Тусклый свет заката кремово-розовой вуалью накрыл песчаную гряду холмов. Сквозь колючий кустарник солнечные лучи легли на пологий склон ажурным кружевом теней. Последнее тепло перед ночной прохладой.
Рэй наметила свой маршрут в стороне от трассы. Испещренная следами койотов тропа пролегала несколькими футами ниже гребня каменистой насыпи: с одной стороны панорамный обзор на многие мили, с другой от чужого внимания движущуюся фигуру закрывала изрезанная ветром вершина. Опыт доказывал: лучше сделать крюк вдоль по краю склона, нежели идти напрямик, выставленной напоказ; скорость для курьера имеет лишь второстепенное значение, главное – добраться живой.
Закат окрасил запад золотом и багрянцем; тени удлинились до гротескных черных линий на изрытой оврагами равнине. Опасное время, когда особенно стоит быть начеку: дневные хищники завершают охоту, а ночные уже выползают из убежищ.
Внимание девушки привлекли яркие всплески оранжевых красок в поросшей юккой лощине, по стене крошащегося обрыва метались огромные преломленные тени, стремительные и проворные. Трепет тонких нежных крыльев, головокружительные кувырки и пируэты вечернего танца прощания с солнцем. Захватывающее изящной грацией зрелище вызывало у курьера лишь одно чувство - стойкое, пробирающее до кости, заставляющее сжимать кулаки до боли в ладонях. Ненависть.
Касадоры, завораживающе красивые и смертельно опасные. Безжалостные убийцы, движимые лишь слепым инстинктом выживания. Они не выбирают жертву для охоты, без колебаний уничтожая любого, не принадлежащего к их виду. Если заметили - от них нет спасения: не остановят преследование, не прекратят убивать, даже если число жертв превышает достаточное для насыщения роя. Идеальный хищник, безотказное орудие уничтожения. Прочие обитатели пустоши - муравьи, кротокрысы, койоты, даже ночные охотники - куда более избирательны в отношении добычи: далеко не всегда атакуют, предпочитая предупреждать о вторжении на свою территорию. Касадоры нападают всегда. Рэй видела немало человеческих трупов, ставших кормом изящных и стремительных яркокрылых ос: распухшие гнилые тела, полные личинок. Быть убитым и съеденным мутировавшим насекомым – не та смерть, которую можно пожелать даже врагу: что-то неправильное, жалкое, восстающие против человеческой гордыни Царя Природы сквозило в такой бесславной гибели.
Ненависть питала ее, придавала силы. Откуда-то из глубины окутанной пеленой памяти всплывали картины смутно знакомых людей, умирающих от яда касадоров. Разливающегося в крови токсина, парализующего и отнимающего дыхание: за считанные минуты обрывающего жизнь. Возможно, такая жуткая и неумолимая смерть забрала кого-то из близких – слишком сильны оказались подспудно испытываемые ярость и гнев.
Последняя плазменная граната – не жалко ради благого дела. ЭД-Э с готовностью проиграл короткую мелодию, сообщая о появлении врагов на радаре; теперь лишь бы подобраться незаметно, пока чуткие насекомые не обнаружили чужое присутствие; ближе к ночи они становятся сонными и вялыми, сейчас самое время для атаки.
Холм надежно скрывает с наветренной стороны. Палец непроизвольно дрожит в кольце чеки, напряжение отзывается болью в мускулах, в стиснутой до скрежета зубов челюсти.
Резкий рывок, всем телом вперед, пока твари не успели опомниться. Металлический цилиндр летит в самое скопление огненно-желтой пляски крыльев, разверзнувшись изумрудным всплеском раскаленной плазмы. Теперь бежать, бежать от истекающих ядом острых жал в локоть длиной, пока изуродованные твари не настигли виновника, разворотившего их гнездо.
Мешанина оторванных, дергающихся в агонии конечностей, разодранные в клочья обрывки куцых крыльев, серовато-зеленые потеки и брызги сока вытекших внутренностей. Сухая юкка в лощине занялась от жара плазмы; лучшее средство против касадоров – огонь.
