Абрам сдержал свое слово и через двадцать минут позвонил другу, работавшему замом в районном отделении милиции. Оно отвечало за территорию, на которой находилась злополучная квартира.

В просторной машине, выскочившей на бешеной скорости сначала из «спальника» на центральные магистрали, а потом куда-то в боковые и петляющие дороги промзоны Обводного канала, было тепло, но Ленька продолжал колотиться так, как будто бы вышел в исподнем на тридцатиградусный мороз. Чтобы хоть как-то успокоить его, Абрамка включил громкую связь на мобиле, приложил палец к губам и, покопавшись, вытащил из кармана в двери автомобиля флягу с коньяком.

— Глотни, только немного... Алле, Иваныч, привет. Ты прости, что с плохими новостями тебя беспокою. Фатера у тебя на территории проблемная одна имеется. Глухарь в лесопарке поиметь к завтрему можешь. А сейчас сам понимаешь — как раз конец квартала.

— Ну, спасибо, Абрам, утешил, — пожевали губами на том конце трубке, — а тебе какой навар с этого?

— Да никакого. Вторую часть долга с хозяев получить хочу, пока не свалили, или хотя бы гарантированно переписать. Ты б бойцов рангом пониже проверить отправил, типа соседи жалуются, шумят очень.

— Адрес назвать могешь? И че делать будем, если не откроют?

— Не знаю. Ты теперь голова, ты и думай, если «висяк» не хочешь, — Абрам протянул притихшему Леньке бумагу и ручку, зажал динамик ладонью: — Пиши быстро... Ну, погнали. Улица*, дом*, квартира*.

— Да не гони, не лошадь. Пробью сейчас хоть... Ты смотри, что делается... — снова в трубке повисло молчание. — И вправду соседи жалуются. Десять минут назад звонили, говорят, там крики, и как будто предметы тяжелые на пол падают. А еще из-под железной двери дымом воняет, «пожарку» уже вызвали. Абрам, ты, че, Копперфильдом подрабатываешь?

— Не чокай, тоже не савраска. Гудвином и Железным дровосеком в одном флаконе. Видишь, как все пучком-то до кучи складывается. И я, считай, тебе не звонил, коль общественность уже в курсе и в колокола бьет. Тут ты и сам поехать можешь, а заодно и выслужишься, Иваныч. А-то сорок пять и все зам. Там, если не все сгорит... партию хорошую возьмете. А мне что? Мне бы только взносы вернуть. А с учетом, что начальничек-то твой на плохом счету, глядишь, там и до проставы недалеко. Ну, бывай, Иваныч, отзвонись по итогам. Только не на мобилу мне, ее вообще забудь, а помнишь, автомастерская одна была? Мы там еще на двадцать третье славно погудели. Вот туда и звони.

Больше второго голоса в трубке слышно не было. Абрам посчитал, что Ленька узнал из беседы достаточно.

— Да, это еще... отпечатки там мои могут быть... не на товаре, конечно, и если усердно поискать. Ну, так я ж на то у тебя и осведомитель, чтоб ты обо мне заботился, особенно если с повышением получится... Сплюнь, не вляпался пока.

Разговор закончился, теперь за флягой потянулся и Абрам, а Ленька по-прежнему вопросительно и молча смотрел, но уже не на водителя, а на затихшую трубку. За окном хрипло и пронзительно раскричались чайки. На лобовое стекло плюхнулась желтоватая клякса.

— Ну, во, к удаче. Говно, говорят, к деньгам, в смысле должок вернется, — заулыбался Абрамка. — Ты не допер, что ли? Андрей твой поджег что-то. А он вообще того, с башкой. Хорошо про магазин придумал. Правда, задним числом. Этот поджог сейчас его единственный шанс. Полквартиры там в рухляди и в тряпках бензиновых, а когда мы уходили, многим пассажирам уже все равно было, хоть пожар, хоть потоп. И как вы, идиоты, не сообразили? Там же при входе видно было и незакрытой двери — три лопаты штыковые стоят, наточенные... Я их как увидел, так сразу обосрался. Ну, думаю, охуел в конец Сахара, если меня решил завалить. Его ж из-под земли живьем достанут те, кому уже я должен. А он лыбится, падла такая. «Ты чего это занервничал, Рубеныч? Я ж не отмороженный совсем. Это не для тебя, есть у нас тут другие клиенты». А этими лопатами рыть можно на минус двадцати, а не то, что в такую теплынь. А рядом лесопарк, в котором работы по облагораживанию территории ведутся. Соображать же надо. «Леон-Леон» — Сахара тебя кликал... Да какой ты после этого «Леонид» даже. Лена, ты, Лёнька, в своем парике. Дома родные ждут, или один живешь?

— Нее, Нелли Васильевна... в смысле бабка, на неделю в санаторий уехала. В Крым. У нее суставы больные, и врачи греться велят, — только сейчас до Леньки дошло, чем могла обернуться его «работа» для близких. Он неловко стащил парик, под ним показались русые кудрявые волосы: — А когда ваш друг позвонит?

— А, я знаю, Лень? — неловко усмехнулся Абрамка. — Я мент всего лишь бывший, а не Бог. Я б на твоем месте домой пока не торопился. Ну, так, на всякий случай. Есть где переночевать, кроме бабкиной хаты?

— Неа.

— Понятно. Как всегда. Я тебя не держу, но если хочешь в этой мастерской оставайся. Я сам в ней, пожалуй, пару дней покантуюсь.

