Дорогу до Мегатонны Элис не запомнила. Трудно удерживать в памяти ориентиры, когда при взгляде на бесконечно высокий... потолок? небо? начинает кружиться голова и приходится опускать глаза, разглядывая серые камни, неотличимые друг от друга, точно радтараканы. Она так усердно смотрела под ноги, что не заметила вовремя гигантскую муху. Зато насекомое добычу очень даже заметило, и, отстреливаясь от ядовитых плевков, Элис израсходовала все заряды пневматической пукалки, своего единственного оружия. Так что здоровую облезлую собаку, выскочившую из-за камня, пришлось добивать прикладом. Эта встреча стоила Элис последнего стимпака.
Чувствовала себя она преотвратно: кружилась голова, то ли от отравления, то ли от кровопотери — и для того, чтобы заработать очередной приступ тошноты, уже не приходилось смотреть на небо, достаточно было просто резко повернуться. Подводило живот: утро выдалось недобрым, и позавтракать не получилось. Так что дорога не оставила после себя хороших воспоминаний.
Да и сама Мегатонна не понравилась Элис. Грохотали под порывами... ветра? ржавые листы ограждения, скрипел робот-привратник, причитал попрошайка — какофония прошлась по без того уставшим мозгам грубым рашпилем. Но деваться некуда: если верить информации в терминале Смотрителя, Мегатонна была ближайшим поселением, и отец вряд ли ее пропустил. Элис шагнула за скрежещущие створки и замерла перед длинным-длинным спуском. Еще не хватало споткнуться на этой крутизне и свернуть шею — после всего-то пережитого! Пришлось плюнуть на приличия и сползать вниз на пятой точке. Элис была так занята, что заметила чернокожего бородача только когда едва не уткнулась в него носом.
Большую часть разговора Элис пропустила мимо ушей — она правда хотела бы быть повнимательней, но голова по-прежнему кружилась, очень хотелось пить, и сквозь шум в голове трудно было расслышать хоть что-то. Девушка запомнила только, что отец тут был, но уже ушел, а куда — следовало спросить в баре. Она изрекла пару дежурных комплиментов, почему-то очень обрадовавших бородача, и поползла дальше — туда, где из ржавой трубы бил фонтанчик. Вода пахла железом и наверняка содержала неведомое количество микробов, но Элис так хотела пить, что подобные мелочи ее не волновали. Счетчик Гейгера молчит — и ладно. Она глотала эту нагретую на солнце нестерильную воду, пока не забулькало в животе. Умывшись все из того же фонтанчика в прорванной трубе, Элис почувствовала себя лучше настолько, что остаток спуска преодолела на своих двоих. Огляделась: перед носом — здоровая бомба, при попытке приблизиться к которой счетчик взвыл, по правую руку — вывеска «Бар», по левую — «Клиника». Доктор! Наконец-то! Элис облегченно засмеялась. Коллега отца непременно поможет, а еще у него можно разжиться стимпаками.
— Сто пятьдесят крышек, — сказал человек, представившийся как «док Черч».
— Чего?
— Сто пятьдесят крышек, — повторил он, и голос звучал еще недружелюбней, чем в первый раз. — Я не работаю бесплатно.
— А что это?
— Не строй тут идиотку!
— Но...
— Будут крышки — вернешься. А сейчас — пошла вон!
Элис шмыгнула носом и вылетела наружу. Взгляд уперся в накарябанное мелом на доске «меню».
«Мясо дутня», — прочла она, — «Семь крышек. Собачатина...» Они что, это едят??? Голода как не бывало. Жрать мясо здоровенных ядовитых мух или, того хуже, вонючую облезлую собаку? «Ели же до войны креветок и омаров», — попыталась Элис утешить саму себя. — «Тоже ведь членистоногие, еще и деликатесом считались». Утешение помогло слабо. Чувствуя, что ее сейчас вырвет, Элис решила сменить тему для размышления. «Крышки» — это, наверное, какой-то аналог продуктовых талонов. Довоенный аналог назывался «деньги», добывали их на «работе», что, по-видимому, означало осмысленную деятельность на всеобщее благо, как это и было в Убежище. Но где их брать?
От этих мыслей голова пошла кругом не хуже, чем от взгляда в небо. Элис выругалась про себя. Сейчас главное — найти отца. Надо расспросить о нем, возможно, папа ушел недалеко, она нагонит его сегодня же, и тогда не понадобится думать о том, что такое «крышки», где взять еду и как не оказаться убитой. Отец решит все за нее, как делал всю жизнь.
В «Латунном фонаре» про отца не знали. Хмурый человек с внешностью уголовника из довоенных голофильмов разговаривал мало и неохотно, барменша оказалась дружелюбней, но и она сказала лишь то, что Джеймс здесь был, посоветовав поговорить с Мориарти. Элис припомнила, что это имя называл и бородатый негр, и побрела искать другой бар.
Она едва не заорала, увидев того... то... существо за стойкой. Больше всего это походило на полуразложившийся труп из отцовского голодиска с надписью «судебная медицина». Элис как-то сунула туда нос, а потом долго не могла избавиться от дурных снов. Она так и не решилась спросить отца, зачем ему этот, судя по всему, довоенный голодиск — в Убежище не было нужды устанавливать причину и давность чьей-то смерти. И теперь перед ней стояла ожившая картина из того сборника кошмаров, на которую все присутствовавшие в баре реагировали как на нечто само собой разумеющееся.
Элис обошла барную стойку по широкой дуге, едва не споткнувшись о чей-то стул, обвела помещение взглядом.
— Боже мой, какая женщина! — раздалось из-за спины.
