ОТ АВТОРА: За много лет существования вместе с ЗВ мы как-то автоматически привыкли считать, что в Империи все поголовно были сущие злодеи, а в Альянсе - сплошь непорочные герои все в белом и верхом на белой же банте :). Так не бывает (а тем более во время войны), все люди разные и многогранные (кроме ситхов ;)), и не стоит всех имперских служащих сгребать в одну кучу и мазать исключительно черной краской. Лукас нам в Саге продемонстрировал только повстанческую сторону, хотя на одном только "Исполнителе" было почти триста тысяч человек команды, и у каждого из них – своя наверняка неповторимая история.

Как, например, у имперского адмирала Фирмуса С. Пиетта. Что мы видели в пятом и шестом эпизодах с его участием? Только отдельные сценки общим хронометражом минут пятнадцать, откуда никакой информации о его личности почерпнуть нельзя. А ведь у Пиетта была жизнь и за пределами капитанского мостика "Исполнителя"! Мне стало интересно придумать его историю.

P.S. Заявленное в жанрах AU будет только в самом конце.

Хронология событий:



Глава 1



– Да здравствует Император Палпатин! – Уилхуфф Таркин, один из самых знаменитых имперских гранд-моффов, протянул руку с бокалом, в котором играло лучшее набуанское шампанское, к стене с огромным шелковым флагом мрачных черно-бордовых тонов. – Да здравствует Империя!

– Да здравствует Император! – дружно подхватило великое множество голосов. Люди в парадных военных мундирах и вечерних нарядах, столпившиеся в огромном зале, одновременно подняли свои бокалы; отовсюду послышались воодушевленно-радостные возгласы и тоненькое позвякивание соприкасающегося стекла. На Корусанте торжественно праздновался очередной – вот уже двадцатый – юбилей Первой Галактической Империи.

Капитан первого ранга Пиетт, тщательно выдерживая подобающее ситуации радостное выражение лица, вместе с окружающими послушно пригубил свое шампанское. Всем было известно, что во время подобных грандиозных празднеств, на которые собирается верхушка армейского и флотского командования плюс большинство моффов и гранд-моффов, в толпе обязательно присутствует множество агентов имперской службы безопасности. Они внимательно вслушиваются в разговоры и высматривают тех, кто, по их мнению, не проявляет должного энтузиазма в выражении радости и преданности своей Империи. Ходили слухи, упорные, но непроверенные, что если кто-то умудрялся сболтнуть нечто подозрительное, а то и просто недостаточно искренне радовался тому факту, что является шестеренкой в огромном организме великого государства, возглавляемого великим же Палпатином, то агенты сразу же брали его на заметку, а затем находили компромат. После чего человек бесследно исчезал, что заставляло окружающих втихаря строить разнообразные версии произошедшего, с неизменно неприятным финалом. Что именно с пропавшими происходило дальше, не знал никто, кроме СИБ, но все были твердо уверены, что ничего хорошего. А компромат сотрудники безопасности находили всегда - это было просто вопросом времени.

Если копнуть поглубже, то окажется, что у нас всех, без исключения, рыльце в пушку, подумал Пиетт, поднимая бокал, чтобы издали поприветствовать смутно знакомого по генштабу капитана второго ранга, лопающегося от радости так, словно ему на грудь только что навесил орден сам Палпатин.

Ему никогда не нравились торжествующие толпы. Какое удовольствие можно находить в такой шумной стадной радости?

Когда Пиетт поступал в Академию, то по молодости лет как-то глубоко не задумывался, что ему придется работать на Империю. И как именно, вероятно, придется.

Он просто хотел летать.

Если бы я знал, мрачно думал он, внимательно следя за выражением своего лица – преданным и достаточно торжественным, – что мне в итоге будет суждено оказаться именно в генштабе на Корусанте, обязательно завалил хотя бы пару-тройку самых важных выпускных экзаменов, чтобы подпортить личное дело. До сих пор спокойно продолжал бы патрулировать родной сектор во главе Аксиланского противопиратского флота.

Но нет, значительные успехи при отлове контрабандистов и прочего сброда автоматически привлекли к его скромной персоне внимание сотрудников кадрового отдела имперского генштаба. Они настолько впечатлились его послужным списком, что порекомендовали такого перспективного офицера начальству, а высшие чины быстренько приняли решение повысить его до капитан-лейтенанта – и это всего в двадцать шесть! – и перевести в имперский флот.

