Глава 5

Пришел в себя Пиетт от того, что кто-то тряс его за плечо. Он с трудом сел и, щурясь от неприятно яркого света, обнаружил, что дверь камеры открыта, а рядом с мрачной физиономией стоит и недовольно смотрит на него капитан второго ранга.

– Чего вам еще от меня надо? – сипло спросил Пиетт, держась за ноющий бок. Головная боль утихла до терпимого уровня, и теперь от малейшего движения у него не темнело в глазах. Но общее самочувствие, и не только физическое, было довольно-таки паршивое.

– Поднимайтесь и уходите, – сухо приказал ему мрачный капитан. – Вы свободны.

– О-о, да вы шутить изволите, – недоверчиво скривился Пиетт. – А я и не предполагал, что у вас тут, оказывается, такое интересное чувство юмора.

– Никаких шуток. Проваливайте, да поскорее, – офицер посторонился, давая ему место, чтобы встать.

– Это что, такой хитрый и изощренный способ навесить на меня еще и попытку к бегству?

– Приказ вас освободить пришел сверху, – еще суше сказал капитан. – От одного из адъютантов гранд-моффа Таркина. Вы можете идти. Дежурные, – он кивнул в сторону двери, – вернут вам документы. Похоже, капитан Пиетт, что у вас на самом верху есть влиятельные покровители. Обычно с такой легкостью и так быстро отсюда не выходят.

Ошеломленный Пиетт некоторое время смотрел вслед ушедшему офицеру и пытался осмыслить то, что только что услышал. Но не мог, по крайней мере в таком состоянии. Но раз дверь открыта, почему бы не выйти? О том, кто же именно помог ему убраться отсюда, он подумает попозже, на свежую голову.

Утренняя смена – не та, что приняла его вечером, а потом впустила в камеру Тагге с помощниками – покосилась на его измочаленный вид, но никаких вопросов не задала. Ему вернули документы и бумажник, выдали одноразовый электронный пропуск на выход и показали нужную дверь. Пиетт медленно шел по коридору, стараясь не прихрамывать и держать спину более-менее прямо, и размышлял о довольно глупом в данной ситуации вопросе – надо ли ему сегодня идти на службу в генштаб со своим рапортом или нет?

Остановив первое же попавшееся воздушное такси и добравшись до своей квартиры, Пиетт со вздохом облегчения хлопнул ладонью по пластине дверного замка. Наконец-то он может остаться один. Только что ему пришлось выдержать любопытные взгляды соседей по лифту, спасибо, хоть никто не попытался участливо завязать с ним разговор. Видимо, слишком уж нерасполагающее к беседе у него в тот момент было выражение лица.

Кривясь от боли, он медленно дотащился до своего стола, достал стандартную бытовую мини-аптечку и постарался как можно точнее припомнить тот семестр в Академии, когда им читали обязательный для всех специальностей краткий курс по оказанию первой медицинской помощи. Так, что там говорилось насчет перелома ребер? Вроде боль при вдохе должна становиться заметно сильнее, чем в состоянии покоя? Он медленно и осторожно вдохнул поглубже и никакой особенной разницы не почувствовал. Правый бок ныл совершенно одинаково хоть на вдохе, хоть на выдохе. Значит, переломов ребер скорее всего нет, а есть только сильные ушибы, с облегчением констатировал Пиетт и проглотил сразу две обезболивающие капсулы. Потом так же медленно вернулся в гостиную, опустился на диван, откинулся на спинку и устало прикрыл глаза.

Последние двенадцать часов у него выдались совершенно безумными; естественно, бывали дни и с еще большей нагрузкой, но она всегда бывала ясная, понятная и привычная – штабные совещания, написание бесчисленных рапортов, аналитическая работа, сводки, донесения, учения, снова рапорты... То, что произошло с ним вчера вечером, в итоге объяснилось довольно просто, но вот утреннее освобождение не лезло даже в главные ворота императорского дворца на Корусанте.

Пиетт невольно вернулся мыслями к теме, о которой не думал с момента визита Тагге.

Какого бы высокого мнения не было начальство о его военно-аналитических талантах, он, как вчера выяснилось, оказался просто-таки клиническим идиотом. В генштабе не место наивным мечтателям, а минувшим вечером он вел себя именно как наивный мечтатель. Как юнец, в жизни не видевший даже завалящей твилекки и вконец обалдевший от счастья при встрече с первой же представительницей слабого пола.

На что он надеялся там, на террасе?! Что же его хваленая интуиция, которая ему всегда вполне успешно служила, в этот раз не подсказала – остановись, пустоголовый кретин, куда ты лезешь? Он, уроженец захолустной Аксилы, жалкий невзрачный капитанишка, всерьез размечтался, что вдруг может быть интересен красивой успешной женщине из такого знатного рода, как клан Таркин?

А вот размечтался, с горечью честно признался он себе. Просто на какое-то мгновение взял да и поверил в невозможное. Навоображал себе невесть что, словно в голове у него мозгов столько же, сколько у новорожденной корусантской нетопырки. Чуть-чуть потешил себя глупыми мечтами и надеждами, но теперь довольно. Давно уже пора было вернуться из витания в беспинских облаках обратно в суровую реальность, на Корусант.

Ну а что же случилось сегодня утром? Таркин крайне оперативно упрятал его под замок; тогда зачем было освобождать его всего через несколько часов, особенно после угроз, что он только этим не ограничится?

Приказ об его освобождении был получен сверху, от одного из адъютантов Таркина. Без ведома гранд-моффа адъютант действовать бы, разумеется, ни за что не стал. Тогда что же именно заставило того изменить решение? Вчера на террасе, глядя в пылающие ледяным, как просторы Хота, гневом глаза гранд-моффа, Пиетт был твердо уверен – ему будет уготована очень и очень неприятная судьба.