Элис обернулась. За столом сидел... джентльмен из довоенных фильмов. Никакой разномастной рванины, в которую были одеты все, кого Элис успела встретить сегодня. Безупречный бежевый костюм, шляпа — настоящая шляпа! — очки. И глубокий бархатный голос, от которого слабели коленки, а в животе становилось тепло.
— Никогда не думал, что в этой дыре можно встретить истинную леди, — сказал он. — Окажите мне честь, присядьте.
«Леди», — Элис мысленно окинула себя взглядом. Прорванный и окровавленный комбинезон, всклокоченные волосы, а еще от нее наверняка несет потом, и хорошо, если изо рта не воняет — на утреннюю гигиену не было времени.
— Издеваетесь, — сказала она, но за стол села. Слишком уж устала за сегодня.
— И в мыслях не было. Прошу прощения за мою несдержанность. Никогда не видел такой белой кожи, — он взял ладонь Элис. — Руки женщины, чтобы быть красивыми, должны быть праздными, нечасто на Пустоши встретишь тех, кому доступна такая роскошь.
— Достаточно, — дернулась Элис. Нельзя сказать, что комплименты были ей совсем неприятны, напротив. По большому счету, ей не так часто приходилось их слышать: в самом деле, не от Туннельных же змей их ждать. Этот человек с бархатным голосом знал, что сказать. Но велеречивость — отнюдь не повод хватать за руки незнакомых женщин.
— Что вам угодно, в конце концов? — она сама не заметила, как перешла на тот же высокопарный стиль. Секундой позже, она поняла, что ему может быть угодно, и торопливо вскочила.
— Успокойтесь, прошу вас. Я совершенно не имел в виду ничего дурного.
Странное дело, но Элис и вправду успокоилась. Она снова опустилась на стул. В конце концов, ноги с непривычки болели нешуточно, чего бы и не отдохнуть, пока он соловьем заливается? Уйти она всегда успеет.
— Меня зовут мистер Берк, и я представляю влиятельных людей, которые считают, что этот, с позволения сказать, город — бельмо на прекрасном лике Пустоши. У вас нет ни друзей, ни привязанностей в этом... месте, — он скривился, точно разглядывая внутренности помойного ведра. — Сотрите его с лица земли, и получите награду. Хорошую награду.
— Это как? — не поняла Элис. Он что, всерьез?
— Бомба там, внизу, все еще жива. Она просто ждет. Ставите детонатор, который я вам даю, с безопасного расстояния нажимаете кнопку — дело сделано. Быстро, чисто, элегантно. И пятьсот крышек в кармане.
— А... люди?
— Кого вы называете людьми? Эти отбросы? Птичка моя, я вижу тут лишь двух людей. Одна из них — вы.
— Второй, разумеется, вы, — Элис поднялась. — Благодарю за комплимент, я в нем не нуждаюсь.
— Жаль. Что ж, если передумаете — я буду здесь. — Берк коснулся шляпы, изображая прощание.
Элис автоматически кивнула, про себя решив, что вряд ли еще раз заговорит с этим человеком. Обходительные манеры и бархатный голос маскировали... нечто, к чему совершенно не хотелось приглядываться. Надо бы предупредить шерифа, но это может подождать.
Мориарти она нашла на улице и даже не удивилась, когда тот отказался бесплатно рассказывать об отце. Похоже, в этом мире никто и ничего не делал просто так. Элис подумала о Берке с его пятью сотнями крышек и тут же устыдилась саму себя.
— Мы можем договориться, — продолжал меж тем Мориарти. — Моя бывшая... сотрудница украла триста крышек. Разберись с ней, верни мне крышки — информация твоя.
— Только что было сто!
— Я пересмотрел условия.
— А я не собираюсь делать за тебя грязную работу, — фыркнула Элис.
Наверное, она совершала непростительную глупость. Из обрывков разговоров Элис уже знала, что вне Убежища считалось не только нормальным, но и похвальным обобрать труп поверженного врага — и если бы она была менее щепетильной еще в Убежище, то пневматическое ружьишко без патронов не осталось бы единственным оружием. Да и броня охраны наверняка защищала бы от пуль и зубов куда лучше подаренной Бутчем кожанки. Впрочем, в Убежище ее остановила не этика — тогда было не до размышлений о том, что хорошо, а что плохо. Люди, среди которых она выросла, разом превратились в нежить из старых сказок, пришедшую за живой душой — ее душой. Самым человечным, как ни странно, оказался Бутч, которого Элис всю жизнь искренне ненавидела. Да еще Амата — наверное, никогда уже не получится отплатить ей за добро. Остальные же... Даже Герман — и тот не попытался помочь, просто отпустил, а дальше — выкручивайся как знаешь, дорогая. Элис убила всех, кто попытался встать на ее пути, и сама испугалась, насколько сильно оказалось желание выжить — вопреки всему. Так что тогда ей даже в голову не пришло разжиться оружием, сняв его с мертвых, не до того было. Но если бы она задумалась? Всего лишь день назад Элис твердо знала, что это называется мародерством и ни один уважающий себя человек до такого не опустится. Сегодня она уже не была настолько уверена. И все же это не повод идти и «разбираться» с женщиной, на которую указал первый встречный мерзавец, на ходу меняющий правила игры. Не может же быть, чтобы только он обладал информацией об отце.
Тем не менее, крышки ей нужны. Хотя бы для того, чтобы наконец-то поесть. Нужно где-то спать. Нужно оружие — судя по всему, отец уходит все дальше и дальше, и это «дальше» все опасней и опасней. Нужна работа — и отнюдь не та, что есть у Новы, трактирной шлюхи. Элис вздохнула — она всегда считала себя начитанной и умной, но это, кажется, не те качества, которые нужны за пределами Убежища. Впрочем, она несколько лет помогала Стэнли... Она снова вздохнула и пошла стучаться в двери, расспрашивая, не нужен ли кому квалифицированный ремонтник.
