Мозгами я прекрасно понимал, что отпираться дальше с Костюней также бессмысленно и беспощадно, как пытаться превратить Сахару в цветущий город-сад при помощи лопаты и домашнего пульверизатора. Но что-то все равно продолжало упорно твердить мне, что в ситуации с Васьком не все так очевидно, как кажется. Потому я решил не пугать Костюню масштабами катастрофы.

— Ты ж не маленький. Все прекрасно понимаешь. Ну... было. Один раз, — соврал я. — И что? Ты знаешь меня больше семи лет и теперь больше не будешь общаться? Во мне что-то резко изменилось от того, что ты сейчас услышал? Я стал другим человеком?

— Слав, я...

В комнате повисло неловкое молчание. Настроение писать окончательно пропало. Честно говоря, на душе было далеко не айс. С Костюней мы действительно дружили очень давно. Больше того — спасали друг другу профессиональную репутацию.

Например, однажды уже в конце беседы с журналистами работник военной прокуратуры обронил важную новость, но произнес ее специально очень тихо и неразборчиво. Так что услышали только три человека, которые стояли совсем близко. Я и Костюня в том числе.

Обрадованный сенсацией Костик полетел «диктоваться» выпускающим редакторам, а я вспомнил, что до сих пор не выключил диктофон, хотя спикер и просил это сделать.

Новость была очень «жареной», как раз в формате желтушного агентства, в котором трудился Костя. Мои же работодатели благоразумно предпочли не связываться «С военным говном, которое не трогаешь, и не воняет» — как выразился мой редактор.

А уже через час после выхода новости правоохранитель с пеной у рта ругался с Костюниным начальством и утверждал, что он не говорил ничего подобного. Затем хай дошел до хозяина издания, которому уже, в свою очередь, лично позвонил самый высший прокурорский чин. Все это время Костик ходил ни жив ни мертв и сравнился цветом лица с молодой травой, так как все знали, что такого рода шутки заканчиваются уходом с работы и волчьим билетом на будущее.

— Кость, у меня есть... та запись, — процедил я в курилке. — Только не говори никому, что это я тебе дал. Мы же все-таки конкуренты. И если наши узнают, то тогда уже меня могут выпереть.

— Славка, правда?! — обрадовано выпалил он. — Спасибо!

Когда тому высшему чину предъявили запись, инцидент быстро замяли, а работника через пару недель втихаря уволили.

В свою очередь, Костюня тоже здорово выручил меня, когда один из спикеров пригрозил мне, как это культурно принято называть, «физической расправой на глазах у ближайших родственников».

Пару лет назад мы «обмывали» с Костюней его первую шоколадную «бэху», а потом поутру у него в гостях я долго не мог найти свою куртку, в кармане которой были ключи от моей квартиры. Она оказалась за каким-то лешим... замоченной в раковине. В общем, за эти годы было много чего хорошего и плохого.

Чтобы как-то отвлечься от тяжелых мыслей я решил выйти на балкон покурить. На улице было все тоже дождливое уныние. Но перед бассейном спортсменов на одной из лежанок... загорал тот самый чувак, который изображал из себя самолет союзников и чей боевой полет был прерван падением на копчик.

Мужик в трусах, панаме и солнечных очках развалился на пластике и явно считал, что вокруг царит знойная жара. Потом он попытался перевернуться со спины на живот, рухнул мимо кушетки, и я понял, что он пьяный в дрова. Но чувак сдаваться явно не собирался. Сгруппировавшись на карачки, он вновь вполз на кушетку, увидел меня и победно заорал «Sonne!»

— Sonne, — согласился я, ведь, в конце концов, иногда важнее, чтобы солнце было в душе.

— Слав, я тут подумал, — выглянул на балкон Костик, — это...

— Что, Костя, «это»?

— В общем, наверное, это не мое дело, что у тебя там было... Все-таки ты мой друг, и было бы глупо... Ну ты понимаешь... Я же не собираюсь спать с тобой. А с учетом Васька...

— Ну, да.

— Давай замнем, а?

— Хорошо.

Потом мы еще молча покурили.

— Надеюсь, ты не будешь рассказывать.

— А ты про Васька, — ухмыльнулся Костюня, — ну, я ж не идиот. Слушай, а давай к той бабуське сходим пожрать, она ж звала. Только ты на балконе постой, пока я буду одеваться.

— Кость! Ну что нового я могу увидеть?! Ты, что, забыл, как на шашлыках у *** ты голым по дачному участку скакал и изображал из себя настоящего индейца?