Рэй сорвала с плеча винтовку, тщательно прицелилась. Один из хищников, тщетно атакующих ЭД-Э, упал, судорожно дергаясь, с разнесенной в мелкие хитиновые ошметки головой. Второй, еще способный передвигаться, безрезультатно скользил огромным жалом по защищенным пластинами бокам робота. ЭД-Э пережег тонкое сочленение груди и брюшка, курьер выстрелом с пяти футов прекратила конвульсии дрожащего на земле располовиненного насекомого.
Тихо потрескивая, тлел куст юкки. Трепещущие на ветру оранжевые обрывки крыльев казались упавшим на землю пламенем. Тяжело вздохнув, Рэй отерла ладонями выступивший на лице пот. Быстро оглядела робота, пучком травы очистила от капель гнойно-желтого яда металлический корпус. Затем – последний штрих: небольшой костер под круглыми наростами гнезд касадоров, облепившими обрыв серыми буграми. Сухие, словно старое папье-маше, кладки занялись мгновенно. Рэй удовлетворенно осмотрела свою работу, напоследок подкинув веток в полыхающее пламя, жадно лижущее гигантские соты с личинками.
В такие моменты по-настоящему осознаешь, что единственный доминирующий хищник – это человек. Насекомые, ставящие этот статус под сомнение, всего лишь низшие твари, не способные тягаться с могуществом вершины эволюции.
По-настоящему опасны противники, обладающие разумом и не свойственной животным хитростью, и курьер не строила иллюзий касательно своего превосходства над другими двуногими хищниками. Таковые не заставили себя долго ждать - оптический прицел выхватил среди холмов четыре фигуры, привлеченные разгоревшимся в сгустившихся сумерках пламенем. Рэй благоразумно укрылась за насыпью в трехстах футах от костра, ожидая появления людей. Розовая дымка последних закатных лучей в окутавшем пустыню полумраке позволяла опознать форму солдат НКР: именно те двуногие обитатели Мохаве, которых Рэй желала повстречать меньше всего.
Плотно, до боли в надбровной кости прижавшись к прорезиненному глазку прицела, курьер пыталась разглядеть лица людей, надеясь и одновременно страшась увидеть черты, которые могут показаться знакомыми. Даже не различая на расстоянии знаков отличия, можно по строю и поведению определить состав группы: два рядовых, новобранец – вероятно, девушка, и неопытный офицер – либо совсем молодой, либо недавно получивший повышение до командира. А скорее всего - и то, и другое вместе. Патруль, не таясь, двигался напрямую к костру: словно бабочки на огонь – следующие на смену уже сгоревшим. Очевидно, ожидали увидеть гражданских, каких-нибудь бедолаг-путешественников: кто еще станет разводить такое пламя – не менее самоубийственно, чем подняться на вершину холма и заорать на всю пустошь: «Я здесь!» Впрочем, поведение республиканцев в итоге оказалось не менее легкомысленным и самонадеянным: офицер и солдат подошли вплотную к костру, остальные двое ожидали в темноте за кругом дрожащего света.
Палец на спусковом крючке ковбойской винтовки напрягся. Рэй нервно облизнула верхнюю губу, еще плотнее вжимаясь в оптический прицел, словно это могло улучшить видимость. Она сомневалась, а ошибка могла обойтись слишком дорого.
Лицо солдата казалось знакомым, но полной уверенности не было. Возможно, видела на торговом посту или даже на Стрипе. Возможно, обычная схожесть черт – в темноте не разобрать. Возможно... Рэй тихо выматерилась.
Указательный палец плавно усилил давление. Рисковать она не могла; через секунду солдат НКР, резко обмякнув, словно все кости в его теле превратились в желе, медленно и грузно опустился в траву. Голова пробита навылет.
Не мешкая, второй выстрел: молодой лейтенант, толком не успевший оценить происходящее, зашатался, зажимая рукой шею, пытаясь остановить хлещущую на грудь кровь. Рэй сжала зубы: промах. Впрочем, не менее фатальный, чем выстрел в голову. Курьер быстро поднялась, стараясь без лишнего шума скрыться с этой точки, пока оставшиеся патрульные не определили место засады.
