Маршрутка.
Грязная, старая, желтая маршрутка, полная бабушек с рассадой. Душная, хотя на небе нет даже следа от солнца, жаркая, до удушья.
И бьющая в затылке и левом виске боль - как будто туда вставили огромный член, который разрывает мозг на сраные части.

Мерзкие,шероховатые, грязные, физически гадкие монетки, протянутые морщинистой, такой же грязной ладонью. Трясущиеся от жадности. А ведь небедные люди. А все туда же.

Неудобные, слишком скользкие, слишком тихие наушники, не заглушающие низкими басами этой ебанной боли. Скрип сидений. Гадкий. Похожий на стоны кроватных пружин в самом дешевом борделе. Бьющий этими грязными подушками по жопе, давящий прокуренной серостью потолка на макушку труп маршрутки. Рутина. Скучная, монотонная дорога. Кажется, я вспомнил, почему всегда ходил пешком вместо этой маршрутки.

По влажному от пота лбу вдруг проходится, как плеткой, порыв ветра. Снимая налипшие волосы, утихомиривая на мгновения боль.

Прямо надо мной - люк. С узким, почти тюремным прямоугольничком серого неба. То ли амбразура, то ли бойница. Но явно что-то, не связанное с миром. Война. Постоянная. Непрерывная. Выматывающая.

Болит спина, болят скулы. От постоянного напряжения, показушной гордости, улыбки при словах "у меня все нормально". Болит все. Тело, каждым мускулом, каждым волосом, каждой чешуйкой эпидермиса, душа, каждой полочкой, каждой мыслью, каждым кусочком, осколком, ошметком памяти, которые мозг, натасканный на эту злоебучую сессию, услужливо подсовывает один за другим.

Небо. Серое, дымное, как тогда, когда Москва стояла в гари торфяных болот, летом 2010. Не хватает только духоты марлевой повязки на лице. И запаха гари, въевшегося во все.

Дым. Небо, словно сигаретный дым, который появляется неизвестно откуда, всякий раз, когда я ночью не могу спать от боли, когда давит на глаза безысходность и болезнь.

Когда в каждом жесте столько суицида, что можно показывать в кунсткамере.

Наверное небо, это депрессия тех, кто не курит. Беспросветное, похожее на мокрую тряпку, которой можно подло задушить сзади. Такое чувство, что ты давно уже лежишь в морозилке и только гниющее мясо твоей бессмертной, вечно больной, испитой и прокуренной души отзывается нескончаемыми фантомными болями на каждый толчок сгнившего, разлагающегося сердца.

Серое, туманное небо, не дающее покоя. Совсем недавно голубое. А сейчас вот такое, готовое сблевать очередной грозой, как коматозный алкаш, схвативший меня за сумку, когда я выбегал из ставшей вмиг неприятной духоты метро. Нашего метро, с нашим запахом, который опошлила какая-то немытая сука, бешенным выхлопом, тошнотворным перегаром.

А нахер все? Нахер небо, деньги в ладони, запах и вкус никотинового насквозь кофе из ближайшей жральни, в медленно размокающем стакане. И самое ужасное, не ждешь ничего, даже смерти. Разве что смски от того, кто поймет. Но он не напишет, а если и напишет то не то, чего я хочу. Почему?
Потому что я не знаю, чего хочу. Потому что я хочу разве что уснуть. И впасть в коматоз, дней на 40, до воскрешения. Когда все уже само собой закончится. Все образуется.

А потом опять - спрыгнуть с маршрутки и прятаться за рефлекторно ссутуленными плечами от липкого дождя фальшивящих в каждой ноте взглядов, затыкать наушниками нестройный хор голосов, неискренне твердящих, что они с тобой, что они помогут.
Не поможете.
Ничего не случилось, понимаете вы, суки? Ни-че-го.

Мне не с чем бороться. Просто суицид, снова дым, забычкованная в землю сигарета, скуренная до фильтра, пролитый и омерзительный кофе, натершие душу наушники с неизбежно надоевшей музыкой. Просто никто не откроет дверь, некуда бежать, можно сесть вот здесь, на остановке и ждать, пока придет окоченение, когда вновь отнимутся ноги. И раздать их голодным собакам. Ведь даже у них - есть смысл. Они живут. Их ждет стая.

Моя стая это я сам. Одиночество хорошо, пока тебе есть кому сказать, что одиночество это хорошо.

Никто не дождется дома, не приготовит чай, не сходит за лимонами, не наполнит кипятком ванную, не взобьет тугую пену, не перестелит постель.

Люк захлопнулся от слишком резкой остановки.

-Конечная, парень. Проваливай.
Ты проехал свой дом.