- Ма-а-а-ашка!!! А, Машка!..

- Да чтоб ты сдох, тварь!!! - Женька выползает из-под подушки, нащупывает в темноте мобильник. Тот с готовностью показывает 4:48 утра.

Тем временем урод под окном продолжает орать ещё громче и вдохновеннее:

- Машка-а-а-а-а!!!

Нашарив под скрипучей кроватью огроменный пушистый тапок, Женька вскакивает на ноги и летит к окну, сметая по пути стопку книг по патологоанатомии, трёхлитровую банку с заспиртованной жабой и вазочку с тюльпанчиком, даренным ей на позапрошлогоднее 8 марта. Высовывается почти наполовину в раскрытое окно:

- Слушайте, вашу мать-идиотку, а нельзя ли потише?!

- Нельзя! Она на девятом этаже живёт. И вообще, не мешайте, фригидная Вы наша. Ма-а-а-ашка-а-а-а!!!

- Ах ты!.. Сдохни, скотина! – не слабо размахнувшись, Женька запускает тапок куда-то в темноту. Но после нескольких секунд подозрительной тишины, двор снова оглашается истошным криком:

- Машка!!!

- Ну чё те?! – наконец где-то на несколько этажей выше открывается со страшным грохотом машкино окно.

- Машка! Я тебя люблю, Машка!!!

- Чё? Вась, не слышно нихера…

- Я тебя люблю!!!

- Чё?

- Люблю-ю-ю!!!

- Чё, не слышу…

- Тьфу на вас! – смачно сплюнув вниз, Женька со всей дури закрывает окно и, прихватив подушку, бредёт спать в другую комнату. Но только она кое-как устраивается на адски неудобном диванчике, как уже под другим окном раздаются дикие стоны, визги и крики – явно кто-то героически терпел всю зиму, чтоб этой весной закатить небывалую оргию, сравнимую только с пожаром в дурдоме.
Заслушавшись, Женька проваливается в тревожный и очень реалистичный сон, в котором она занимается любовью с бронепоездом. Вскрикнув, девушка просыпается в холодном поту, прервав кошмар на самом интересном месте.
Оргия под окном в самом разгаре.

- Да что же это такое?!! – чуть не плача, Женька перебирается на кухню. Но и там, и в ванной, и в коридорчике под обувной скамейкой история повторяется – везде весна, и все трахаются…

- Проклятье! – матерясь сквозь зубы, несчастная тащится обратно в свою комнату и – о, чудо! – там темно и тихо.

За окном сказочная весенняя ночь медленно перетекает в волшебные предутренние сумерки. Ненавязчиво и приятно поют далёкие птицы, и пахнет жасмином. Хорошо...
Женька забирается под весёленькое одеяло, подгибает замерзшие босые ноги и, блаженно выдохнув, наконец растворяется в приятнейшей дрёме.

- Катюха-а-а-а!!! Эй, слышь, какую я те песню написал! – вдруг доносится из-за окна противнейший голос, - слушай, короче!

Затем при помощи в хлам расстроенной гитары и всего одного криво взятого аккорда исполняется та самая, посвящённая грёбаной Екатерине, будь она трижды проклята, серенада:


Катька-Катька, как я тебя люблю!
Ну, просто пиздец какой-то, Катюха!
И об этом я тебе щас пою,
Потому что очень ты мне нужна, Катюха!


- А-а-а-а!!! Да будьте вы все прокляты, уроды озабоченные! – Женька вскакивает с кровати и принимается истерично, но вдохновенно рвать на себе волосы.

И тут с безумно странным скрипом открывается дверца платяного шкафа…

- Тук-тук-тук, деточка… - из-за дверцы высовывается сначала крючковатый нос, потом показывается вся голова со страшно спутанными седыми волосами, торчащими из-под капюшона, хитрющие глаза поблёскивают в сумраке, тонкие губы растянуты в невероятную улыбку, - я слышу, тут кто-то проклятьями интересуется… могу устроить. По ночам, между прочим, проклинаю с пятидесятипроцентной скидкой… Ну, как, эбонитовая моя? Проклянём?

Женька, уже решив для себя, что всё это ей снится, на всякий случай поинтересовалась:

- Вы кто?

- Я-то? – гостья вылезла из шкафа и, легко сбросив с себя прицепившийся к рукаву женькин лифчик и её же старую маечку, принялась бродить по комнате, с неподдельным интересом разглядывая чужие вещи, - что ты, текстолитовая моя! Я – ведьма! Ну, знаешь там, всякие «трах-тибидох» и прочее… Э-э-э, правда, я больше по «тибидоху», чем по «траху» специализируюсь… Ну, так что?

- Согласна, давайте проклянём всех-всех нахрен! Задолбали уже! Почём, кстати, это у Вас? – решилась Женька.

- С учётом скидки, нитроглицериновая моя, я за проклятье возьму с тебя совсем недорого – три пальца с левой руки. Идёт?

- Нет, конечно! – рявкнула Женька, вырывая из ведьминых рук свою трогательную вазочку с тюльпанчиком.

- Жадина! – хихикнула ведьма и тут же взялась за банку с заспиртованной жабой, постучала по стеклу длиннющим ногтем, - кис-кис-кис!.. Ладно, полиэтиленовая моя, тогда предлагаю приворот!

