У нас с френдом тоже были ссоры. Иногда до мата в мобильник на пол-улицы, прорывающегося сквозь музыку в кафе или ударяющего взрывным, гулким эхом по стенам пустой квартиры. Но гораздо хуже было тяжелое, напряженное, физически ощущаемое всеми порами молчание, которое иногда повисало между нами. Так было и в тот раз.

— Слышь, он сказал, что мы его друзья, — процедил я сквозь зубы, не двигаясь с места.

— И че? — осклабился френд, — у него таких друзей тут полкабака. Угомонись уже. Кто-нибудь да поможет.

— Да таких друзей за хуй и в ...

Как раз по-человечески я понимал френда. Сейчас ему меньше всего хотелось возиться с тобой, Димочка. Наверное, он уже далеко не первый раз вот так нянчился с тобой. Доволакивал домой, раздевал вонючее, зашедшееся перегаром, потом и мочой тело, укладывал спать. И вместо «спасибо», закономерно получал под уход порцию пьяного дермища в свой адрес. Потом, правда, под утро ты всегда звонил и долго, деликатно извинялся. Хотя не помнил, за что. Об этом я также узнал позже.

— Пожалуйста.

Возможно, френд просто хотел уберечь меня от этого зрелища. Теперь уже никто не может сказать точно. Но во мне тоже сидел еще оставшийся с ночи алкоголь, и почему-то прошибло вот от этого слова, все больше ускользающего с каждым днем забываемого детства — «друзья», когда вокруг ЕБНы, хозяева, клиенты и предложения о «съеме на ночь».

-Ха, — сдался друг, играя скулами, — добренький ты наш. Ну, давай в нее, с миром в доброту, поиграем. Только ты помни, не всегда она людям нужна и во благо.

Френд наклонился над столом с застывшей толстым слоем жира жрачкой, взял в руки твой бумажник, вытащил пару крупных купюр. Засунул смятые комком деньги в задний карман джинс. Как раз половины от этой суммы ему не хватало, чтобы расплатиться за комнату. Он задолжал за месяц хозяйке после того, как его неожиданно выперли с работы. Там узнали, что он больше не может из-за здоровья быть и менеджером, и одновременно грузчиком (поднимать 45 кг бочки с химикатами) успешной семейной фирмы. В последний раз семейство закупило какую-то особенную хреноту, от которой у френда, забывшего перчатки при разгрузке, слезла кожа на ладонях, две недели он отпивался и блевал молоком. Что это было за вещество, ему, конечно, не сказали. Но у френда появился сухой кашель, даже если он просто подходил к рабочему складу, и дикая боль в колене со спицей, сломанном через три недели после получения заветного КМС (кандидат в мастера спорта — прим. автора). Друг просто упал с брусьев на проходном, ничего не значащем местечковом турнире, не успев перехватиться, уже после зачисления в состав региональной сборной страны. Он даже прошел кольца с максимальной оценкой и почти претендовал на первое место, если бы не падение.

— Жив? — подлетел тренер к нему с трясущимися руками. Он смотрел на большом экране, как падает ученик. Замедленная съемка. Потом повтор. Снова повтор. Глухие оценки, отбиваемые ведущими.

— Больно. Очень. Когда я смогу вернуться? — лишенный эмоций голос. Я прекрасно понимал френда, когда он, нажравшись в хлам, рассказывал.

Сначала боли вообще нет. Она появляется потом. На минуте пятнадцатой, когда «шьют» на живую. Помню по венам на руке. Чувствительность восстанавливается. С наркозом сложнее. После него через четыре часа.

Тренер, он же первый ебарь френда, молчал. Накануне, перед этим местечковым соревнованием, он трахнул подопечного, наплевав на все спортивные правила.

-Ты старайся, да?

Он не хотел говорить тогда очевидную правду. Разбитая коленка. Конец спорткарьере.
Френд смог ходить только через год после падения. С тростью. Когда он злился — всегда хромал.

— Чего стоишь? — зло бросил френдю — Иди, тачку лови. На нее деньги тоже нужны.

Потом помедлил и поднял на меня чуть виноватые прозрачно-серые глаза:

— Он утром реально даже не вспомнит. Не мы, так другие.

...Мне удалось поймать машину лишь через полчаса. Один из твоих «друзей», Димочка, спросил, в какой район мы едем, и «прицепился паровозом», понимая, что за все заплачено.
Дорогие тачки пролетали мимо с увеличивающейся скоростью. Потом тормознула старенькая «Лада».