Когда Элис вышла из водоочистительной станции с мешочком крышек, изрядно оттягивающих рюкзак, уже стемнело. Весь остаток дня ушел на то, чтобы облазить водопроводные трубы в поисках утечек. Старикан со станции расплатился честь по чести, заодно пообещав покупать любой металлолом, что подвернется под руку. Стоили ли двести крышек ободранных рук и едва не сломанной шеи — подбираясь к одной из труб, Элис не смогла удержать равновесие — она пока не знала. По крайней мере, можно было наконец поесть, желудок уже не напоминал о себе, но голова болела все сильнее. Только сперва найти Мориарти...
— У меня есть сто крышек, — сказала Элис. — Куда ушел отец?
— Триста, — ухмыльнулся Мориарти. — Повторяю, условия изменились. И поторопись, папочка не будет сидеть и ждать, пока ты его догонишь.
Элис выругалась — лексикон Бутча оказался как нельзя кстати. Впрочем, Мориарти это не впечатлило.
— Будут крышки — возвращайся. Или когда передумаешь не делать «грязную работу».
Берк по-прежнему сидел в углу салуна. Элис опять подумала про пятьсот крышек — но, в конце концов, если это место взлетит к чертовой матери, кто расскажет ей об отце? И да, надо бы сообщить шерифу — но на то, чтобы лазить по склонам кратера, разыскивая бородача, совершенно не осталось сил. Завтра. Она подумает об этом завтра.
Ночь она провела на диванчике рядом с общинным домом. Точнее, попыталась провести — диван, жесткий и комковатый, кишел то ли клопами, то ли еще какой живностью, так что, поворочавшись, начав нещадно чесаться и так и не заснув, Элис предпочла расположиться прямо на земле. По крайней мере, там никто не кусался, она даже смогла задремать на какое-то время, чтобы проснуться от холода, подобравшегося под утро. Сесть удалось не сразу — тело отказывалось двигаться, мышцы ныли, горели лицо, шея и руки. Из пошедшего пятнами зеркала в туалете выглянула опухшая красная рожа — такая бывала у мамаши Бутча, когда та в очередной раз меняла пищевые талоны на выпивку, а потом бродила по коридорам убежища, приставая ко всем мужчинам подряд. Элис долго испуганно вглядывалась в свое отражение — неужели она подхватила какую-то болезнь? Или это аллергия на незнакомую еду — не зря же у нее так крутит живот? Но аллергия, наверное, распространилась бы на все тело, а кожа под одеждой выглядела почти нормальной — если не считать здоровенных зудящих пятен, оставшихся после клопов. Элис долго плескала в лицо водой, пытаясь успокоить саднящую кожу, потом тяжело оперлась о раковину. Бесполезно. Даже если она раздобудет оставшуюся сотню крышек, до отца ей не добраться, это очевидно. Надо вернуться домой. Пусть Смотритель сошел с ума, пусть они все сошли с ума — может, получится их уговорить. В худшем случае ее убьют. Быстро. Здесь Элис тоже умрет — но куда медленней.
Она хлопнула дверью, сощурилась под резанувшим по глазам солнцем и зашагала к воротам Мегатонны. Нашла дорогу сюда — найдет и обратно.
Она добралась до входа в Убежище, чудом избежав боя с каким-то голым чудищем, похожим на слепыша-переростка, ровно для того, чтобы упереться в бронированную дверь. Убегая, Элис даже не обратила внимания, какая та огромная и тяжелая. Она долго колотила в эту броню, сбивая в синяки кулаки, стучала пятками, кричала, нажимала кнопки на пульте управления — тщетно. Элис даже не была уверена, что кто-то внутри заметил ее потуги. Она в последний раз пнула сталь, сползла, прижимаясь к ней, и разрыдалась.
Она не знала, сколько просидела, уже не плача, но просто тупо глядя перед собой, прежде чем побитой собакой поползти в Мегатонну. Солнце торчало над самой макушкой, и спустя несколько минут у Элис заслезились глаза, так что вряд ли получилось бы отбиться хоть от кого-то, но, на счастье или несчастье, до города удалось дойти без приключений. Элис вернулась в салун Мориарти, твердо намереваясь напиться до беспамятства. В довоенных книгах писали, что это помогает. Она выпила первую рюмку, закашлялась, смахивая слезы.
— Боже мой, птичка моя, вы же себя погубите! — раздалось за спиной.
Элис обернулась.
— А, это вы. Присаживайтесь.
— С удовольствием, — Берк устроился напротив. — Что вы сделали с вашими прелестными ручками?
Элис впервые обратила внимание, как теперь выглядят ее руки. Покрасневшая кожа, грязные, обломанные ногти, заусенцы. «Прелестные»? Она отобрала у Берка ладонь, спрятав ее под стол.
— А ваша прекрасная кожа? Милое дитя, нельзя же так! Разве можно было подставлять такое чудо солнцу? Вы же облезете, будто гуль какой-нибудь!
— Солнцу? — Элис так удивилась, что даже забыла спросить, какого рожна этот... вмешивается не в свое дело. Какая разница, похоронят ее с гладкой кожей или облезлой, ему-то что.
— Как, вы не подозревали о солнечных ожогах? Птичка моя, откуда же вы взялись такая наивная?
— Из Убежища, — буркнула Элис. Солнце, ультрафиолет, меланин... она же что-то такое читала когда-то, могла бы и сообразить.
— Это многое объясняет. Милая, вы не выживете в этом ужасном месте, оно не для вашей утонченной натуры. Если бы вы приняли мое предложение...
