В течение недели мне приходилось перебиваться с полуфабрикатной лапши на «Вискас», потому, что денег не было, полученное от Кота, я быстро потратил, купив несколько бутылок виски еще по дороге к дому и выжрав их в одну морду на завтрак, а вновь идти на работу я не мог.
Боялся остаться без музыки. Наедине с блеском его глаз.
Но, в конце концов, голод и постоянное, непрерывное нытье организма, привыкшего к ежедневному, жесткому траху довели меня. Еле наскребя денег на метро, (о такси я молчу, да?) я отправился в ставший родным клуб.
На самом деле, мой способ заработка не был проституцией в чистом виде, однако мужчину, который заведовал этим клубом и приглашал в него клиентов, можно было назвать Папочкой. Я же звал его Миленом, по давней договоренности.
Милен встретил меня у барной стойки. Я едва не ухмыльнулся заметив косметический блеск на его губах и отпечатки помады на предплечье, но вовремя остановился, осознав выражение его лица.
Представляю себе, что бы он сделал со мной…
- Привет, Мотылек. Тебя долго не было. Видимо зря я думал, что ты знаешь эту притчу…
- Какую?
- О том, как легко горят крылышки бабочки над свечой. Иди за мной.
Приказ, видимо. Как будто хлестнули мокрым полотенцем по шее.
Но я двинулся за ним, как ведьма к костру. Мы долго шли по заполненным едким, почти химическим, сигаретным дымом коридорам, с пошло свисающими трубами. Потом спустились вниз, на подвальный этаж.
Тиканье текущей трубы, шорох дыхания Милена и скрип его сапог.
Я незаметно воткнул в ухо полупрозрачную пуговку беспроводного наушника, ткнул play на коробочке плеера.
Милен повернулся ко мне.
-Ты хоть знаешь, что тебя искали?-неожиданно зло прошипел он, – знаешь, что Кот едва не закрыл нас из-за тебя?! Я дал ему твой адрес, Мотылек!
Милен отошел к старому, кривоватому столу, оперся о него. Поманил меня коротким приказным движением грубых пальцев. Я подошел. Он змеиным, неуловимым движением выбросил вперед руку, схватил меня за волосы, заставил опуститься перед собой на колени. Я понятливо и послушно принял губами содержимое его ширинки.
Его член остро пах парфюмерией и горячей плотью. Я склонил голову и стал послушно сосать, слушая больше музыку, чем его речь, прерываемую редкими вдохами и стонами. Обрывки фраз и предложений, изредка долетавшие до моего слуха меня волновали меньше всего.
- понимаешь, Мотылек, Кот… и сильный… к тому же очень… и жестокий. Он … никого и никогда… странного мальчишку… музыка… играешь с огнем… плакать… поздно… почти сорок лет… имя… никто, понимаешь…
Я сосредоточился на музыке и перестал слушать Милeна совсем. Растворяясь в непорочности музыки, я на ее крыльях улетал от размеренных, привычных и необходимых движений, солоноватого привкуса во рту, режущего колени пола.
Кончив, Милен потрепал меня по щеке, встал и, лениво застегиваясь на ходу, ушел. Отплевавшись, ушел и я.
Уже на выходе я нашел в кармане конверт с росписью Милена и несколькими крупными купюрами.
Подавив желание патетично швырнуть их на пол, я сунул деньги в карман и отправился ловить тачку.

Теплое нутро такси с навязчивым запахом «Ёлочки», укусы надоевших за эту зиму снежинок и, наконец, тепло дома.
Кокон одеяла. Крепкий, несладкий чай, чтобы смыть этот мерзостный привкус во рту.
Мой кокон. Только моя территория. Уют, оплот спокойствия и непорочности, окруженный тонкой пленкой музыки-светлой и непорочной. Сплетения скрипичной мелодии, перестук барабанов, шелест гитарных струн, щебет синтезатора…
…Звонок в дверь.
Я встал, и, не особо утруждая себя тем, чтобы одеть что-то, кроме джинс- прямо так, на голое тело- подошел к двери. Глазка не было, спросить «Кто там» я не додумался, поэтому открыл прямо так.
- Кот?! – ахнул я