- Чё? – несказанно удивилась девушка, - на кой чёрт мне Ваш приворот?!! У меня совершенно другие проблемы!

- Да-а-а-а? – ведьма, прижав банку с жабой к груди, бухнулась спиной на кровать и блаженно растеклась по её поверхности, - и какие ж ещё могут быть проблемы у девушки, на двери которой подписано «Внимание! Здесь живёт фригидная сумасшедшая! Будьте осторожны!», у девушки, которая уже третий год хранит этот долбаный тюльпанчик, потому что больше цветов ей никогда не дарили, у девушки, которая последний раз сексом занималась… никогда, у девушки, которая никогда никого, кроме Менделеева, не любила, которая…

- Ладно! – не выдержала Женька, - почём?

- Другое дело, двууглекислая моя! - обрадовалась ведьма и, звонко хлопнув в ладоши, сообщила, - значит так, я напою тебя первосортным любовным зельем, имеющим стопроцентную результативность и вкус молочного шоколада (фигня, что пахнет оно помоями) всего за…

- За что?

- Короче, отдай мне эту баночку с жабой, а? А я тебе – пятипроцентную скидку на будущее подкину сверху, - ведьма вдруг невыносимо мило и трогательно улыбнулась и пару раз хлопнула большущими ресницами.

- Это не жаба! Это Геннадий! – возмутилась Женька, - мы с ним с первого курса. Как же я его отдам?

- Геннадий?! – мечтательно переспросила ведьма, - какое очаровательное имя! Ну, отдай мне его! Ты завтра свою личную жизнь устроишь, зачем он тебе? А я его люби-и-ить буду…

- Ладно, по рукам! – смирилась девушка, - давай своё зелье!

Ведьма с готовностью вскочила с кровати и, недолго порывшись в бесконечных складках своего рваного балахона, протянула Женьке небольшую склянку, наполненную до краёв мутной темно-зелёной жидкостью. Жидкость выглядела нереально-отвратно, а воняла не просто помоями, а трижды сдохшими помоями.

- Я не буду это пить! – твёрдо сказала девушка.

- Ха! Кто б тебя ещё спрашивал! – хмыкнула ведьма, - ну-ка, давай! За Геннадия!!

И в два счёта заломив Женьке руки-ноги, хорошенько приложившись острым коленом о её живот и почти завязав несчастную морским узлом, старуха зажала её носик тонкими длинными пальцами и насильно влила в её рот своё зелье.

- Ну, чё? Шоколад? – уточнила она у девушки на всякий случай, заметив страдальческое выражение её резко побледневшего и вытянувшегося лица.

- Не-е-е-ет, совсем не шоколад… - проныла Женька, как только смогла вдохнуть, - а очень даже наоборот!

- Вот незадача… - растерялась ведьма, - ну, ничё, это бывает. Ты, пергидрольная моя, лучше главное запомни – завтра ты влюбишься в первого, кого увидишь. Так что, башкой думать с самого утра советую. Ну, всё, нам с Геночкой пора. Приятных снов, деточка!

И ведьма, прихватив банку с жабой, исчезла в шкафу.


Утром Женька забыла всё произошедшее, как дурацкий сон.
Выбежав из дома, девушка впихивала на ходу наушники в горящие ушки и, глядя по привычке исключительно себе под ноги, неожиданно, но очень больно впечаталась в бетонный придорожный столб.

- Ай, блядь! – вскрикнула она от боли, подняла глаза, увидела перед собой несколько метров бетона, теряющихся где-то высоко над головой, и… влюбилась как никогда.

На столбе красовался рекламный щит медклиники, не первый год борющейся с алкоголизмом и наркоманией.
Женька отошла на шаг. Посмотрела ещё раз на столб влюблёнными глазами. А потом рухнула на колени и расплакалась от счастья:
- Люби-и-имый!..


Первые несколько дней прохожие шарахались от этой сумасшедшей, которая целыми днями обнималась и целовалась со столбом, иногда громко выкрикивая экзальтированные признания в бесконечной любви. Но потом, основательно к ней привыкнув, уже не удивились даже тогда, когда она в порыве чувств попыталась его изнасиловать.

Столб же стоял столбом и никакой взаимности не проявлял. Это смертельно расстраивало Женьку. Каждый вечер она устраивала ему истеричные сцены, угрожала самоубийством, а потом долго и горько плакала и просила прощения.

Приезжали врачи из психдиспансера. Но и они оказались совершенно бессильны. Женька вцепилась в свой столб и наотрез отказалась ехать лечиться. И даже два здоровых санитара не смогли при всём желании её от этого столба оторвать. Девушка дико брыкалась и истошно орала на всю улицу:

- Он мой! Никому не отдам его!!! – и ещё крепче хваталась за столб.

Наконец, и терпение психиатров лопнуло. Громко плюнув, они уехали восвояси, оставив влюблённых в покое.

Так прошла неделя, и Женька уже почти потеряла всякую надежду на взаимность…

- Я люблю тебя, слышишь?!
И снова никакого ответа.

Но проснувшись как-то ранним утром под своим бесконечно и трепетно любимым столбом, она увидела на нём совершенно новый рекламный щит с одной единственной надписью на белом фоне:

«И я тебя тоже!»