Ты не вошел - ввалился внутрь. Споткнулся о невысокий дверной порог и упал на четвереньки на линолеум прихожей, которым застелили пол после содранного с мясом элитного дубового паркета прежних владельцев. Дешевый рисунок поцарапанной синтетики успешно имитировал его, а сам линолеум плодил по весне в своей войлочной составляющей китайских жучков, которые, подыхая под прицельно затушенными сигаретами или прокуренными пальцами, отчаянно воняли мятой.

Сначала мы подумали, что ты, как всегда, ужрался в дымину. Но тебя колотило так, как будто за окном был двадцатиградусный мороз, и алкоголем от тебя не пахло. Вся твоя одежда, модная футболка с рожей кого-то из политиков, уже летние льняные брюки, были пропитаны особым обильным холодным потом, который проступает, когда человек серьезно болен или чем-то смертельно напуган.

И еще у тебя была одышка как при продолжительном беге у курильщика. Воздух со свистом врывался в легкие, с трудом проникал в них и оставался там надолго, чтобы потом они вытолкнули его обожженным горячим теплом, остающимся на поднесенной к твоему рту ладони.

Один из гостей, медик по образованию, на автопилоте полез ощупывать тебя и проверять реакцию зрачков. Одежда была необычно порвана в нескольких местах на груди. Четкие, хирургические надрезы, которые невозможно оставить при обычной пьяной драке. И бурые, уже впечатавшие их в кожу засохшей коробящейся коркой пятна.

- Помогите, парни, - бросил гость, пытаясь отодрать тебя от линолеума. Мы с френдом также на автопилоте потянулись поднимать тебя с пола.

- Дверь… закройте, - односложно прохрипел, наконец, ты. – Быстрее.

Хозяин квартиры так и бросил ее, распахнутую светлым пятном в полуосвещенную, исчезающую границей света на уровне дворового фонаря лестничную клетку, и теперь растерянно смотрел на тебя, продолжая сжимать по инерции молоток в руке.
В пролете, как в замедленной съемке, нарисовался смурной тип в костюмных брюках, рубашке и перекинутом через руку пиджаке. Под пиджаком в сжатом кулаке что-то блеснуло металлом.
Он тоже странно двигался: не бежал, но перемещался скачками. Увидев нас, он резко тормознул на площадке между лестничными пролетами, засунул руку в карман, достал сигареты. Спокойно оторвал фильтр у одной, закурил, привалившись спиной к стене и вперился в нас глазами. Он явно ждал чего-то. Что мы будем делать дальше. Он наблюдал за нами так, словно это он, а не мы, полностью контролировал ситуацию.
Нас столпилось пятеро в прихожей, не знаю точно, но думаю, не мне одному стало до физической блевоты страшно.
Такой взгляд, как у того мужика, я видел тогда всего лишь один раз в жизни. Случайный пожилой клиент в моем клубе. Он заказал водку и что-то пожрать. Наш официант –молдаванин отказался его обслуживать, почему объяснять не хотел, только мотал головой: «Нет, не пойду, плохие глаза». Я принес заказ, а потом всю смену не мог отделаться от едких детских воспоминаний, как однажды в сосновом лесу, в котором мы играли, с разбегу, не глядя, врезался в огромную в рост паутину. Владелец заведения под утро вызвал меня к себе и выложил внеплановую денежку.

- Ты это…тяпни сейчас. В общем, тот мужик долгое время в расстрельной команде работал, - пояснил хозяин.

- В смысле? - ступил я.

- Зэков он к смерти приговоренных расстреливал, до моратория на смертную казнь, - зло бросил владелец, - у нас его никто не обслуживает.

Тот тип продолжал спокойно стоять на лестнице. Наконец, френд отмер, дернулся, рывком захлопнул дверь. Закрыл ее сразу на все три замка и зачем-то цепочку. Медик тоже ожил. Рванул на кухню за заначкой – коньяком, оставленным на утреннюю опохмелку. Налил тебе, Димочка, полный стакан. Бутылка пошла по кругу. Ты отпил до середины. Захихикал:

- Хуйня тут приключилась. Первый раз такое. Думал, обосрусь от страха.

Чуть позже мы переместились за стол, сна все равно не было ни в одном глазу. Мы накатили на грудь еще, хозяин квартиры достал новые бутылки. Все немного обмякли и теперь угорали над твоим рассказом. Что-что, а рассказывать ты умел, как и стричь. Особенно, когда специально утрировал до комичности вот эту пидовскую манеру общения с растягиванием гласных и закосом под «блондинко». Мимика, она была у тебя очень подвижной. Только при помощи ее ты мог изображать тех. О ком говоришь, и мы всегда узнавали.

