Еще мгновение назад ему казалось, что до постели они так и не доберутся: губы встретились, вздохи смешались, а руки эльфа скользнули по спине мага. Стук сердца Фенриса яростный, быстрый, сумасшедший, эхом отдавался в груди Хоука. Изумрудные глаза эльфа, полные безумного желания, смотрели в его, темно-синие, так похожие сейчас на бездонный омут. Вот Фенрис сжал обе кисти мага в своей руке и притиснул его к стене, почти теряя над собой контроль. Как же давно он этого ждал, три нереально долгих года, с того момента, когда впервые увидел его — Артура Хоука.
 
Только с Фенрисом, так яростно ненавидящим магов и всё, связанное с магией, могло такое случиться. В мыслях, во снах, в желаниях все это время царствовал он — ферелденский отступник. Такой же маг, как и Данариус — злобная насмешка Судьбы, неизвестно за что так измывающейся над ним.
Эльф сопротивлялся, как только мог,  отдалялся, грубил, уходил и... возвращался снова. В сотый раз повторяя себе: «Я не раб»,  он не чувствовал себя свободным. Цепи, приковавшие Фенриса к Артуру, оказались незримыми, но разорвать их было невозможно. Эльф, словно зачарованный, следовал за стройной фигурой в мантии. И всякий раз его захлестывала сумасшедшая злость, если маг за собой не звал, отдавая предпочтение одержимому Андерсу.

Проклятый маг не сводил с Артура глаз, а вожделение, в плену которого уже давно находился бывший Серый Страж, ощущалось почти физически. Когда Андерс оказывался рядом с предметом своего обожания, воздух, казалось, вибрировал от пронизывавших его невидимых, тонких, обжигающих молний. И как старался маг оттеснить от Хоука всех: Авелин, Мерриль, Изабеллу, а в первую очередь его. Что же, наверное, это и к лучшему: они оба маги, они идеально подходят друг другу, им будет вместе так хорошо.... Вот только где взять силы, чтобы порадоваться такой перспективе? Это слишком...

А что может дать Артуру он — беглый тевинтерский раб? Очень нужно Хоуку такое «счастье»! Что будет, если боль, так часто напоминающая о себе, снова проснется в тот момент, когда... Сумеет ли он с этим совладать? Не окажется ли боль сильнее, чем... Пожалуй, будет лучше, если он забудет о маге, постепенно оставив в прошлом безумные мечты и жаркие видения, в которых есть место только для двоих...

... Наверное, это Фенрису просто послышалось... Нет, не может Артур любить и желать его точно так же! Так не бывает! Это сон, это Тень, это иллюзия... Если очень долго чего-то хотеть, можно ненароком переступить тонкую грань между вожделениями и реальностью, и окончательно потеряться в лабиринте своих желаний... Но, нет... Вот тонкие, прохладные пальцы мага касаются его руки, а глаза ловят взгляд.

Что еще тебе нужно? Он только что предложил тебе себя. Всего. И от тебя требуется только одно — принять этот дар, позволить наконец-то своим мечтам осуществиться. Это же так легко...

Но вместо желанного «да», губы почему-то произносят совсем не то. Губы несут какой-то бред, вместо того, что сжигает изнутри уже три года... Это кто сейчас сказал: «Мне нужно подумать»? О чем?!

О том, что ты идиот, только что оттолкнувший того, кем так долго бредил...
 
Догнать! Упасть на колени. Целовать его руки и умолять о прощении!

Особняк Хоука пуст. О, Создатель! Как же долго тянется время, когда Артура рядом нет. Мгновения превращаются в часы, часы — в дни, дни в недели, а недели
— в годы. Решимость тает и стекает по душе расплавленной каплей древесной смолы... Неужели не судьба?

Но вот входная дверь хлопает, и он появляется на пороге. В глазах мага вспыхивает удивление и настороженное ожидание.

— Фенрис?

— Я думал о тебе в последнее время... вернее только о тебе я и думал, — признание, не услышать которое — невозможно, отвернуться — нет сил, потому что изумрудные глаза приковали Артура к себе.

Губы мага снова приоткрываются, но время слов прошло. Не сейчас... Поцелуй. Долгий, глубокий, безумно сладкий. Сказать самое важное можно не только словами, ненужными в это мгновение никому. И вот в комнате остается единственная несокрушимо-твердая реальность — стена, возле которой оба растворяются в жарких ласках друг друга.

И все-таки до ложа они добрались, отметив свой путь сброшенной одеждой, и не имея сил оторваться друг от друга хоть на миг. И вот уже эльф лежит на постели, до боли прикусив губу, изо всех сил старается совладать с туманящим разум возбуждением... Но этот бой заведомо проигран. Да и разве может быть иначе, когда губы Артура медленно скользят по коже Фенриса, повторяя лириумный узор. Освобожденные от стягивавшего ремешка волосы щекочут грудь любовника, заставляя дыхание ускоряться. Хриплый, тяжелый вздох, а следом полная капитуляция перед собой, перед ним, перед страстью...

И стон таки срывается с пересохших губ, потому что голова мага опускается все ниже... Ему неведомы смущение и порочность, и он так бесстыдно-красив сейчас: в синих глазах пляшет пламя камина, на гладко выбритых щеках пылает румянец, а тело, стройное и по-кошачьи гибкое, прижимается к телу эльфа. Губы снова встречаются, сплетаются пальцы, а желание облекается в слова.

— Я хочу тебя... — хрипло, отрывисто, почти задыхаясь.

— Да... — слово-стон, слово-крик, слово-заклинание.

Их гигантские тени мечутся по стенам спальни, а тишина разорвана в клочья вздохами, шепотом, вскриками... Страсть достигает пика, и узор на теле эльфа вдруг вспыхивает, а по коже мага пробегают искры — взрыв, лавина, огненный шквал и крик, как вызов прошлому и самим себе...

— Что ты со мной сделал? — прошептал Фенрис, прижимая к себе горячее тело Хоука. — Это была магия, да?

— Нет, — слегка качает головой Артур, — это просто любовь. И никакой магии.

— А искры? — эльф коснулся пальцами щеки любовника, убирая прилипшую прядь волос. — Разве это не магия?

— А твои клейма? — указательный палец мага повторяет один из лириумных рисунков. — Они ведь тоже...

— Знаю, но я не помню, было ли такое раньше. Да это сейчас и неважно, — с губ Фенриса срывается тихий вздох. — Жаль, что ночь такая короткая...

— Не грусти, ведь она еще только началась, — улыбается Хоук, и всё повторяется сначала...

А на следующее утро сказка кончится. Воскресшие воспоминания, страх, сомнения окатят эльфа ледяной волной и снова разделят их еще на три года. Но это будет завтра.