Через пару лет после этого в судьбе Фирмуса Сорела Пиетта произошли окончательные и бесповоротные изменения – все, больше никаких полетов. Теперь вместо изменчивого блеска далеких звезд и сияющих за обзорным транспаристиловым экраном разноцветных туманностей – личный кабинет в генеральном штабе на Корусанте, просматривающийся и прослушивающийся в течение всех двадцати четырех стандартных часов. Вместо относительной свободы действий в пределах своего сектора – постоянное подчинение командирам разной степени самодурства и пребывание в вечных тисках устава.

Если сравнивать с жизнью на его родной захолустной Аксиле, то попасть в самый центр Империи – теоретически прекрасное начало головокружительной карьеры, слов нет. Но все оставшееся до отставки время перебирать и анализировать сводки? И видеть одни и те же опостылевшие за десять с лишним лет физиономии сослуживцев? Сейчас Пиетт иногда даже жалел о падении Старой Республики – в ее времена у курсантов был выбор, куда идти после Академии: в торговый флот или пассажирские перевозки; Империя же никогда ничьим мнением или пожеланиями не интересовалась.

И с каждым проведенным на Корусанте месяцем Пиетт все сильнее тяготился своим нынешним положением и все больше желал... Чего? Он уже давно пытался разобраться в себе, но в итоге признался, что точного ответа на этот вопрос пока найти так и не сумел.

В генштабе он получает довольно приличное жалование, тратить которое практически не успевает из-за постоянного отсутствия свободного времени. На момент отставки на счету в банке у него, скорее всего, окажется довольно солидная сумма, так что пожаловаться на материальное положение он никак не может. Азартные игры, наркотики и прочие излишества категорически не приемлет, единственное хобби, на которое он, к сожалению, едва успевает выкраивать жалкие пару-тройку часов в неделю, заключается в изучении изредка приобретаемых букинистических книг – настоящих, бумажных – по древней истории Галактики, интересующей его еще со времен Академии.

Обратно на мостик, к звездам, так заманчиво мерцающим за обзорными экранами, его теперь уже никто и никогда не отпустит, - с этим он давно уже примирился. Непосредственное командование им довольно и намекает, что не будет сильно тянуть с его дальнейшим продвижением по штабной карьерной лестнице. Вроде полагается быть полностью довольным своей судьбой, но почему же его тогда упорно не покидает все усиливающееся ощущение, что ему от жизни нужно что-то еще? Нечто очень важное и необходимое, что все время маячит на самом краю сознания, но постоянно ускользает, стоит только ему сосредоточиться и попробовать понять, что же это такое?

Пиетт неслышно вздохнул, сейчас больше всего на свете желая оказаться у себя дома, подальше от этого шумного, многолюдного и малоинтересного сборища. Но торжество только началось, и ему предстояло терпеть его еще как минимум несколько часов, пока высшее командование не сочтет, что юбилей Империи отпразднован как следует. Или, что точнее будет соответствовать действительности, пока оно не захмелеет настолько, что захочет наконец разъехаться по своим апартаментам.

По-настоящему близкими друзьями Пиетт за время, проведенное в генштабе, так и не обзавелся, предпочитая иметь только нужные для дела знакомства, не обязывающие ни к чему, кроме как к посиделкам в офицерской столовой за парой-другой стаканчиков коррелианского виски и гладким пустопорожним беседам ни о чем. И теперь – да и не только теперь, если честно – ему элементарно не с кем было поговорить по душам на отвлеченные от работы темы. Не заводить же с празднующими юбилей офицерами беседу о том, как сильна сейчас Империя, какие грандиозные свершения у них позади и какое величие они ей обеспечивают своей верной и преданной службой. Подобная пропагандистско-демагогическая болтовня встала у него поперек горла уже после первого же года, проведенного в генштабе.

Напиться, что ли, тоскливо подумал Пиетт, тщетно пытаясь высмотреть в толпе хоть одного человека, не изрекающего унылые сентенции, а посему не вызывающего у него зубовного скрежета. Когда в подобные речи ударялось начальство, деваться бывало некуда и приходилось терпеливо слушать, но сейчас мучить свой разум чужим занудством он был совершенно не в силах. На глаза постоянно попадались либо те, кто по званию был значительно выше него, либо совсем неизвестные капитаны и лейтенанты. Пиетт решительно не знал, куда себя девать, а напиваться, несмотря на пришедшую было в голову мысль, не собирался. Он элементарно не любил много пить, а если и пил, то предпочитал всего один бокал хорошего вина на целый вечер спокойного одиночества, вместе с книгами и справочниками. А с другой стороны, если он прикончит, наконец, это шампанское, за которое корусантские снабженцы наверняка отвалили дикую кучу кредитов, может, станет чуточку веселее?