- Познакомились мы с этим ебанько в одном баре. Стою, значит, я у стойки, весь такой красивый, в штанишках светлых летних, чтоб жопка просвечивала. Парфюмом дорогим воняю, мордой выбритой свечу, короче, жду одного мудня, который меня на встречу тогда кинул. Все как по анекдоту про мента на площади Мужеложства. «Молодой человек, что вы здесь делаете?» - «Дядя милиционер, замуж хочу». В общем, время тикает, как говорится, уж импотенция все ближе, а Германа все нет. Тут подваливает ко мне этот шизик и предлагает по сто грамм. Я уже немного датый был с утра, наверное, потому поляну не просек. А так ХЕЗ его знает, как в диагнозах пишут. Да нормальный он был по общению, адекватнее всех нас с вами.
Ну, в общем, я че дурак отказываться? Слово за слово, зацепились хуями. И тут я его с какого-то перепугу от недотраха домой к себе позвал и даже адрес, кажется, назвал, - тут ты немого посерьезнел, потом снова сбился на стеб, - ну не пропадать же за даром жопе эпилированной? Потом мы в ресторане каком-то с домашней кухней оказались, не помню уже, как. Еще жахнули, прикиньте, самогонку заказали, и погнал сей товарищ мне темы мутные, как однажды в морге пахал. Привезли, в общем, одного парнишку- жмурика, своими зарезанного. То ли он на него онанировал, то ли реально трупак оприходовал, я так и не догнал. Пойдем, говорю, я тоже, когда водку с самогонкой мешаю, херота в башку лезет. Вышли мы из ресторана, а ко мне домой через парк пройти. Небольшой он такой, но не людный, и ментов поблизости никогда не бывает. Тут шизокрыл этот спрашивает: «Ты молитвы-то какие-нибудь знаешь?» Я ему: «А ты, че, в священников решил поиграть?». А он спокойно так: «Нет, это для тебя. Может, хоть одним грехом меньше будет. Вот так и сказал - «не резать», «а править». «Править я тебя сейчас буду, ты у меня юбилейный, третий». И с глазами у него тут что-то сделалось. Стеклянными они стали. А потом скальпель медицинский достал, или как это называется. Охерел я по-полной, а ноги, как будто сами в землю вросли. Шаг хочу сделать и не могу. А он по- деловому так берет, по груди проводит. Хмурится. «Че не орешь?». А орать-то че? Бесполезняк. В парке нет никого, кроме нас. Злоба только на меня нашла. За футболку. Ебарь ее один покупал, который мне все задницу разнес. Пьяные мы тоже оба были тогда. В общем, у него встало, только, как иногда бывает, кончить долго он не мог. Думал, на утро ходить не смогу. Вот за эту футболку и разозлился. Въехал ему под дых и побежал. К вам. Вспомнил, что у вас вечеринка. В общем, бежит он весь такой со скальпелем за мной наперевес, а у меня в мозгах одно: «Хрена-то я к себе домой не погнал?». А вот не хрена. У меня там две двери, пока отпираешь, точняк, этот бы сучонок меня поправил, как ему надо. А он очухался тем временем и за мной рванул.
Бежим мы, значит, по улицам ночным, и хоть бы один прохожий тормознул, хоть бы один мент заинтересовался, хуйли двое в спринтерской гонке соревнуются. Ни одна падла. Я в Ленобласти родился. В селе. Там сейчас всего пятнадцать домов осталась. Так все знали, даже если кому свежую почту не принесли. Мы в школе в одном классе учились, начиная со второго. А потом вот этот техникум был, когда мать с отчимом сошлась. Они трахались в спальне, а гул на весь дом. Я братишке кровному уши зажимал, чтоб он не слышал.
Гы, а хорошо, что я жив?

- Пиздец, как, - согласился я. – А теперь спать. Только ты домой рулить не вздымай.

- А тебя, чего, ебет что моя жизнь?

- Нет. Зря ты ему адрес ляпанул. Он вернется.

- Зачем?

- За кем. За тобой. Уже с собой разберись.

- Ну, ты ж у нас голова профессора Доуэля. Интеллигент хренов. Ты уж сам с собою разберись, нахер ты так на папочку дрочишь и реалом не живешь.


- Типа, твое дело? А если по морде?

- Да не типа. Мне на этого мудака положить и поднять, ты-то чего так завелся?