К бабульке мы пришли уже в более или менее нормальном расположении духа, хотя Костюня и был подавлен. Я прекрасно понимал, что ему потребуется еще много времени, и вопросы ко мне будут, но уже более деликатные.

Бабка заулыбалась нам еще издалека, пока мы брели к кафе по улице, а испанец неожиданно радушно метнулся за меню.

— Рашас гуд. Много кушать. Чаевые, — прорезался в нем русский. — Но паэля. Кебаб, картошка, будешь? Вкусно.

В легком ступоре мы приземлились на стулья во внутренней части кафе, а на столе тут же возникла сангрия — легкое красное полусладкое вино, которое принято подавать с фруктами. Испанец под пристальным взглядом дражайшей половины трудился теперь как заведенный. Еще через пять минут он припер на стол... соленые огурцы, домашнюю икру из баклажанов, квашенную с клюквой капусту и буженину.

— Май презент фор йу, — похвастался дед, наблюдая за тем, как наши с Костюней челюсти намертво вцементировались в пол. — Kebab for you.

— Молчать, Слава, и жрать, что дают, — рявкнул армейским шепотом Костик, наворачивая еду себе в тарелку. Потом на столе появилось сливочное масло и только что сваренная картошка, от которой еще шел пар.

Секрет испанца оказался прост, как веник, которым его накануне охаживала супруга. Когда хозяин уже присел за наш столик со стопочкой «беленькой», заныканной на кухне, и которую он совсем по-русски закусывал капустой, выяснилось, что бабулька взяла его в ежовые рукавицы и пообещала готовить только те блюда, которые заказывают клиенты. И тем же самым кормить мужа.

А сам испанец уже успел пристраститься к русской кухне и ее богатому содержимому. Потому он так обрадовался, завидев нас, хоть и не перестал навязывать блюда, но делал это уже втихаря, пока бабка не видит. Потом довольный и счастливый испанец исчез на кухне, а к нам за стол присоединилась хозяйка.

— А ви що такі тихі сьогодні, хлопці? — поинтересовалась она. — Або накоїли чого? (Вы что такие тихие сегодня? Или натворили чего?)

— Есть немного, — вяло отозвался с набитым ртом Костюня, заглатывая очередную порцию баранины. — Очень вкусно, спасибо Вам.

Я же по его совету упорно молчал.

— Ось чоловіки, як діти. Якщо мовчать, значить напакостили де, або чимось поганим займаються, — метнула она проницательный взгляд на кольцо на безыменном пальце Костика. — Дружину зрадив, касатик? Так, діло молоде, тіло молоде. Всяке на курортах-то буває, тільки далі це ніколи не йде. Не вбивайся так, а дружині не кажи. Нічого про таке знати. (Вот мужчины, как дети. Если молчат, значит, где-нибудь нагадили, или чем-то плохим занимаются. Жене, что ли изменил? Дело молодое, тело молодое. Всякое на курортах бывает, только дальше не заходит. Не убивайся и жене не рассказывай. Нечего ей о таком знать).

Теперь замолчал и Костюня. А бабуська расцветала на глазах. Как и всем пожилым людям, ей очень хотелось поговорить, а тем более на родном языке. Делать все равно в этот день было нечего, и мы зависли в кафе надолго, почти до заката. Бабулька притащила нам свои старые фотографии, а также умудрилась рассказать почти все о своей родне.

Когда мы уже собрались уходить, она вновь окинула хитрым взглядом Костюню:

— Не кажи дружині. Сама молодою була. У твоєї жінки теж є таємниці від тебе. За життя всяке буває. Ось дочка моя, знімала квартиру с подругою. Йшли вони якось разом, бачать, сидить на лавці чоловік. Пьяненький на перший погляд. И прохає він їх: «Дівчата, допоможіть. Погано мені, сам до хати не дійду».

А подруга у дочки, ох, і красива була, паскуда. Всі чоловіки на неї задивлялися. Глянула вона на нього так гидливо і каже: «Якщо хочешь, Олесю, сама с ним возися». Та пішла далі.

А дочка його до свого дому привела, допомогла в себе прийти, а чоловік їй каже: «Ти, гадала, мабуть, що я пьяниця, і тхнуло алкоголем від мене. А мене побили, а потім я ліки від сердца випив, ось запах звідки».