Молодая девчонка, вместо того, чтобы затаиться в темноте и приготовиться к обороне, неосмотрительно бросилась к офицеру, надеясь остановить кровь - не веря, что рана смертельна. Отличная мишень, но Рэй уже не было до нее дела. Перекинув винтовку за плечо, она распласталась на земле и проворно сползла с насыпи. Прикрытая от обзора холмом, курьер поднялась на ноги и размеренной, скорой рысью двинулась на северо-запад. Плевать, если выйдут на след, в этот раз можно попустительски смотреть на возможное преследование сквозь пальцы – конец цепочки все равно оборвется в лагере Легиона.
В Нельсоне.
Осталось четыре мили. И девять часов до встречи с фрументарием.

- Держи ее крепче! Вырывается, сука!
Удар наотмашь ладонью по лицу: оглушительный звон в ушах и обжигающая вспышка боли. Зловонное чужое дыхание, от которого выворачивает в отвращении.
- Так хорошо, да? Нравится, дрянь?
Яростно вырывалась, борясь за жизнь. Один насиловал, двое держали.
Против воли из глаз лились слезы от злобного бессилия и острых приступов боли от каждого толчка внутри нее. Мокрое кровавое месиво между коленей, на лице ни единого живого места.
Голосовые связки ныли от крика. Надеялась, что услышат. Остановят эту пытку и унижение. В двух домах отсюда – лагерь вооруженных жителей Примма, менее чем в четверти мили – пост НКР.
Последний кончил в нее и медленно застегнул ширинку тюремной робы Подрывников. Смачно харкнул на истерзанное тело и потянулся за отброшенной в сторону кобурой. Черное дуло револьвера расплывалось в застилающем взгляд кружащемся водоворотом тумане, она все еще была в сознании.
- Не трать патроны, сама сдохнет.
На крик больше не осталось сил. Пинок под ребра, треск ломающейся кости. Боль заливает зрачки кровью. Хочется забытья, отключки, смерти, лишь бы покинуть это тело, превратившееся в единый ноющий комок разодранной плоти. Все ее существо как сплошная кровоточащая рана, скопище вскрытых, вытащенных наружу, саднящих нервов. Искалеченная и физически, и морально.
Они уходят. В голове гулко пульсирует лишь одно желание – чтобы жизнь ушла следом за ними… слишком больно, невыносимо больно, и сил совсем не осталось: ни на жажду мести, ни на надежду оправиться. Тупое безразличие ко всему.
Но тело еще функционирует, борется против покинувшей ее воли. Восприятие не так милосердно… тяжелым усилием перевалившись на бок, без звука исторгая стон пересохшим горлом, она видит... При каждом движении - новый приступ вгрызающегося в мозг апогея натяжения травмированных нервов.
Но зрение все еще служит ей. Сквозь поволоку застилающегося глаза кровавого тумана в поле зрения попадают развалины моста...
Двое вооруженных мужчин с автоматами на груди мирно курят в четырехстах футах, апатично наблюдая ее агонию.
На обоих форма патрульных НКР.

Пот застилает глаза, и снова из горла не крик, а лишь хриплый скрежет сведенных в параличе голосовых связок. Взгляд хаотично блуждал в полной темноте, пытаясь зацепиться за что-нибудь знакомое, хотя бы за источник света. Тело сотрясала крупная дрожь.
Снова кошмары. Думала, что уже прошло, отболело, заросло коркой шрамов, но нет: сейчас Рэй чувствовала, как подступают непрошеные слезы.
Память вновь демонстрирует ей лишь те минуты, о которых изо всех сил хочется забыть, при этом прочно замуровывая все прошлое, которое, судя по отсутствию застарелых шрамов на теле, могло быть не таким кровавым.
Все еще плохо слушающиеся пальцы извлекли сигарету из куртки. Щелчок зажигалки; крохотный огонек осветил темный полотняный свод палатки: Нельсон. Разумеется, Нельсон.