Стараясь не морщиться, он залпом допил гордость набуанского экспорта – и что они все в этой газированной кислятине находят, – поставил пустой бокал на поднос катящегося мимо дроида и собрался выловить во все сильнее раздражающей его толпе своего знакомого капитана Лорта Нииду; когда они все направлялись в конференц-зал, тот промелькнул где-то неподалеку. Его энергичную болтовню Пиетт, познакомившийся с Ниидой несколько лет назад – тот после возвращения своего "звездного разрушителя" из очередного сектора доставлял штабным аналитикам полученную информацию – всегда выносил относительно спокойно. И тут его слух довольно четко уловил среди разрозненных обрывков звучащих вокруг разговоров слова "...и на основании предварительных расчетов и экспериментов получаем, что при уменьшении расхода потребляемой энергии на десять-пятнадцать процентов эффективность щитов обоих типов возрастает чуть ли не на двадцать процентов. Что дает реактору дополнительный резерв мощности, пусть и не слишком большой. Это, повторяю, предварительные данные и не стоит воспринимать их с энтузиазмом, но мы активно продолжаем исследования". Пиетт слегка удивился – голос был женский.

Обычно компанию офицерам во время тех собраний и торжеств, куда допускались гражданские лица, составляли их жены или же любовницы. Немногие из них могли знать словосочетания типа "дополнительный резерв мощности реактора"; в этом Пиетт, за годы службы невольно наслушавшийся разговоров офицерских жен и их дочерей в невыносимых количествах, был твердо уверен.

Получается, что голос принадлежит не просто чьей-то очередной пустоголовой пассии – но тогда кому же? Со времен преобразования Республики в Империю слабый пол стал служить в медицинских частях, в снабжении, наземных подразделениях связи и всяких бюрократических отделах на должностях не выше лейтенанта. И его представительница вряд ли бы смогла получить допуск на такое важное торжество, как двадцатилетний юбилей Империи в главном конференц-зале генштаба, где присутствуют моффы с гранд-моффами и весь высший командный состав армии и флотов, прибывших в столицу к началу празднований.

Он обернулся, взглядом поискал говорившую и увидел буквально в паре шагов от себя женщину в длинном, до пола, кроваво-красном облегающем платье, резко выделяющемся своим цветом на фоне серых имперских мундиров. Каштановые с золотистым отливом волосы были забраны в высокую замысловатую прическу, в ушах, посверкивая острым бриллиантовым блеском, покачивались длинные серьги. Она стояла спиной к нему, так что ее лица Пиетт не видел.

Заинтересованный, он хотел подойти поближе, но тут его за локоть ухватил невесть откуда появившийся Ниида:

– Ну что, скучаешь, как всегда? А я только что познакомился с одним капитаном второго ранга из технической службы. Он каким-то образом выяснил, в какой сектор отправят мой флот после того, как мы на Фондоре закончим запланированную модернизацию гипердрайвов. Обещал рассказать все, что знает. Знаешь, лично мне сейчас как-то не хочется гоняться за всякими там заурядными контрабандистами во всеми забытом пространстве хаттов!

– У тебя, видимо, внезапно начался острый приступ героизма, – сухо ответил Пиетт, недовольный тем, что капитан невольно отвлек его от чего-то хоть мало-мальски интересного, происходящего в этом зале. К тому же в глубине души он ему где-то даже завидовал – флот Нииды постоянно перемещался по разным секторам Империи, что означало хоть какое-то разнообразие, а лично ему придется и дальше уныло сидеть сиднем в аналитическом отделе генштаба, изучая документы и сводки. – Хочешь и дальше ловить всякий сброд и таким способом дослужиться до адмирала?

– А что, было бы очень неплохо! – ухмыльнулся Ниида, ставя на поднос подкатившего дроида опустевший бокал и беря взамен полный. – Вот дадут мне для начала под личное командование крейсер... – мечтательно начал он.

– ... и ты умудришься в первый же день врезаться в ближайшую луну, – не удержался Пиетт, как-то раз узнавший, что отметки у Нииды в Академии, в том числе по астронавигации, были в основном довольно средненькие.