— Хватит об этом, — Элис попыталась подняться. С первого раза не получилось, кажется, водки оказалось многовато. Впрочем, она же хотела напиться до беспамятства?
— Выслушайте меня, пожалуйста! — Берк снова схватил ее за руку. — Я предлагаю вам пропуск в цивилизацию. Тенпенни-Тауэр... многие погибли, пытаясь получить право жить там. Электричество, вода — чистая вода! — мягкая постель, хорошая еда, добротная одежда — все это будет вашим в обмен на сущий пустяк.
— Хватит, я сказала! Я не убийца!
— Как вам будет угодно. Тогда просто расскажите о себе. Вряд ли за последние дни у вас выдалась возможность поговорить по душам.
Элис посмотрела на него исподлобья. Такой мягкий, добрый и обходительный человек... желающий смести с лица земли этот городишко вместе с людьми, его населяющими. Но он прав, последние дни — надо же, еще и двух суток не прошло! — она чувствовала себя абсолютно несчастной и безмерно одинокой. Она замахнула очередную рюмку, прокашлялась и начала рассказывать. Берк оказался идеальным слушателем: в нужных местах поддакивал, ахал, негодовал... спустя четверть часа Элис казалось, будто она знает его всю жизнь... и не такой уж он жуткий, как ей показалось поначалу, подумаешь, другое воспитание у человека и другие представления о том, что хорошо, что плохо, и вообще, тонкий, интеллигентный, начитанный не хуже самой Элис, и голос, ах, этот голос... Спустя еще какое-то время Берк вел ее куда-то вверх по лестнице, а Элис норовила повиснуть у него на руке, не забывая во всю глотку распевать благодарственный гимн Смотрителю. Потом Берк снимал с нее одежду, а она, кажется, собиралась возмутиться столь бесцеремонным нарушением личных границ, но заснула прежде, чем успела раскрыть рот.
Проснулась она с дикой головной болью и отвратительным привкусом во рту и долго пыталась сообразить, они же вчера не... или да? На белье не осталось никаких следов, но это ровным счетом ничего не доказывало, если Берк надел презерватив... а вообще, в этом мире существуют презервативы? Он ее раздевал — это точно, насколько помнила Элис, не пытался поцеловать или облапать, но доверять памяти она бы не стала. Так было? Не было? Она выматерилась, поморщившись от звука собственного голоса, и решила, что подумает об этом потом, и без того голова болит, причем в прямом смысле. Где она вообще? Кажется, вчера Берк говорил, что Мориарти сдает комнаты, и... Она сползла с кровати. На столе лежала записка.
«Любимая!..»
Любимая??? Было??? Элис застонала, снова опускаясь на кровать. «Напиться и забыться», определенно, стало не лучшей идеей. Это в Убежище под присмотром камер и охраны подобные эскапады проходили без последствий, но она никак не могла привыкнуть к тому, что жизнь в Убежище — сытая, размеренная и покойная — закончилась навсегда.
«Увы, необходимость тяжких трудов во имя человечества не позволяет мне дождаться Вашего пробуждения, как бы я ни был счастлив, охраняя Ваш сон. Умоляю, дождитесь моего возвращения — мне многое нужно Вам показать. Ваш Берк»
Элис долго таращилась на листок бумаги, пытаясь понять, правильно ли она сложила слова из этих букв. Потом помотала головой, застонав — на миг ей показалось, что мозг стукнулся о стенки черепа от резкого движения. Хотела порвать записку, помедлив, положила ее в рюкзак и начала одеваться. Сто крышек. Еще сто крышек, и она уберется подальше и от этой помойки, и от нежданного поклонника. Нет, Берк не был ей противен, но кто знает, чего ждать от человека, у которого загораются глаза от одного упоминания о ядерном взрыве? Одеваясь, Элис заметила, что от вчерашнего солнечного ожога не осталось и следа — неужели кто-то расщедрился на стимпак? Берк, больше некому. Надо будет вернуть ему либо стимпак, либо крышки, расплачиваться другим способом Элис не собиралась. И без того... нет, хватит, она сойдет с ума, раздумывая «было-не было».
— У меня есть работа! — радостный голосок Мойры, хозяйки «Магазина на кратере», ввинчивался в похмельный мозг ржавым раскаленным шурупом. — Для начала расскажи, какова жизнь в Убежище и что ты чувствовала, впервые оказавшись в большом мире? Взамен я дам тебе бронированный комбинезон... я усилила его для девушки, которая проходила через Мегатонну, но она не вернулась за заказом. А потом дам еще работу. Много работы! Стимпаки, патроны, гранаты... у меня найдется, чем расплатиться, честно-честно!
Элис запаковала комбинезон в мешок. Переоденется в туалете, светить нижним бельем перед охранником, подпирающим стену магазина, она не собиралась. Надо будет прошерстить ассортимент магазина, вдруг да найдутся какие-никакие перчатки и шляпа с широкими полями, лицо, на худой конец, можно и майкой обмотать.
— Давай про работу.
Мойра снова защебетала, Элис внимала, тщетно пытаясь понять, кто из них более безумен. Заказывать исследования для «Руководства по выживанию на пустошах» человеку, который на этой самой Пустоши второй день и явно проигрывает битву с «выживанием». Нахватать радиации вплоть до лучевой болезни? Забраться в «супермарт», что бы это ни означало?? Пройти по минному полю???
— Чокнутая, — выдохнула Элис, не заботясь о том, как отреагирует Мойра. — Определенно, чокнутая. Я тебе не подопытный кролик!
— Это же все РАДИ НАУКИ!
— Нет.
— Передумаешь — возвращайся, — донеслось из-за хлопнувшей двери.