***

После пожара из двенадцати человек, находившихся в квартире, выжили лишь четверо. И среди них, конечно, «непотопляемый» Сахара. Последнему, правда, пришлось долечиваться легкие ожоги уже за казенный счет. Когда владелец квартиры сообразил, что огонь не потушить собственными силами, он прихватил с собой ни документы, ни деньги, а «товар», и вышел «лоб в лоб» на Иваныча с командой.

— Куда торопимся в тапках по улице? — поинтересовался мент. — И что в карманах, любезнейший? С понятыми посмотрим, или как обычно — добровольная помощь следствию?

— Не докажешь, начальник, — рука Сахары сама потянулась выбросить сверток из-за пазухи через ткань. — Отпечатков нет.

— Тихо-тихо-тихо, — щелкнули на запястьях наручники. — Зато товарищи из соседнего района имеются, они уже давно за тобой следят. И один из дилеров твоих на нас пашет.

— Оформлять собрался, на повышение хочешь, Иваныч? — прорычал скрюченный Сахара: — Спасибо-то потом кому заносить? Абрамке что ли? Он стуканул?

— А что сразу — Рубеныч? Соседям лучше скажи. А если сомневаешься, то я тебе в отделении заявку дам послушать. Там все честь по чести: дебоширил, скандалил, хотел других граждан имущества лишить, приторговывал на дому. А мы милиция, и должны реагировать на общественность. Усекаешь? Твоя хата горит?

— Да хоть бы и моя. Твое-то какое дело?

— Не мое, а твое общее будет. Если полную горницу жмуриков найдут.

***

Андрея выписали из больницы только через полгода. Скорая, которую вызвали пожарные, долго стояла во дворе, а бригада медиков почти десять минут решала, довезут ли его до приемного покоя живым. Модная синтетическая майка буквально прикипела к коже, ладони превратились в ошметки обгоревшего мяса, когда Андрей нашел ключи и пытался открыть ими металлическую дверь. На удивление не пострадало только красивое лицо.

Две недели Андрей провел в реанимации, потом была интенсивная терапия, а медики только диву давались от его желания выжить, хотя ноги, по непонятным причинам, ему и отказали. Впереди светила жизнь в инвалидной коляске. Объяснялось желание выжить просто: как раз за день до неудачного похода Андрея разыскала дальняя родственница, которая сообщила, что неожиданно начался новый бум на творчество его родителей, о них снимают фильм, и теперь он если не богат, то, по крайней мере, обеспечен.

Тогда он подумал о розыгрыше, сейчас же это стало его единственной надеждой, тем более девушка неожиданно приехала в Россию и разыскала его в больнице. Назвать ее красавицей было сложно, но она единственная вела себя с ним так, как будто ничего не произошло, а рядом находится не инвалид, а вполне здоровый человек.

Михаил ни разу не пришел в больницу, а Ленька иногда заглядывал и постоянно неуклюже пытался помочь другу, чем его только раздражал. После рассказов о клубной жизни и общих знакомых, Андрей надолго замыкался и вообще переставал общаться, словно понимая, что уже никогда не вернется в прошлую жизнь. После одного из таких визитов его лечащий врач отвел Леньку в сторонку, задумчиво поправил двумя пальцами очки на переносице и сморщился:

— Не могли бы Вы больше не приходить сюда? Я понимаю, что Вы его друг, и дело в большей степени заключается не в Вас, но иногда такие пациенты хотят забыть о том, что было раньше. В его случае полное восстановление вряд ли возможно, боюсь, что он и сам осознает это, потому психологически хочет приспособиться к новому способу существования и окружению. Поверьте, там вам обоим будет лучше.

А у Леньки словно груз с души свалился. Уже давно он чувствовал себя виноватым за то, что произошло в квартире, когда бросил друга, хотя Абрам подробно и объяснил, что натворил Андрей. С другой стороны, ничем помочь ему Ленька тоже не мог. В деньгах Андрей больше не нуждался и заявил, что сам справится со своими проблемами. По существу, визиты в больницу становились для них взаимной пыткой. Общих тем для разговоров не осталось, а новые были не интересны либо Андрею, либо Леньке.

***

Еще в автомастерской Абрам предложил Леньке танцевать в новом клубе, открытие которого должно было состояться вот-вот.

— Я охранников найму, и отморозков, насколько смогу, фильтровать планируется. Только, как ты сам понимаешь, за удобства часть доходов мне отстегивать будешь. Я благотворительностью не занимаюсь.

Ленька два месяца перебивался на заначках и частных занятиях со школьниками, а потом согласился. Он уже привык не экономить копейки, да и Нелли Васильевна словно ожила после выхода на пенсию, когда вдруг появившиеся деньги позволили ей минимально путешествовать и посещать различные занятия для взрослых. Она втянулась в изучение языков, курсы компьютерной грамотности и йогу. Занятия часто проходили во второй половине дня, когда преподаватели освобождались от основной дневной, работы, и иногда затягивались до десяти- одиннадцати вечера.

Эти бабкины увлечения, а заодно и ее отсутствие дома и позволяли Леньке безнаказанно, «в полном параде» — то есть в женских тряпках и при макияже, выбираться в клуб. Судачаших на лавочке возле дома «кумушек» Нелли на дух не переваривала и на корню пресекала малейшие попытки обсуждения сплетен, останавливаясь для разговоров, только если речь шла о постоянном повышении квартплаты.

А от уличных старожилов Елена Васильевна могла бы узнать много интересного о внуке. Например, о том, что последнее время Леньку открыто провожает и встречает светловолосый, военного вида парень. И видно, как в его дорогой машине с полутонированными стеклами они... целуются взасос.