Хочу много-много крови!
А ещё расчлененку и групповуху! Тоже много!
Версалий I Добрейший

Уже который год Барсукову страстно хотелось, чтоб все сдохли. С детства это было единственное его желание. Только об этом он просил каждый год Деда Мороза, Зубную Фею и Пасхального Кролика. Но все они истерично открещивались от таких желаний и отдаривались от него велосипедами.

Каждый вечер, перед тем как провалиться в сон, Барсуков считал воображаемые трупы, которые перепрыгивали через розовый куст на живописной лужайке, чтобы он смог побыстрее заснуть, а потом блаженно утопал в морях теплой густой крови, тоже, к величайшему сожалению, воображаемой. И засыпал.

И вот, однажды, мерзкорадостным весенним утром Барсуков проснулся, судорожно и страшно приходя в себя после нескучной вчерашней пьянки и, с трудом продрав глаза, увидел на своём окне Ангела. Красивого такого и прозрачного в лучах болезненно-яркого восходящего солнца. Он сидел на барсуковском подоконнике, беспечно болтая в воздухе босыми ногами, и, слегка щурясь, смотрел на Барсукова с благостной улыбкой. Большущие белые крылья изредка вздрагивали, и тогда от них отлетало одно-два пера и, красиво и медленно кружась, плыли по комнате. Одно прилетело на барсуковский нос, парень громко чихнул и окончательно открыл глаза.

Ангел блаженно оскалился, сморщив веснушчатый носик, и почти незаметным движением спрятал свой длиннющий хвост под свободный белый балахон, в каких обычно ходят все ангелы.

- Здравствуй, дорогой Барсуков! – сказал он негромко, но в дальнем углу комнаты неожиданно проснулось эхо, которого отродясь здесь не водилось.

- Твою ж мать… - просипел Барсуков загадочно.

- И твою мать тоже, Барсуков, - ответил Ангел голосом впавшей в маразм поэтессы, - я, собственно, чего зашел к тебе, Барсуков, дорогой ты мой человек! Я зашел к тебе, чтоб сказать – милый Барсуков, теперь всё будет по-другому! Возрадуйся, Барсуков! Теперь все твои желания (вот, прям, все-все-все) будут исполняться. Всегда и сразу! Так, будто ты один-единственный на свете живёшь.

- Твою ж мать… - повторил парень на несколько тонов повыше.

- Угу, - невыносимо пафосно кивнул Ангел.

- Ты… это… погодь, чувак… я сейчас… - Барсуков, свалившись с кровати, бросился к двери, стараясь не оставлять Ангела за спиной надолго.

С кошмарным грохотом упав несколько раз по дороге, Барсуков ввалился в ванную и сунул голову под кран, врубив холодную воду. Однако ж перепутал на ощупь и врубил на полную кипяток. Но всё равно проснулся. Раз и навсегда.

В комнату он возвращался очень осторожно, на цыпочках. Неслышно выглянул из-за двери. Так и есть – совершенно пустая комната. И ни единого пера на полу.
Шумно выдохнув, Барсуков заметно расслабился и уже совершенно спокойно прошёл в комнату.

- А ведь вчера громче всех орал, что трава дерьмовая и не торкает совсем… - сказал он тихонечко и тревожно покосился на тот угол, в котором недавно приглючилось эхо. Ничего. Тишина.

- Славтехоспадя… - снова выдохнул Барсуков и размашисто перекрестился.

- И помни, Барсуков!.. – раздался неожиданно над головой голос Ангела, - любое желание теперь сбудется! Не проеби такую возможность!..

- Не проеби!.. Не проеби… Не проеби-и-и-и… - тут же подхватило эхо.

***

Барсукова трясло и подташнивало. Выйдя из дома, он потащился в ближайший ларёк за минералкой и сигаретами.

Но и там его ждало некоторое разочарование и страшное расстройство – перепившая прошлым вечером очередь, которую мотало и штормило ничуть не хуже самого Барсукова. Мелочь, а ужасно обидно…

Потоптавшись в хвосте этой полудохлой очереди несколько минут, Басуков начал тихонечко поскуливать и припадочно вздыхать. Страшная абстиненция и нервное утро давали о себе знать. Парню плохело всё больше с каждой минутой.