На спине комбинезона обнаружилось число «101», и Элис этому совершенно не удивилась. Еще в кабинете Смотрителя она поняла, что лозунг «Убежище никогда не открывалось и никогда не откроется» — ложь от первого до последнего слова. Просто тогда ей было совершенно не до того. Сейчас, влезая в комбинезон с чужого плеча, Элис осознала, что лгал не только Смотритель. Родной отец обманывал ее всю жизнь. «Здесь вы родились, здесь и умрете», — но сейчас она совершенно точно знала, что родилась не в Убежище, Мориарти сказал правду, как бы дико она ни звучала на первый взгляд. Отец принес младенца в безопасное укрытие? в клетку? и ушел, когда счел свои обязательства выполненными. Явно и недвусмысленно приказав не разыскивать его.
Но одна она не выживет. Значит, еще сто крышек, и чем быстрее, тем лучше. Старый мерзавец прав: отец не будет сидеть и ждать, пока его найдут. С каждым днем он уходит все дальше и дальше, и велика вероятность, что, даже узнав, куда он направлялся, Элис не застанет папу в указанном месте.
Счетчик Гейгера истошно заверещал рядом с бомбой, и Элис попятилась. Нет, она просто не могла себя заставить. Для обитателей убежища радиация всегда была страшнейшей из опасностей — невидимая, неосязаемая, неостановимая. Где-то там, снаружи, она выжигала все и вся, оставляя пустыню. Пустошь. На поверку все оказалось совсем не так, как выглядело из уютного бетонного нутра, но... Нет, даже думать об этом казалось невыносимым. Она перехватила винтовку так, чтобы было сподручней использовать в качестве дубины, и уже почти не содрогаясь пошла прочь от Мегатонны. Из услышанных краем уха разговоров Новы и Хари, чудища за стойкой, выходило, что беглая девица Мориарти обитала где-то на развалинах Спрингфилда. Выбор между чужой и собственной шкурой выглядел очевидным, хоть где-то внутри и ныли остатки совести.
Сильвер оказалась совсем юной, потасканной и напуганной. На нее даже не пришлось давить, достаточно было упомянуть Мориарти, и девчонка безропотно отдала украденные — по ее версии честно заработанные — крышки. Элис не стала выяснять, кто из них виноват, а кто прав. По большому счету, это уже не имело значения: «разбираться» с Сильвер она не планировала в любом случае, но и позволить ей оставить у себя крышки тоже не могла. Лишь бы этот бородатый козел снова не изменил правила игры.
Но в этот раз Мориарти ломаться не стал, а обманул или нет — сходу и не проверить. Едва взглянув на экран пип-боя, Элис поняла, что выходить сегодня уже нет смысла. Остаток крышек она потратила на пистолет с патронами, запас воды, еды и стимпаки. Снять комнату на ночь, правда, не вышло: к постели в обязательном порядке прилагалась Нова, и стоил ночлег с нагрузкой столько, что Элис поперхнулась Нюка-Колой, услышав цену. Она решила, что обязательно выведает у Берка, как ему удалось обойти это условие. Или что ему не удалось его обойти — и каким-то образом вернуть долг, принимать настолько дорогие подарки не хотелось.
— Вы меня дождались! — Берк прямо-таки лучился счастьем. — И, я смотрю, приняли кое-какие меры? Шляпа вам очень идет.
Шляпу Элис купила у Мойры. Свисавшая с полей ткань худо-бедно защищала от солнца лицо и шею, и только поэтому Элис вцепилась в это чудовище. Она была уверена, что «идти» эта, с позволения сказать, шляпа не могла никому, но получить комплимент было так трогательно, что она улыбнулась.
— Благодарю, вы очень любезны. Скажите, сколько я должна за ночлег и стимпак?
— Что вы, это не стоит внимания, — замахал руками Берк. — Совершеннейшие пустяки. Давайте лучше сменим тему: я бы хотел показать вам Тенпенни-Тауэр.
— Опять за свое? — поинтересовалась Элис. Впрочем, сама идея уже не казалась ей настолько чудовищной, как в первый день. Она смертельно устала от этой груды ржавого металла, пышущей жаром в полдень. Утомили люди, от которых она не услышала ни одного доброго слова и которые были заняты только одним: крышки, крышки, крышки. И она сама, если задержится здесь подольше, станет такой же — если уже не стала. Ведь сумела же она бестрепетно вытрясти из беглой проститутки мифический долг. Ядерный взрыв, конечно, слишком радикальное средство, но вряд ли она когда-либо будет сожалеть о том, что оставила это место.
— Птичка моя, вы столь же умны, сколь красивы. Неужели вы станете принимать решение, даже не увидев, от чего отказываетесь?
— Всего день назад вы назвали меня наивной.
— О, — Берк неопределенно повел рукой. — Я имел в виду всего лишь житейскую неопытность, это легко поправимо. Ну же, соглашайтесь: экскурсия ни к чему не обязывает.
Элис подняла бровь:
— Как я могу быть уверена, что вы не заведете меня... невесть куда.
Она уже успела наслушаться историй о работорговцах. Даже если правды в них не больше половины...
— Милая, я вас умоляю! Если бы я хотел воспользоваться вашей... доверчивостью, то сделал бы это еще вчера.
Элис открыла рот и тут же закрыла: вовсе незачем сообщать, что вчера она настолько лыка не вязала. Она же приличная девушка... кажется.
— Итак? — Берк протянул руку.
