Никто не может отобрать у человека его воспоминания. Выгнать его из собственной памяти, в которой легко сойти с ума.
Ведь память - это порой единственное, что остается. Какими бы воспоминания ни были - они делают человека таким, каким он есть.
Главное - помнить.
Андерс никогда не забывал.
Он помнил дом, в котором пахло спелыми ягодами смородины, которую мама ложила в пироги, светлые растрепанные волосы матери, ее яркие голубые глаза и улыбку.
Он помнил комнатку, в которой сидел часами, пока мама шила для него рубашку. Когда он был маленьким, она разрешала играть ему под столом, пока она вышивала узор на ткани.
Андерс помнил, как любовался чистыми белыми квадратами, которые появлялись на противоположной стене, когда солнечный свет попадал через окна в комнату, скользил по пыльным корешкам книг и связкам душистых трав, растекался по полу и скользил к нему. Иногда на его пути возникала фигура матери, и тогда солнечный свет скользил по ее прямой, как копье, спине и переливался в ее мягких волосах. Андерс знал, что находился в полной безопасности и может спокойно играть со своим деревянным котенком и маленькой тележкой на деревянных колесиках, в которой таскал коллекцию красивых камешков, ярко раскрашенных глиняных фигурок и свою гордость - лошадку с дикими глазами и хвостом, сделанным из настоящего конского волоса. Но если мама садилась немного ближе к окну, тогда Андерс забывал об игрушках и, цепенея, смотрел, как яркие белые полосы, искажаясь, скользят с книжных полок и медленно ползут к нему, явно затеяв что-то нехорошее. Но они никогда не успевали добраться до него - мама шевелилась и с улыбкой, погладив его по голове, откладывала шитье и звала обедать.
Андерс помнил тот день, когда он показывал матери мерцающие магической силой грязные ладошки, а она слабо улыбалась и качала головой, прижимая его к груди и целуя в лоб. Она шептала, что никому не позволит его забрать - Андерс слушал ее и еще не понимал, о чем она говорит.
Андерс помнил, как за ним пришли закованные в железные доспехи высокие люди. Помнил, как надрывно кричала мать, и соседи выглядывали из окон посмотреть, как его, маленького и перепуганного, ведут прочь из деревни, а мать кричит вслед храмовникам проклятия, и бьет кулаками в грудь.
Андерс помнил Башню Круга - свою клетку, где было темно и сыро, и он жался в угол общей комнаты, раздавленный и разбитый. Он баюкал в руках деревянную лошадку и украдкой стирал слезы, навернувшиеся на глаза.
Он помнил, как глубокой ночью писал под одеялом на обрывке бумаги письма матери, которые никогда не доходили до нее. Он писал о том, как он скучает по ней и как ему плохо в Башне, и на него накатывала волна тоски.
Андерс не мог сказать точно, когда образ матери начал терять краски, когда он начал казаться все более сухим, бесплотным и застывшим.
Андерс помнил, как раз за разом сбегал из Круга, каждый раз он убегал все дальше, и каждый раз его ловили храмовники. Он хорошо помнил то едкое, разъедающее изнутри чувство ненависти и злобы, захлестывающее его, помнил, с каким разочарованием смотрит на него Первый Чародей, и с угрозой - командор Грегор.
Он знал, что магам нет жизни за пределами Круга. Это закон. И из-под этого правила нельзя было вырваться, нельзя нарушить, в нем не было исключений. Но все же - он пытался.
И клялся себе, что в следующий раз - у него получится.
Должно получиться.
Ведь если верить и бороться - то все обязательно изменится. Главное - помнить. И никогда не забывать.