У него никогда в жизни не было никаких высокопоставленных заступников, как у некоторых офицеров, с помощью своих отцов, дядьев, братьев и прочей родни без особых усилий делавших карьеру. В случае неожиданной провинности своих протеже родня могла потянуть за нужные ниточки, а бывало подобное, кстати, не так уж редко. Случались и шумные пьянки с порчей казенной мебели и инвентаря, и мелкое – а порой даже и не очень мелкое – воровство, и обязанности порой выполнялись сильно спустя рукава, но зато у таких офицеров была твердая уверенность: им обязательно прикроют спину. Пиетт же всегда мог рассчитывать исключительно лишь на себя, и больше ни на кого.

Он перебрал в уме всех присутствовавших во время той безобразной сцены. Из знакомых упорно вспоминался только Ниида – недоуменно нахмурившись, он маячил среди прочих гостей, пока Пиетта уводили из конференц-зала. Незнакомый генерал и Тагге, само собой, исключались. Ниида – по понятным причинам – тоже. Вероятно, он с радостью и помог бы товарищу, но для простого капитана это было бы таким же чудом, как если бы по всей Галактике вновь появился Орден джедаев, уничтоженный под корень двадцать лет назад.

Больше никаких идей у донельзя измученного морально и физически Пиетта не было. Делать какие-то выводы, не обладая хотя бы минимальным количеством вразумительных исходных данных, не мог даже он. А никакой внятной информации по поводу освобождения ему явно никто давать не собирается.

Ну а Игнис Таркин-то какова! Пиетт беззвучно застонал от бессильной злости, причем в этот раз в первую очередь в основном на самого себя. Она первая завела с ним беседу – ах, мне хочется поговорить только с вами; очень даже охотно отвечала на его поцелуи, а после не сделала ни единой попытки объяснить своему дяде, как же все было на самом деле. Ну а зачем, собственно, ей это было делать, тут же задал он себе закономерный вопрос. У нее есть жених из не менее влиятельного, чем Таркины, рода Тагге с Тепаси – за годы штабной службы Пиетт лично или заочно познакомился со многими мало-мальски значительными военными чинами Империи, что ей до мимолетного знакомства с какой-то мелкой сошкой из штаба и пары ничего не значащих поцелуев?!

Остановись, приказал себе Пиетт. Хватит переливать из пустого в порожнее. Та терраса навсегда осталась в прошлом, и теперь надо как-то продолжить жить дальше, словно ничего и не было. Через три – он глянул на хронометр – через три с небольшим стандартных часа ему надлежит сдать рапорт начальству в генштабе и приступить к просмотру и анализу очередных сводок. Если у сослуживцев вдруг возникнут вопросы по поводу его разбитого лица, он сообщит, что это просто результат одного неудачного спора, затеянного на не совсем трезвую голову. И подождет, как события будут развиваться дальше, все равно никаких других вариантов в данный момент у него нет. А события, произошедшие за эти двенадцать часов, надо просто забыть как нелепый, странный и безумный сон.

У меня ведь и так все вполне неплохо складывалось в жизни до этого момента, сказал себе Пиетт, поднимаясь с дивана. Принятые капсулы подействовали быстро – у него уже ничего не болело. По крайней мере, физически. Будем надеяться, что вчерашний... промах никак не отразится на моей дальнейшей судьбе, думал он, снимая измятый и закапанный кровью парадный мундир.

Ох, а промах ли? – сама собой возникла непрошенная мысль.

Вчера вечером он был абсолютно твердо убежден, что не делает ничего неправильного и предосудительного. Обычно перед тем, как поступить определенным образом, принять какое-либо мало-мальски важное для своей жизни и карьеры решение, он всегда долго взвешивал все за и против, просчитывал возможные пути отступления, варианты и подварианты развития событий и никогда – ни разу! – не поступал спонтанно, следуя только эмоциям. Кроме вчерашнего вечера. Но он как никогда в жизни был уверен, что поступает правильно, привлекая к себе Игнис Таркин на той злосчастной террасе...

Увы, все закончилось так, как закончилось - практически не начавшись; значит, прежде он поступал верно – надо всегда без исключения сохранять холодный трезвый рассудок и абсолютно ни при каких обстоятельствах не терять контроля над собой и над ситуацией.

Тогда почему же сейчас он чувствует такую горькую, невыносимую обиду?!

И никак не может выкинуть из головы картину ночной панорамы Корусанта и на этом фоне – профиль Игнис?

А ну, хватит, сам себе зло приказал Пиетт, резко отшвырнул мундир, который до сих пор держал в руках, задумавшись, и выругался по-хаттски – в данный момент общегалактический мало подходил по причине отсутствия достаточно энергичных выражений. Его ждет работа; сейчас он возьмет себя в руки, прекратит это недостойное имперского офицера позорное самоедство, сядет за стол и допишет неоконченный рапорт, благо осталось сочинить только заключительный вывод. А потом отправится в генштаб и изо всех сил будет стараться делать вид, что ничего особенного не произошло.

Ему всегда удавалось быстрее закончить дела, когда он злился или был не в духе – тогда его разум резко мобилизовывался, подстегиваемый всплеском адреналина, и выдавал намного более приличный коэффициент полезного действия, чем когда он просто сидел и спокойно думал над какой-то проблемой. Так что злополучный рапорт Пиетт в ударном темпе закончил буквально за полчаса, перечитал еще раз, перенес его со своей персональной деки на информационный кристалл и отправился в освежитель.

Продолжение следует