Элис оперлась о его ладонь, поднимаясь, и пошла следом. Путешествовать вдвоем оказалось почти увлекательно. Когда она одна выходила за ворота Мегатонны, то двигалась почти ползком, от камня к камню, вертя головой по сторонам так, что начинала ныть шея, и вздрагивая от каждого звука. Берк же шагал спокойно, почти расслабленно — Элис едва не поверила в эту расслабленность, но дутня он заметил куда раньше, чем она, и снял одним четким выстрелом. С тем же небрежным изяществом Берк прикончил попавшихся на пути собак и пару диких гулей, от одного вида и запаха которых Элис едва не лишилась чувств.
— Вы великолепны, — выдохнула она, когда Берк в очередной раз предложил ей руку, помогая спуститься с камня.
— Сущие пустяки, моя дорогая. Когда-нибудь я покажу вам настоящую опасность, и, поверьте, это будет увлекательно.
— В вашей компании — несомненно, — мурлыкнула Элис. Как-то сам собой вспомнился взгляд, встретив который, любой мужчина ощущает себя крутым и могучим самцом. Впрочем, сейчас этот взгляд был вполне искренним — рядом с Берком Элис и в самом деле чувствовала себя в абсолютной безопасности. Если бы не эта его навязчивая идея...
Тенпенни-Тауэр она увидела издалека, а вблизи небоскреб оказался еще великолепней. Зрелище не портил даже забитый досками угол. Берк что-то коротко сказал в интерком, ворота открылись, следом распахнулась огромная железная дверь...
Наверное, так выглядели дворцы из довоенных сказок. Высоченные — куда там Убежищу! — потолки и мраморные лестницы, свет, много света. Люди — впервые после Убежища Элис увидела людей, которые выглядели сытыми и довольными жизнью. Женщины в ярких платьях, мужчины в чистых костюмах — рядом с ними Элис чувствовала себя замарашкой. Дверцы… лифта? распахнулись с мелодичным звоном, Элис дернулась, когда пол под ногами рванулся вверх, вцепилась в локоть Берка.
— Все в порядке, моя дорогая. Привыкнете.
Элис кивнула, но локоть не выпустила. Берк провел ее по коридору и сквозь огромный номер — Элис едва успевала замечать картины на стенах, чистые обои, настоящие покрывала на кровати: в общинном доме Мегатонны, куда она сунула нос, никто не озадачивался даже постельным бельем. Берк распахнул дверь на балкон, Элис шагнула следом и самым постыдным образом взвизгнула.
— Что с вами, птичка моя?
Она заставила себя дышать размеренно и спокойно.
— Я... голова кружится. Никогда не поднималась так высоко.
— О, моя дорогая, — Берк обнял ее за талию, — поверьте, здесь абсолютно безопасно. Главное, не глядеть прямо вниз. И — оцените вид!
Элис оторвала взгляд от лацкана пиджака, уставившись прямо перед собой. Головокружение в самом деле прошло.
— Величественно, не так ли?
— О да, — выдохнула она. Другого слова и правда не находилось. Руины домов, полуразрушенные мосты, стертые дороги, холмы и кратеры, оставшиеся после взрыва, сливались в неожиданно гармоничный, мрачный, но действительно величественный пейзаж. Еще бы не думать о том, сколько метров под ногами...
— А что это там? — она указала на ржавое пятно на горизонте.
— Мегатонна, — сказал Берк, и название прозвучало так, словно речь шла о средоточии всех грехов мира. — Теперь вы понимаете?
— Она уродлива, но это же не повод?
— Почему? Уродство не заслуживает существования. Лишь красота сможет спасти этот мир.
Отвечать Элис не стала, тем более что ответа никто и не ждал.
— Наверное, хватит для первого раза, — Берк увлек ее в комнату, все еще обнимая за талию. — Не хотите ли принять ванну, птичка моя?
Элис, зардевшись, высвободилась.
— Милая, я совершенно не имел в вид ничего дурного, — проворковал Берк. — Просто я подумал, что такая женщина, как вы, наверняка привыкла к удобствам, которые не может предоставить эта... Мегатонна.
Слово снова прозвучало как ругательство. Элис смутилась еще больше, внезапно физически ощутив, насколько же она грязна.
— Возьмите, — Берк протянул сложенную простыню. — Мыло в ванной. Чувствуйте себя как дома и не заботьтесь о воде: здесь она не радиоактивна и подается без ограничений.
— Спасибо, — прошептала Элис и шмыгнула за дверь.
Снятое с тела белье выглядело так плачевно, что первой мыслью стало выкинуть и не мучиться. Тем не менее Элис добросовестно перестирала все и кое-как развесила на торчащих из стены светильниках. На ее вкус, ванная стала выглядеть весьма сюрреалистично, зато можно было рассчитывать на то, что синтетика успеет высохнуть, пока сама Элис отмокает. Потом она долго отмывалась, отскребая въевшиеся в кожу запахи пота и раскаленного железа. И только после этого наполнила ванну. Едва ли не по уши погрузилась в горячую воду, откинулась на бортик и блаженно закрыла глаза. Интересно, Берк так и ограничится комплиментами, не пытаясь перейти к чему-то более существенному? Когда он обнял ее на балконе, Элис была уверена, что следующим шагом окажется поцелуй, и даже начала размышлять, согласиться ли с радостью, оттолкнуть или сделать вид «мне-так-неловко-за-несдержанность-но-я-ничего-не-могу-с-собой-поделать». Но Берк даже не попытался, и почему-то это казалось очень обидным. Слова, слова, только слова... Была ли она влюблена? Определенно нет — Элис помнила ту совершенно лишающую возможности соображать биохимическую бурю и совершенно не желала повторять все сначала. Не придется до слез разочаровываться, как тогда, с Германом... боже мой, всего лишь два дня назад! Нет, влюблена она не была. Заинтригована — вот, пожалуй, самое правильное слово. Берк не походил ни на одного знакомого мужчину. Совершенно особенный. Может быть, ей надо было тоже вести себя как-то по-особенному?