Ласкавим і заможнім він виявився, одружилися вони с дочкою. А та паскуда-подружка, як дізналася, все собі лікті кусала. Відбити чоловіка хотіла, тільки він їй: «Пам’ятаю, ти на мене як на лайно дивилася. Гарна ти, але не потрібна мені така жінка».

(Не говори жене. Сама молодой была. У твоей тоже есть от тебя секреты. В жизни всякое бывает. Вот дочка моя, снимала с подругой квартиру. Шли они как-то вместе, видят, сидит на лавочке мужчина. Пьяненький на первый взгляд. И просит он их: «Девушки, помогите. Плохо мне, сам до дома не дойду.
А подруга у дочери ох и красивая была, стерва, все мужчины на нее засматривались. Посмотрела она на него так брезгливо и говорит: «Если хочешь, Олеся, сама с ним возись», и пошла дальше.
А дочка его к себе домой привела, помогла в себя прийти, и мужчина ей сказал: "Ты, наверное, думала, что я пьяница, и воняло от меня алкоголем. А меня просто побили, а потом я лекарство от сердца выпил, вот откуда и запах.
Ласковым и богатым он оказался. Поженились они с дочкой. А та паскуда-подружка, как узнала — все локти себе кусала. Отбить мужа хотела, только он ей: «Помню, ты на меня, как на дерьмо, смотрела. Красивая ты, но не нужна мне такая жена.)

Когда мы вернулись в отель, уже начало темнеть.

— Слав, — замялся Костюня, — у тебя же где-то был мобильный Васи? Наверное, все-таки надо поговорить. А то не по-людски как-то.

Я быстро нашел номер и удалился на балкон, не желая мешать другу. Спортсмен у бассейна все продолжал «загорать», а внизу под лежанкой валялись уже три пустые бутылки. Потом от комплекса отделились уже не хрупкие медсестречки, а три крепких медбрата. Тело категорически отказывалось поддаваться транспортировке. Каждый раз, когда его пытались уложить на носилки, чувак, как будто намазанный мылом, выскальзывал у них из рук и вновь забирался на лежак.

— Пусть всегда будет Sonne,
Пусть всегда будет Himmel,
Пусть всегда будет Mutter,
Пусть всегда буду Ich, — понеслось с площадки, и я понял, что советский спорт невозможно убить ничем, даже дружбой народов на курорте.

Как раз в этот момент Костюня закончил разговаривать по телефону и заглянул на балкон.

— Пшли! — кратко приказал он тоном «деда».

— Есть! — выпалил я.

Уже в номере Костик разлил по стопкам коньяк, крякнул, и мы, не чокаясь, как за покойного, выпили.

— В общем. Да нихуя не было. Этот придурок проснулся утром, расчесал свой хаер и вспомнил, что забыл дома резинку...

Тут я нервно заржал, а Костюня пригвоздил меня к стулу взглядом.

— Не эту, Слав. Эти он как раз прихватил. Оказывается, у вас безопасность на первом месте. Резинку для волос, чтобы не пылились сразу после помыва. Короче, он не придумал ничего лучше, как вымыть презерватив от смазки, а потом остричь ножницами ненужную часть. Первый раз, он резанул что-то лишнее, а со второго получилось.

— А трусы? — ошалело поинтересовался я.

На Майорке и вправду, в отличие от всех других не советских курортных стран, до дождя было очень пыльно и мусорно. На Кипре, к примеру, хозяева небольших домиков, да и крупных строений, выходили на улицы уже в шесть утра и чуть ли ни с порошковым раствором драили прилегающие территории. Для себя я счел, что нечистоплотность испанцев — следствие средневековья, отрицающего гигиену в противовес античности. Ведь, как известно, во многих европейских городах того периода помои выливались прямо на улицу, а их среднестатистический обитатель с трудом дотягивал до тридцатки из-за болезней, вызванных элементарным несоблюдением правил санитарии.

— А трусы... — судорожно сглотнул Костюня, — я постирал сам. После того, как обляпал их соком от пирожков. И даже, оказывается, вывесил их на балкон посушиться. Васек засек утром сильный ветер и побоялся, что они улетят на пальмы. В общем, Слав, думай, что хочешь, но он у меня больше никогда не войдет.


— Эээ, в смысле, в наш номер? — неудачно уточнил я.

— Слава, я тебя предупреждал. Ты допиздишься...

Костюня коротко замахнулся, и теперь на скуле у меня красовался бланш. Впрочем, я его заслужил. А чем синяк обернулся для всех нас, я расскажу позже.