– Зато ты у нас, весь такой образцово-показательный, в итоге обязательно станешь адмиралом, – довольно чувствительно ткнул его кулаком в бок Ниида, – а может, даже гранд-адмиралом! И все женщины и твилекки Корусанта с Кореллией, Куата, Фондора и вообще всей Галактики будут, трепеща от восторга и счастья, падать к твоим ногам!

Пиетт чуть нахмурился и не ничего ответил. Он прекрасно знал, что даже если его два раза подряд произведут в гранд-адмиралы и увешают орденами с головы до пят, никто к его ногам падать не будет. Он не имел никаких иллюзий относительно своей заурядной внешности еще с Академии, где все малочисленные девушки-курсанты быстро доставались его рослым и красноречивым сокурсникам. Несколько неудачных романов, случившихся на Аксиле и уже тут, на Корусанте, только утвердили Пиетта в мысли, что попытка построить с кем-то долгоиграющие отношения при всех его интеллектуально-аналитических талантах – идея не то чтобы глупая, но заведомо безнадежная.

Он с самого раннего утра и до глубокой ночи занимался изучением приходящих со всех концов Империи сводок, составлением планов учений, написанием отчетов, рапортов и прочей военно-бюрократической ерундой. А дамы сердца постоянно требовали повышенного внимания, закатывали истерики на тему "ты должен проводить со мной больше времени!" и другими многочисленными и разнообразными способами всячески портили ему жизнь. В один день – Пиетт потом довольно долго не был уверен точно, то ли прекрасный, то ли не очень, – после очередного скандала он плюнул, собрал вещи, съехал от своей очередной пассии, излишне темпераментной и требовательной коррелианки, и дал себе слово больше никогда не ввязываться в мало-мальски серьезные и длительные отношения. С тех пор в его жизни бывали только кратковременные и ни к чему не обязывающие связи, благо на Корусанте найти нетребовательных и некапризных дамочек не составляло особого труда.

Тем временем к ним с Ниидой подошел плотный светловолосый мужчина с планками капитана второго ранга технической службы – тот самый, кто знал о следующем назначении восемнадцатого флота. И начал долго и нудно рассказывать, что его свояк служит адъютантом у какого-то полковника, и этот свояк слышал, как кто-то кому-то сказал, что... Пиетт перестал вслушиваться в его болтовню уже через пару минут. Его интересовала женщина в красном, а не то, в какую всеми хаттами забытую систему отправят "звездный разрушитель" Нииды.

Когда Пиетту бывало что-то неясно, он начинал тщательно изучать проблему или вопрос и изучал до тех пор, пока ему не становилось понятно все до последней, самой мельчайшей детали. Пусть он и не мечтал заниматься именно военной аналитикой в самом сердце Империи, но у него был такой склад ума, что любая задача, для решения которой требовалось применять логику и обрабатывать большое количество с первого взгляда не связанных друг с другом данных, становилась для него интересной и захватывающей.

И теперь его снедало любопытство – кто эта незнакомка в красном и что она тут делает?

Пиетт отвел взгляд от болтливого капитана и стал искать яркое пятно посреди серых мундиров – они с Ниидой лишь на пару-тройку метров сдвинулись с того места, на котором он стоял, когда впервые ее увидел. И почти сразу же нашел. В забитом же почти под завязку конференц-зале не было столько свободного места, чтобы незнакомка успела переместиться слишком уж далеко. Она стояла на том же месте, но уже без собеседников. И с непонятным выражением задумчиво разглядывала толпу военных всех рангов и видов войск, на этот раз повернувшись так, что Пиетт сумел разглядеть ее лицо.

Он мгновенно и напрочь забыл и про имперский юбилей, и про предвкушающего вероятные приключения Нииду, и нудного капитана, до сих пор никак не дошедшего до сути, и недоконченный рапорт о нескольких вариантах возможного развития событий последних чандрильских беспорядков, который следовало сдать непосредственному командованию завтра утром. Он стоял и смотрел, а в голове невесть из каких глубин памяти всплыла строчка какого-то глупого сентиментального романа, от скуки прочитанного им на каникулах в Академии, много-много лет назад. Строчка, над которой они потом всем курсом долго, радостно и со вкусом потешались.

"...Она была так ослепительно прекрасна, что он перестал слышать, ощущать и понимать что-либо на свете, кроме одной-единственной вещи – отныне и навеки для него во всем мире будет существовать только она".

Продолжение следует