В дверь постучали. Элис дернулась, подбирая колени к груди.
— Птичка моя, ужин подан.
— Пять минут.
— Можно мне заглянуть ненадолго?
Элис покрепче обхватила коленки. Стратегические места надежно скрыты, что до остального — пускай посмотрит.
— Войдите.
Берк шагнул внутрь, почеркнуто глядя поверх ее головы. Элис запоздало вспомнила, что как раз в направлении его взгляда на стенном светильнике развешаны трусики, и залилась краской.
— Я подумал, что, возможно, вы захотите хотя бы на вечер избавиться от тяжелого и некрасивого комбинезона, и принес более подходящий наряд, — жестом фокусника Берк встряхнул перед ней платье и заглянул в лицо, ожидая реакции. — Что-то не так?
— Я никогда не носила платья.
— Птичка моя, вы шутите?
— Никогда. В Убежище их просто не было. Комбинезоны. У всех одинаковые, разница только в размерах, не крое.
— Варвары! Разве можно запаковывать прекрасную женщину в... это.
— Это удобно.
— На Пустоши — возможно. Но там, где не приходится бороться за жизнь, где не надо прятаться и стрелять, облачать женское тело в этот бесформенный грубый кошмар — варварство. Вы возьмете платье?
— Поможете справиться с ним? — Элис поднялась во весь рост, в упор глядя на Берка. Мокрые волосы, облепившие плечи, струйки воды, стекающие между грудей, к пупку и ниже — она прекрасно понимала, что равнодушным к подобному зрелищу останется только слепой или импотент. Или святой, но на святого Берк определенно не походил. Элис шагнула через край ванны, умудрившись сохранить равновесие, не изогнувшись в позу, которая могла бы выглядеть вульгарной. Пан или пропал: либо он сочтет ее одной из тех шлюх, которых полно на пустоши, либо — совершенно особенным созданием, к которому неприменимы обычные нормы.
— Конечно, дорогая.
Элис так и не поняла, прозвучал его голос чуть ниже обычного или ей показалось? Она позволила накинуть на себя простыню, осторожно промокнуть воду — руки Берка задержались на ее груди ничуть не дольше, чем на прочих местах, и Элис досадливо прикусила губу. Она привыкла к настойчивым домогательствам, знала, как осадить нахала, решившего позволить чего-то большего, чем ей бы хотелось, но как вести себя с мужчиной, который говорит комплименты, смотрит влюбленным взглядом — тут она не могла ошибиться — и не пытается перейти к более настойчивым ухаживаниям, совершенно не представляла.
—Я бы не советовал вам надевать белье, — голос обволакивал, еще немного, и у Элис в самом деле подогнулись бы коленки. — Носить на себе мокрое довольно неприятно. К тому же, ваша прекрасная грудь не нуждается в дополнительной поддержке. Держу пари, карандаш упадет.
Шелковое платье обволокло тело, и Элис удивилась, насколько оно гладкое и невесомое. Спустя несколько секунд ткань согрелась и совершенно перестала чувствоваться, как будто Элис опять осталась совершенно обнаженной.
— Поднимите волосы, пожалуйста.
Элис послушно скрутила волосы в узел, вместо шпильки заколов карандашом, очень кстати выпавшим из кармана комбинезона. Вместо привычной «молнии» на платье оказались пуговицы — длинный-длинный ряд маленьких перламутровых кругляшей вдоль всего позвоночника, совершенно невероятно, чтобы кто-то мог застегнуть их без посторонней помощи. Пальцы Берка легонько касались спины, и Элис едва удерживалась, чтобы не вздрагивать от каждого прикосновения. Она опустила глаза — соски отчетливо пропечатались сквозь тонкую ткань, а внизу живота становилось все теплее и теплее.
— Ну, вот и все, — Берк отшагнул назад, и Элис едва не разрыдалась от внезапного разочарования. — Позвольте вашу руку, моя дорогая. Я не нашел подходящих туфелек, но ваши ножки не менее изящны, чем ручки. Вы прекрасны, — он протянул руку к лицу, и Элис напряглась в ожидании, но Берк только отвел за ухо выбившуюся из импровизированной «прически» прядь, и подставил локоть.
— Пойдемте, птичка моя. Пока вино не степлилось, а еда не остыла.
Подобную сервировку Элис видела только в довоенных голофильмах. Свечи — настоящие свечи, она даже не удержалась и потрогала мягкий воск там, где он становился полупрозрачным, светясь нежным перламутровым светом. Бутылка вина в серебряном ведерке — в Убежище синтезированное вино просто остужали до нужной температуры в холодильнике перед тем, как поставить на праздничный стол. Салфетки — настоящие, тканевые. Элис покрутила квадратный лоскут в руках, не зная, как с ним поступить, а увидев, что Берк аккуратно расстелил его на коленях, сделала то же самое. К счастью, она умела обращаться с вилкой и ножом, а то бы пришлось срочно изобретать предлог для отказа от пищи — ударить в грязь лицом совершено не хотелось. Кажется, в старых книгах писали, что леди должна кушать как птичка. Она положила в рот кусочек.
— Очень вкусно. Что это?
— Болотник. Исключительно нежное мясо, но непростая добыча.
— Ваш трофей?
— Разумеется. Налить вам вина, дорогая?
