может оценить этого. Столько страсти, столько пыла, столько огня он отдает этим грубым мужланам, просто ради сомнительного счастья. Счастья чувствовать себя молодым, таким же, как все, в его представлении.

Но я не могу ничего сделать. Не смогу, потому, что ты, понимая, что живешь не верно, все равно будешь вести себя все так же. Ты хочешь ненавидеть себя. Испытывать отвращение к себе, что бы убедиться, что не достоин счастья быть с тем, кого так любишь, так боготворишь. Сейчас ты вновь ушел. А я должен снова улыбаться тем, кто постоянно делает тебе больно. Этому мальчику-немцу, что влюблен в тебя так глупо и безнадежно... И твоему любовнику, так похожему на твою же жену. И этому несчастному мальчику, который не знает, что когда, во время операции, его сердце замерло, ты взвыл в голос от сдерживаемых едва-едва слез и потратил годовой запас сил, чтобы перекачать ему годы жизни любимого тобой человека. Ведь любой другой просто не согласился бы, по крайней мере не согласился бы так быстро, как требовалось. Кто там еще?

Да все. Все, кого я вижу более-менее регулярно, любят тебя и - заставляют тебя мучиться.

А я нет, гордый и великодушный. Не позволю себе причинить тебе боль.

«Знаешь, Тиль, Любовь - самая сильная боль, которую я испытывал» и улыбка - широкая и такая неискренняя...

Знаю, поэтому и считаю свою любовь к тебе — величайшим предательством с моей стороны.

Ведь тебе нельзя объяснить, что меняя тысячи, даже миллиарды любовников, ты просто зря надрываешься. Что у тебя нет шансов найти среди них того, кого ты ищешь, кого хочешь видеть в этих людях. Что тебе нужно просто успокоиться и перестать мучиться. «Тиль, я стал такой фигней... я раньше никогда не плакал». Так хрипло и прерывисто, от едва сдерживаемых слез.

Я не должен жалеть его. Не должен. Не...

И так каждый день. Каждую ночь. Забирать тебя из дорогих клубов или дешевых борделей, сажать на байк или в машину, везти домой или в гостиницы. Не жалеть. Не замечать твоих выходок с наркотиками и алкоголем. Слушать и кивать. Подливать чаю, укладывать спать. Сжимать тонкие пальцы всю ночь, укладывать, держа за вечно мерзнущие плечи, после каждого кошмара. Завтрак не готовить, ты же моришь себя голодом... Хочу тебя. Только вот не понимаю, почему этой фразе придали столь пошлое значение? Это отнюдь не всегда значит «хочу тебя трахнуть». В моем случае это значит скорее: хочу, чтобы ты был моим, а значит чувствовал то, что я придумал.

Наверное, это единственный способ сделать тебя счастливым