Нельзя сказать, что ее приняли здесь дружелюбно. На подступах к лагерю курьер едва не схлопотала пулю, пока не сообразила идти с поднятыми руками, держа винтовку над головой. Внутри укрепленного поселка держал позицию небольшой отряд под предводительством хмурого декана; Рэй не могла не оценить сложившееся положение легионеров: отрезанные от поставок продовольствия, без связи с основными силами, вынужденные постоянно держать оборону. В то время как всего в нескольких милях к северу располагался куда лучше укрепленный и укомплектованный гарнизон республиканцев. Не удивительно, что и без курьера здесь хватало забот, никто не встречал девушку с распростертыми объятиями – скорее, наоборот: при контакте явственно проступала неприкрытая угроза.
Ощущение собственной чужеродности не было для Рэй в новинку. Странник, наемник, перекати-поле: в любом сообществе к таким относятся с настороженным подозрением. О ее прибытии здесь никого не предупредили; ни фрументария, ни его посланников в лагере не было, командиру форта никаких распоряжений относительно курьера не поступало. Гравированный медальон с печатью Цезаря сыграл определенную роль в некотором рассеивании атмосферы недоверия вокруг неожиданной гостьи, но снятию неотступной слежки не поспособствовал. Как выразился декан – такую приметную вещицу можно снять с трупа и использовать в собственных целях, никаких доказательств обратно нет. Курьера мало волновали резкие реплики и предубежденно-косые взгляды легионеров в сторону ночующего в их лагере профлигата. Вооруженного профлигата. Утром Инкульта расставит точки над i; этим строптивым ребятам придется смириться с ее исключительным положением в их рядах. По большому счету, в лояльности солдат девушка не нуждалась, но тень злорадства от мысли, что закоренелым шовинистам придется считаться с ее значимостью для Легиона, грела ее душу.
Рэй затушила недокуренную сигарету и приподнялась на локтях с недовольным усталым стоном, потянулась к матерчатому оконцу в стене палатки, перетянутому москитной сеткой. Откинула брезентовый квадрат, позволяя притоку холодного воздуха развеять скопившийся дым. Ночь пахла костром, потом и собачьим дерьмом.
Изначально декан контуберния предложил ей заночевать под крышей, в доме, некогда принадлежавшем обитавшей в Нельсоне фермерской семье. Крошечный коттедж рядом с солдатскими бараками, ныне не используемый даже для хозяйственных нужд. Не тронутый со дня захвата Нельсона - обломки мебели, осколки посуды и бытовая мелочь беспорядочно свалены вперемешку на все еще черном от крови полу. Нельзя сказать, что Рэй отличалась чувствительностью к подобного рода обстановке: не впервой было спать на пропахшем чужим потом матрасе, чей бывший хозяин лежал всего в сотне футов с дырой в голове. Доля наемника не балует люксовой роскошью и чистыми простынями - когда речь заходит о выживании, приходится забывать о высокой морали. Но застоялый воздух мертвого дома, не потревоженного со дня смерти хозяев, нес некий гнетущий, давящий отпечаток. Воняло смертью. Рэй предпочла поставить свою палатку на улице.
Сигаретный дым выветрился – хорошо, в легионе не жалуют даже такого рода наркотики. Какие могут быть последствия, если ее поймают с поличным, проверять не хотелось. Девушка поежилась, поджимая колени к груди и плотнее укутавшись в тонкое походное одеяло. Слушала ночь: знакомые, объяснимые, привычные звуки. Шорох ветра, скрип песка по ткани палатки, чьи-то шаги вдалеке: патруль. Негромкий скулеж – то ли легионерские голодные псы, то ли пленные рейнджеры на крестах в центре лагеря. Выцепив из окружающего фона ровное, монотонное, успокаивающее потрескивание несущего стражу ЭД-Э, Рэй постаралась заснуть, по опыту зная, что после повторяющихся кошмаров эта попытка совершенно бесполезна.