И еда, и вино оказались лучше, чем Элис когда-либо пробовала, собеседник — ненавязчивым и остроумным, но с каждой минутой настроение становилось все хуже и хуже. Вот сейчас они мило поболтают, и... и ничего. Потом она натянет свой комбинезон и вернется в проржавевшую дыру. Переночует на голой земле, пока не придет время снова выбраться на Пустошь, прятаться, вздрагивая от каждого шороха, и пытаться дойти до еще одной забытой богом дыры в надежде найти отца, который совершенно четко просил его не искать. Сущая бессмыслица, отказаться от которой не получается просто потому, что жизнь превратится в агонию, продолжать которую не будет никакого смысла. Выживание ради выживания слишком утомительно: когда Элис прорывалась сквозь охрану убежища, ее поддерживала надежда найти отца. Сейчас надежда иссякла.
— Почему вы загрустили, птичка моя? — спросил Берк.
Элис покачала головой:
— Все в порядке.
— Не лгите, моя дорогая, — он потянулся через стол, погладив ее по щеке. Элис схватила его ладонь, прижалась к ней, закрыв глаза. Другая рука пробралась в волосы, спустилась к шее, а потом Берк откинулся на спинку стула, аккуратно сложив руки на стол. Закатное солнце за окном алыми бликами играло на стеклах очков, за которыми казалось совершенно невозможным разглядеть взгляд. Элис стиснула зубы, пытаясь удержать лицо. Все разочарования последних дней воплотились в одно, огромное, сорвавшее остатки самообладания. На глаза попался столовый нож, она вцепилась в него, повернув лезвие вниз — так на старых картинах ревнивые дамы держали кинжалы, и со всей силы воткнула его в столешницу, где только что лежала ладонь Берка. Тот выскользнул из-за стола, сервировка слетела на пол от одного резкого движения. Берк сдернул Элис со стула, хитро крутанув руку, заломил над столешницей, пригвоздив запястья к пояснице. Шелк подола взлетел вверх.
— Какая нежная кожа...
Элис вскрикнула, когда он грубо ухватил её за ягодицу. Берк, словно не слыша, навалился всем телом, склонился к уху, шепнув:
— Ты ведь этого хотела?
— Пусти! — она дернулась, но пальцы на запястьях не дрогнули. Берк чуть отодвинулся, зубами прихватив мышцу у основания шеи. Элис снова рванулась — зубы тут же сжались крепче, так что она взвизгнула и расплакалась, перестав вырываться.
Спустя еще миг она сидела на коленях у Берка, а тот гладил ее по волосам, обнимая. Элис рыдала ему в плечо, совершенно перестав понимать, что происходит. Берк тихонько целовал ее волосы, еще и еще, заставил отстраниться, приподнимая подбородок, склонился к губам. Элис застонала, обвивая его шею руками. Берк подхватил ее под мышки, усаживая на стол, втиснулся между раскрывшихся бедер, лаская грудь сквозь тонкий шелк. Затрещали, отрываясь, пуговицы, платье улетело на пол. Элис извивалась под его руками, шерсть костюма покалывала кожу, заводя еще сильнее. Она потянулась было к галстуку, но Берк отвел руки, а спустя миг Элис пришлось опереться о стол, когда он начал целовать грудь. Берк ласкал ее неспешно, не обращая внимания, что стоны сменяются откровенным хныканием, и наконец Элис не выдержала:
— Ну возьми уже меня, перестань издеваться!
И облегченно вскрикнула, когда он все-таки вошел.
— Какая жалость, что я не волен просто оставить тебя здесь, — сказал он утром. — Тенпенни...
— Да, я помню, ты говорил, что люди умирают за право жить в этой башне, — Элис расчесывала волосы, сидя в постели. Они просыпались несколько раз, пока, наконец, она не заснула окончательно, совершенно счастливая.
— Если бы ты все же согласилась...
— Это я тоже помню. Мегатонна — пропуск. Я не хочу об этом говорить, — она поднялась и как была, совершенно нагая, пошла в ванную за одеждой. Вернулась уже полностью одетая, оставалось только забрать рюкзак и уйти.
Берк протянул ей какую-то штуковину:
— Возьми. Импульсный детонатор.
Элис открыла было рот, но он перебил:
— Пусть просто будет у тебя. Ни к чему не обязывает.
Элис усмехнулась, складывая прибор в рюкзак. Ни к чему не обязывает...
Они долго целовались у ворот.
— Возвращайся, — сказал Берк напоследок. — В этом мире осталось так мало огня... но в тебе он горит. Жаль будет, если это пламя иссякнет.
Потом Элис перехватила поудобней винтовку и пошла по маркеру пип-боя. Вскоре она была в развалинах Вашингтона, пытаясь не попасться под прицел жутких зеленых монстров ростом с двух человек и с мышцами, которых хватило бы на троих крепких мужчин. Пули ее пистолета их не брали, как Элис убедилась в первую же встречу, после которой ей пришлось израсходовать половину запаса стимпаков и несколько часов сидеть под обрушившейся плитой дома, выжидая, пока чудовище забудет про нее и уйдет. Двое суток она пыталась найти дорогу к проклятой радиостанции, куда ушел отец — пока не кончилась вода и патроны; когда вокруг не было мутантов, из щелей вылезали рейдеры. Где-то среди камней, опустошив последнюю бутылку воды, она включила отцовскую запись — и, не дослушав, удалила ее из пип-боя.
Спустя полдня она звонила в интерком Тенпенни-Тауэр.
— Я волновался, птичка моя, — сказал Берк, встречая ее у железной двери. — С тобой все в порядке?
Элис кивнула. Она устала и была голодна, но это поправимо. Надо просто выспаться. Сегодня у нее будет добрая еда и мягкая постель. Сегодня и всегда.
— Я разобралась с бомбой.
— О! — на миг Элис показалось, что Берк подпрыгнет и захлопает в ладоши. — Пойдем, пойдём, моя дорогая! Зрелище будет великолепным, обещаю. А потом ты и я, мы вместе перевернем этот мир!
Элис улыбнулась и, взяв его под руку, пошла рядом.