- Да чтоб вас разорвало, ублюдки… - простонал он наконец. И тут же раздался страшный хлопок, и невнятно общающийся с продавщицей мужик просто взял и разлетелся на несколько большущих кусков, которые на невероятной скорости вляпались в стены и окна и медленно-медленно стекли на пол, оставляя за собой кровавые разводы на розовой краске и стенде с правами потребителей. За первым мужиком сдетонировали все остальные. Барсуков и продавщица еле успевали подпрыгивать и уворачиваться от летящих со всех сторон кусков теплого, ещё дымящегося человеческого мяса, а так же от рук, ног и прочих запчастей помельче.
Всё произошло невероятно быстро. Так, будто все эти люди всю жизнь только и делали, что тренировались быстро разваливаться и размазываться по стенам. Уже через минуту вся очередь распределилась по интерьеру тонким некрасивым слоем и затихла навеки. Под ногами хлюпала кровь. Много крови, вязкой и тёплой, в которой плавали трамвайные билетики и кассовые чеки.
Аккуратно переступая через нечто, весьма отдалённо напоминающее трупы, страшно смущённый Барсуков подошел к продавщице и попросил мороженого.

***

Домой Барсуков вернулся совершенно расстроенным, усеяв всю дорогу к своей уютной квартирке живописными трупами разной степени тяжести. Совершенно случайно.
Только сейчас до парня дошло, что на самом-то деле в массовом геноциде нет ничего привлекательного, а велосипед – очень даже неплохой подарок. Все его вольно или невольно высказанные желания заканчивались чьей-нибудь мучительной смертью, и это ужасно выматывало.

Попав домой, Барсуков бросился в ванную и снова влез под кран, включив горячую воду уже намеренно. Немного полегчало.

- Так. Спокойствие, только спокойствие! Нужно всё это хорошенько обдумать, - сказал себе Барсуков и набрал номер любовника, - сука, возьми уже трубку… о! Васенька, здравствуй, мой сладкий сахер, бросай там всё нахер и ломись ко мне! Быстро, пока я ещё кого-нибудь не убил!.. Ну, конечно же, я шучу!.. С утра всё шучу и шучу, и никак не могу остановиться… Вась, приезжай, вопрос жизни и смерти! Презервативы? Да, захвати… Да, которые клубничные…

В течение следующего часа Барсуков сильно-сильно старался ничего не хотеть и не желать. Это оказалось невероятно сложным делом. С удивлением парень обнаружил, что люди постоянно чего-то хотят, пусть мелочь, но хотят. Беспрерывно. И выживают они только потому, что далеко не каждое их желание исполняется прям сразу.

- Писать хочу, - случайно подумал Барсуков к концу этого кошмарного часа и тут же описался. Как по волшебству!

А ещё через несколько минут жизнь наконец-то наладилась и, кажется, легла в привычное русло, потому что приехал Вася. Барсуков судорожно выдохнул и счастливо улыбнулся, глядя в его бестолково и вечно счастливую рожу.

- Йа-ху-у-у-у! Клубничные!!! – рявкнул тот с порога, открыв дверь неслабым таким пинком, размахивая, на зависть всем соседям, упаковками презервативов, - и чтоб такое с ними сделать, а?..

Через пару минут этот вопрос был решен совместными усилиями, пусть банально, но всех устроило.

Барсуков с трудом держался на ногах, вжавшись в стену, вцепившись в неё со всей дури пальцами и зубами, сведенными приятственной судорогой. Вася, легко и непринужденно пристроившись сзади, явно пребывал сегодня если уж не в ударе, то в каком-то невероятном вдохновении точно.

- А-а-а… О!.. Ух ты!.. Хорошо-то ка-а-ак!.. – голосил Барсуков между делом, - о, да-а-а-а!.. Да! Чтоб ты сдох, да!!!

И тут сзади что-то рухнуло и с глухим стуком ударилось о пол.

- Нет… только не это… и только не сейчас… - тревожно замер Барсуков, боясь оглянуться.

***

Светило на редкость радостное солнышко. Пели птички. На небе – ни облачка.
Барсуков плёлся по парку мрачнее апокалипсиса и безнадёжно размышлял над тем, что же дальше делать.

На парковой скамеечке сидела девочка. Самая трогательная на свете девочка в ситцевом платьице и большущей панаме, постоянно сползавшей на уши. Девочка щурилась из-под панамы на солнце и глуповато улыбалась, сверкая кривыми здоровыми зубами. На правой её ножке блестела красная лакированная туфелька с большущим бантом в горошек, левую украшал тяжеленный гипс, расписанный самыми нехорошими словами с явным знанием дела. Рядом, аккуратно пристроенные к лавочке, стояли костыли, так же повязанные красивыми ленточками.

- Ну конечно же!!! – вдруг осенило Барсукова, - ну, что же я за сука за такая?!! Всё о себе и о себе! А тут девочка… хромает-мучается… Так, желаю… желаю… как это… ну, в общем, пусть исполнится самая заветная мечта этого несчастного ребенка!

И не прошло и минуты, как половина города сдохла в страшных мучениях, а вторая его половина встала на костыли…